Муки ревности

Вскоре пришла Мэтти. Шаннон была рада видеть ее, излучавшую вокруг себя ту успокаивающую ауру уверенности, которую Шаннон ощущала и в себе. С тех самых пор, как три года назад Шаннон впервые увидела Мэтти на ступенях Кунварры, она всегда очень легко чувствовала себя в ее присутствии. И Мэтти, которая всегда хотела иметь дочь, сразу привязалась к девочкам Фалун, особенно к Шаннон. В характере Мэтти, принадлежавшей к легендарному племени владельцев овцеводческих ферм, присутствовал здравый смысл, она обладала добротой и сочувствием. У Мэтти была обветренная кожа женщины, вынужденной всю жизнь полагаться на милость природы, но глаза сияли такой же чистой, незатуманенной голубизной, как небо в ясный день.

— Температуры нет, — сказала она, вынимая градусник изо рта Шаннон. — Кажется, сотрясения мозга тоже нет, но вот твое лицо явно пострадало. — Мэтти провела рукой по распухшей щеке и лбу Шаннон. — Я потом принесу тебе мяса.

— Наверняка это бесполезно, — сказала Шаннон, представляя, как будет выглядеть с куском мяса на лице.

— Ну, может быть, это и бабушкины сказки, но я всегда этим пользуюсь, как и горчичниками при простуде. — Мэтти откинула назад волосы Шаннон. — Как тебе хорошо распущенные волосы. Почему ты их всегда заплетаешь в косу? Это чересчур строго.

— Жаль, папа не разрешает мне их обрезать. — Шаннон вздохнула, и Мэтти вспомнила, что у Брендана есть свои твердые представления относительно воспитания дочерей.

Вскоре после того, как Мэтти ушла, Шаннон услышала за дверью шаги, и ее сердце забилось чаще. Может быть, это возвращается Зан? Но в дверном проеме показалась высокая фигура ее отца.

— Ну-ну, значит, миледи ведет прием? И прямо в постели — ни больше, ни меньше, — поддразнил Брендан.

Шаннон машинально попыталась по голосу отца определить, не пьян ли он. Поняв, что Брендан трезв и находится в хорошем настроении, она успокоилась.

— Ну, как обстоят дела? Мэтти обходится с тобой как с королевой, это уж точно.

Поставив стул к кровати, Брендан с притворной суровостью взглянул на дочь, но, когда заметил ее нездоровый вид, забеспокоился.

— Тебе больно? — прошептал он, взяв ее за руку. Казалось, что от такого проявления нежности он чувствует себя неловко.

— Пока лежу спокойно, все в порядке. — Шаннон отметила, что отец не стал тратить время на то, чтобы снять ботинки или сменить рубашку. Он пришел сюда прямо из загона, где каждый день осматривал и взвешивал целое стадо овец, подчиняясь жесткому ритму жизни обитателей фермы.

Брендана отличала суровая красота, которую он передал Шаннон в более утонченном виде. От кельтских предков он унаследовал густые темные брови над сверкающими голубыми глазами. Под безжалостными лучами солнца его кожа приобрела красно-коричневый оттенок. В сорок пять лет пламя страсти горело в нем уже не так ярко, как раньше. Тем не менее озорная улыбка, которая после чересчур обильных возлияний рисковала превратиться в злобную, все еще вызывала восхищение у женщин, а приподнятая бровь заставляла женское сердце биться чаще.

Трудно поверить, думала Шаннон, что человек, который сейчас так мягко с ней разговаривает, может в пьяной ярости ломать стулья об пол. И хотя его гнев, казалось, был направлен не против отдельных личностей, а против окружающего мира в целом, Керри и Шаннон всегда чувствовали нависающую над ними угрозу — как будто рядом с ними прятался хищный зверь.

Брендан рассказывал о том, как прошел день, и все сильнее ощущал, как его тревожит здоровье дочери. Невольно перед его глазами вновь ожила Франсуаза. Никогда еще Шаннон, лежащая сейчас на белых подушках, не была так похожа на свою мать. Непослушные темные пряди обрамляли маленькую, красивую голову, тонкие руки лежали на одеяле. На Брендана нахлынули воспоминания о самой сильной страсти в его жизни. Ни одна женщина не возбуждала его так, как Франсуаза, а теперь прошлое, казалось, ожило, воплотившись в Шаннон. Брендан нечасто думал о Франсуазе, а когда думал, топил воспоминание в алкоголе.

