Песок под ногами

Мама поправила ей волосы, спросила:

— Скажи, Даша, мы с тобой уже взрослые?

Даша не знала, чего от неё хочет мама, но поняла, что нужна ей.

— Конечно, взрослые. Я умею читать.

Мама заплакала ещё сильнее. Плакала и прятала губы, а без губ её лицо было совсем чужое. Даша ухватилась за мамины пальцы, поцеловала: какие они мокрые и солёные!

— А говоришь — взрослые. Разве взрослые ревут?

Непривычно видеть маму такой! Мама делает людям операции, ничего не боится, никогда не плакала, а сейчас плакала.

Васюк тоже плакал, только он плакал громко, а мама даже не всхлипывала, просто слезами заливало лицо.

— Даша, мы проживём без папки?

Даша огляделась. Совсем недавно они все вместе обедали здесь, в кухне. Куда же папа делся? Пошла в ванную — пусто, в уборной тоже. Ей вдруг стало жалко, что папа не доделает коляску для куклы. Хотела заплакать и раздумала. В комнате заглянула под Васюкову кровать. Папы не было, а Васюк кричал. Вернулась на кухню. Мама всё так же стояла у окна. Окно было мутное, давно не мытое.

— Он ушёл от нас, — тихо сказала мама.

…Теперь часто снился отец.

Утром мама вела её в детский сад. Даша шла молча. Никогда не говорила «до свидания», поскорее пряталась за дверь своей группы. А как только мама уходила, усаживалась где-нибудь в углу — начинала рисовать. Только когда водила карандашом по бумаге и населяла лист домами и людьми, успокаивалась. Но надолго её не хватало. Откидывала карандаш и, насупившись, с непонятным ожесточением следила, как ребята вырывают друг у друга игрушки, как воспитательница у себя за столом листает журнал, а девчонки по сто раз укладывают кукол спать. Даша вскакивала, налетала на какого-нибудь мальчишку, сшибала с ног. Мальчишка падал, начинал орать. Он орал не так, как Васюк: орал со смыслом, чтобы воспитательница заметила и отругала Дашу. Но воспитательница почему-то её не ругала.

Больше всех злил Дашу Глеб: то ни с того ни с сего начинал пересказывать ей книжку, то просил у неё игрушку, то ей игрушку приносил. Она отпихивала его, потому что опять его привёл в сад отец и опять при всех подбрасывал!

А ведь совсем недавно и её подбрасывал отец под потолок, и она, цепляясь за отца, летела вниз. Да, больше всех на свете она ненавидела Глеба.

Что-то случалось с ней, когда она видела их рядом: отца и сына. Они шли как равные, похожие, оба важные, о чём-то всерьёз разговаривали, только один был большой, а другой — маленький.

Даша зло делала зарядку, зло глотала надоевшую кашу.

Однажды на прогулке подошла к забору и по сугробам перелезла через него. Оглянулась. На неё никто не смотрел. Их воспитательница шепталась с воспитательницей другой группы.

Солнца не было. Поплыл на неё сверху снег, а Даша всё шла и шла, задрав ему навстречу голову. Вот и пусть. Больше в сад не пойдёт и никогда больше не увидит Глеба с его папочкой. У Глеба жёлтые глаза, как у кошки, глядящей на свет. Он не ревёт, когда она его толкает, только сопит и смотрит на неё исподлобья. Почему всегда за ним приходит именно отец, будто и матери никакой у него нет? А мать-то есть, Даша её видела один раз. Приходит отец и целует его в глаза. В шкафу у Глеба шоколадки, апельсины, яблоки. Это она, Даша, засовывает их в его валенки и тапочки. А если он угощает её, швыряет ему в лицо.

Она убегала от Глеба, от его отца, от воспитательницы и каши…

— Мне не нужен папа, — шептала, — не нужен. И маме не нужен. Так мама говорит.

Всё сильнее шёл снег. Даша смотрела, как он упорно засыпал улицу. Улица была огромная, с неприступными домами. Дашу задевали люди, пахнущие незнакомо, может, метро и трамваями?

Вот и пусть. Она так и будет идти, пока не найдёт папу. Он ей не нужен, просто он обещал сделать коляску для куклы. Правда, теперь она разлюбила кукол. Они валялись под кроватью, пока мама не вытащила их оттуда. Даше папа не нужен — просто мама часто сидит и молчит, опустив руки, когда Васюк, наконец, заснёт. Даже с бабушкой, приехавшей к ним жить, не говорит. Даша найдёт папу и скажет ему, что он им не нужен, но пусть скорее к ним возвращается, чтоб мама больше не молчала. Очень страшно, когда мама долго молчит и не слышит ничего.