— А где Керри? — спросила Шаннон.

— Я ее отправил в постель без ужина. Когда Мэтти сообщила, что ты не спишь, я пошел прямо сюда. Когда вернусь, Керри получит взбучку, — зло сказал Брендан.

— Пожалуйста, папа, не наказывай ее. Она не виновата. — Шаннон попыталась подняться, но потолок закружился, и она вновь упала на постель.

Брендан с беспокойством взглянул на дочь.

— Сейчас, девочка, тебе нельзя волноваться. Так мне сказала Мэтти. Делай, что тебе говорят.

Видя решимость, написанную на его лице, Шаннон поняла, что протестовать против наказания Керри нет смысла. По каким-то причинам Керри всегда принимала на себя основную тяжесть отцовского гнева, и даже слезы Шаннон не могли ничего изменить.

Брендан нежно попрощался и пошел к выходу по длинному коридору, увешанному гравюрами с изображением растений. В конце коридора, в передней, стоял незнакомец. Брендану было достаточно одного взгляда на его надменный профиль, чтобы понять, кто он такой.

— Проклятый англичанишка, — пробормотал он. — Если бы он сюда не приехал, то ничего бы и не случилось.

— Здравствуйте, я — Зан Фитцгерберт. Должно быть, вы отец Шаннон? — Он протянул руку, которую Брендан проигнорировал. — Я очень сожалею о том, что случилось с вашей дочерью, сэр.

Слово «сэр» взбесило Брендана, но одновременно сразу же выбило почву у него из-под ног. Он подавил резкое замечание, уже готовое сорваться с языка.

— Я уверен, что с Шаннон будет все в порядке, сэр, у нее нет серьезных повреждений. Когда я ее увидел, то подумал, что она очень быстро поправляется.

Брендан пристально посмотрел на Зана. Затем, пробормотав хриплое «до свидания», вышел из дома.

Всю дорогу домой он кипел от гнева. Покровительственные манеры англичанина, слегка замаскированные под фамильярность, открыли старые раны, которые Брендан считал давно затянувшимися — с тех пор, как в пятидесятые годы покинул Ирландию. Прошло уже очень много времени с тех пор, как он последний раз встречался с представителями того же племени — типичными англо-ирландскими аристократами, превратившими страну в развалины. И они остались такими же, с горечью рассуждал Брендан.

— Английский подонок, — пробормотал он себе под нос, топча сухую, увядшую траву. Проходя через сверкающую в лунном свете рощицу серебристых эвкалиптов, Брендан думал о том, что Фитцгерберт будет теперь болтаться под ногами все лето. Он почувствовал, как в нем поднимается оскорбленная гордость. Фалуны ни в чем не уступят Фитцгербертам, их голубая кровь восходит к временам Елизаветы.

Чувства, от которых Брендан, казалось, избавился в Австралии, вновь пробудились в нем. Если бы не такие, как Фитцгерберт, наследник сомнительного титула, полученного в награду за подхалимаж перед английским королем, Фалуны все еще были бы в замке Шаннон. И его дочь Шаннон уютно располагалась бы в огромной собственной гостиной, а не делила бы с сестрой постель в деревянном бунгало. Правда, Брендан, как всегда, упускал один решающий момент. Он и его младший брат Джек были незаконнорожденными и не могли унаследовать даже то, что, возможно, сохранилось от поместья Фалунов. Белоснежная кожа, веснушки и золотисто-каштановые волосы его матери Кетлин привлекли внимание любвеобильного графа Шаннона в тот момент, когда она находилась в прачечной замка, опустив руки по локоть в мыльную пену. В беспокойные двадцатые, когда поместье пришло в упадок, она родила ему двух внебрачных сыновей. Затем она изменила свою фамилию с О’Мэлли на Фалун и, получая небольшую пенсию от графа, которому к тому времени уже давно наскучила, отправилась в Дублин, где и выросли Брендан с Джеком.

Когда Брендан добрался до своего дома, он уже довел себя до неистовства. Посреди убогой комнаты стояла Керри. Руки ее были сложены на груди — девочка собиралась защищаться.

— Не знаю, что тебе рассказали, папа, но я не виновата в том, что Шаннон упала. Все меня обвиняют, но я ни при чем. Боб Фремонт относится ко мне с предубеждением…