…Дашу привели домой, когда всё кругом было уже в мутном фонарном свете. Милиционер всю дорогу ругался. А Даша упиралась — она не хотела домой.

Мама не закричала и не заплакала, схватила её на руки и целовала в глаза и всё гладила по волосам. Даше захотелось реветь, как ревел Васюк. Она оттолкнулась ладонями от мамы.

— Ну ладно, пусти, — сказала сердито.

Бабушка запричитала:

— Что же это за волчонок такой. Тут об ней…

Милиционер всё стоял у двери, и Даша заметила, что вокруг его сапог расползлись лужицы от растаявшего снега. А мама опустилась на стул, уронила голову на стол. Даша подошла к ней:

— Больше в сад не пойду. Буду помогать бабе. Ты обманщица, я знаю, — шептала Даша в мамино горячее ухо. — Тебе папа нужен. — Она стала гладить маму по голове, как гладил папа. Волосы у мамы гладкие и мягкие. — Перестань реветь, я этого не люблю, — басом, уже не шёпотом, сказала Даша. — Чего ж реветь? Я буду тебе папой.

…С этого дня у мамы пропало молоко, и Даша с бабушкой каждое утро стали ходить в длинную очередь. Им выдавали много бутылочек. Васюк эти бутылочки не любил. Поэтому Даше приходилось придумывать про Гульку даже то, чего та не умела. Васюк слушал сердитый Дашин голос, смотрел на сестру, как Гулька, чуть склонив голову набок, и начинал, причмокивая, сосать из белой ребристой бутылки.

…Бабушка вскоре умерла.

Сумки с продуктами, жар от горячей плиты с терпким запахом газа, дежурные болезни брата — всё было теперь на Даше. Но она упорно твердила матери вечерами:

— Я сама.

И мать привыкла, что Васюк оттягивает Дашины руки утром и вечером на длинной дороге между домом и детсадом, привыкла к чистоте в доме, к пятёркам, к упрямому басу дочери: «Я сама», «Смогу», «Так надо».

С раннего детства Даша сама от себя прятала острую зависть к мальчишкам: у них футбол, они могут, не обращая внимания на взрослые нравоучения, драться, бегать в кино и в парк культуры, они вечно орут и ломают всё, что им попадётся под руку. И она решила стать мальчишкой. Лишь только звенел звонок после уроков, бежала в туалет, вытаскивала из портфеля брюки, натягивала на себя. Коротко стриженная, лёгкая, носилась с мальчишками по полю за мячом, дралась, лазила по крышам. Она любила высоту. Начитавшись книг про альпинистов, мечтала забраться на самую высокую гору и оттуда увидеть мир — ей казалось, она увидит сразу все стороны света. Только бы скорее вырасти! Вырастет, наберёт команду из мальчишек и отправится в горы. Из девчонок признавала только Шурку с той первой минуты первого класса, когда учительница посадила их вместе. У Шурки были такие длинные и толстые косы, что даже не верилось, как может столько волос уместиться на одной голове?! Шурка умела кувыркаться, доставать ногой до макушки, делать мостик и шпагат. А ещё Шурка умела ходить по карнизу. В общем, Шурка оказалась своим парнем.

Они росли во дворе, на крышах, в подвалах, которые прозвали катакомбами и в которых было здорово прятаться от противника.

Но мальчишки, с которыми Даша и Шура играли, были обыкновенные, умных слов не говорили, в высокие материи не залезали, книжек не читали.

Костя не походил ни на кого. Он упирался взглядом в учительницу, в солнце, в книжку и переставал замечать происходящее.

Неожиданно для себя Даша заговорила с ним.

Почему это случилось, она сама не знала. Наверное, потому, что Костя вызывал в ней те же чувства что и Васюк: защитить, показать ему Москву с крыш, научить гонять в футбол.

А ещё… но в этом Даша не хотела признаться себе Костя неуловимо похож на Глеба тем, как рассказывает о книжках! Герои книг живые, близко знакомые Косте люди, а описываемые события будто только что случились. Костя не важничал и не делал больших глаз, когда догадывался, что она не читала Джека Лондона или Уэллса, протягивал ей книжку, говорил: