Белфаст в марте (СИ)

— Ты вышла поговорить? — спросила Билли.

— Да. Нет смысла ходить вокруг да около, но Ксавье возвращается. Он прекращает деятельность за границей, это займёт несколько месяцев, но потом он вернётся и будет жить тут.

— Но это же прекрасно! Нет? Хавьер всегда хотел, чтобы сын вернулся домой…

— Ты же знаешь при каких обстоятельствах всё произошло?

— Не всё. Хавьер никогда не рассказывал много, а я не спрашивала про Ксавье. Это было бы жестоко, напоминать об этом. В конце концов это я виновата.

— Я бы так громко это не называла. Ты просто появилась в доме, это с трудом тянет на вину, — Пандора стряхнула пепел с сигареты. — Как было: он мерзко накричал на отца, за то, что тот привёл в дом молодую жену. Это был пиздец. Отец просил извиниться или уйти. Ксавье ушёл и отказался от всего, не пользовался деньгами на счету, съехал из дома. Он переехал в Испанию, начал там бизнес. На какой-то стадии отец выступил инвестором, но они практически не общались. Я его вообще пять лет не видела, Боно его не знает, девочки были очень обижены. А теперь он возвращается, и ты в опасности…

— Я? — Билли понимала, что Ксавье не самый приятный человек. Она видела его один раз, даже не разговаривала с ним. Он был в этот момент страшно пьян, почти не стоял на ногах и говорил что-то Хавьеру, после этого никто его больше не видел.

— Я думаю, что он захочет что-то сделать. Он бы не приехал просто так.

— Когда?

— Пара месяцев, я думаю. Ты не должна думать о том, чтобы уехать от нас, Билли. Я не справлюсь. Девочкам ты нужна, а я и с собой справиться не могу, — Пандора не плакала. Вытирала изредка набегающие слезы большим пальцем. Шумно выдыхала едкий дым и снова спокойно смотрела в стол, изучая рисунок на дереве.

— Пандора, ты же знаешь, что если тебе будет нужна моя помощь. Любая…

— Я знаю, но пока нет. Ты первая к кому я пойду если что, но пока не обращай внимание, хорошо?

— Хорошо. Как скажешь. Чего мне бояться? Чего может захотеть Ксавье, кроме как выставить меня из дома? — Билли сжала в руке пустую пачку «Мальборо», Пандора докурила и теперь не знала чем занять руки, ковыряла стол, отдирая лак.

— Всё контролировать, конечно. Фирму, семью. Он точно захочет выдать замуж Фел, он уже говорил про это, она будет в ярости, защити её, пожалуйста…

— Стой, ты как будто прощаешься, в чем дело? — спросила Билли.

— Я не прощаюсь, просто я не уверена, что смогу занять нужную сторону, — Пандора откинула волосы с плеч, убрала их за уши. Привычка, которая прямо говорила о том, что Пандоре страшно и неловко.

— Я и твой брат: вероятно меня ждёт настоящая война и ты можешь оказаться не на моей стороне… Спасибо, что предупредила. Я понимаю, правда, — Билли ощутила себя лишней, впервые за долгое время. С тех пор как Фел приняла её, Билли никогда не оставалась в этом доме одна. Средняя дочь Хавьера, была самой неприступной крепостью, последней, кто принял нового члена семьи. И снова борьба за Остеров? Теперь, когда Билли потеряла Хавьера? — Только я не уверена, что хочу войны…

— Прости, что оставляю тебя, — Пандора явно не хотела продолжать разговор. Эти пять минут были большим подвигом и она хотела поскорее остаться одна. Билли видела, как подруга нервно крутит в руках телефон, как ковыряет стол и смотрит по сторонам.

— Я пойду к девочкам, не переживай об этом, — Билли наклонилась, чтобы поцеловать Пандору в щеку, на лице подруги отразилась благодарность, а на секунду мелькнула улыбка. Тёплое отношение Пандоры, когда-то крылось в лёгкой влюблённости. Это не было страшной тайной страстью, просто привязанность. Она когда-то со смехом думала, что семья Остеров “подсела” на Билли, расхваливая про себя достоинства мачехи.

***

Когда в доме появилась Билли, общалась с ней только Пандора, если не считать Хавьера. Агнете было восемь и она не доверяла незнакомцам, хоть и считала «новую маму» очень красивой и интересной. Фелиса, темпераментная, под стать итальянскому имени, была настроена категорично. Она сразу заявила, что Билли ей не мать и никогда ею не будет. Все попытки примирения воспринимались в штыки, Фел хотела, чтобы её оставили в покое.

— Ты мне не мать! — часто можно было услышать из комнаты Фел, а после громкий хлопок двери, закрывшейся перед носом Билли. Количество пролитых Билли слез, можно было посчитать по количеству разбитых в гневе фарфоровых ваз. И только наступит перемирие, как снова с надрывом: «Ты мне не мать!».

Теперь было смешно вспоминать о том, что было пять лет назад, но порой Билли останавливалась перед дверью в комнату Фелисы и замечала, что и теперь переживает о том, как войти туда и сколько раз постучать.

Дети ещё не спали, когда Билли поднялась и вошла в их гостиную. Фел лежала, обняв подушку и смотрела на маленьком телевизоре фильм, Агнета писала акварелью. Привычка младшей дочери была до банальности романтична. Увлёкшись однажды живописью, Агнета стала изводить планшет за планшетом, в попытке стать художником-самоучкой. В самые тяжкие дни, когда запрещали остаться с ночёвкой у подруги или в школе ставили двойку, она стелила на пол клеенку и начинала самозабвенно писать, как профессиональный художник. Теперь, после смерти отца, она ушла в увлечение с головой, но вид планшетов, составленных у стены начинал пугать. Стена уже обзавелась яркими пятнами, которые не отмыть, сюжеты становились депрессивными, а коробка дорогой акварели частично заканчивалась.

— Билли, мне нужен церулиум и черный, — почти без эмоций сказала Агнета.

— Хорошо, завтра поедем в город.

— И колонковую кисть, можно?

— Конечно. Фел? Пойдём в твою спальню? — Билли нажала на паузу, остановив Гермиону Грейнджер на полуслове. У Фелисы были свои способы «уходить в себя».

— Давай, — Фел встала.

Спальни девочек были по обе стороны от их общей гостиной и имели также общую ванную комнату. Это были два отдельных мира, самостоятельных и обособленных. Мир Фел был простым и романтичным, будто это была не спальня девятнадцатилетней девочки, а келья монашки, бывшей некогда благороднейшей дамой. Скромная мебель из тёмного дерева, без лишних украшательств и блеска. Паркет на полу, минимум рамок и статуэток-пылесборников. Не хватало образа Девы Марии в углу, а вместо этого был станок для занятий балетом и манекен для шитья.

— Фел, Ксавье приедет.

— Знаю, — Фелиса держалась молодцом. С прямой спиной, высоко поднятой головой она пересекла комнату и опустила изящные руки на станок, глядя на Билли в отражении зеркала.

— Ты знаешь что-то ещё?

— Ты не обязана мне говорить. Но я знаю, что его приезд меня коснётся, — Фел закинула ногу на станок и наклонилась. Она могла часами стоять в такой позе, иногда меняя ноги местами.

— Ты догадываешься?

— Да, — она распределяла дыхание, чтобы не расплакаться от череды ударов. — Ты поможешь мне?

— Я постараюсь. Я сделаю всё, что будет от меня зависеть, правда! Вы для меня не посторонние, вы моя семья, — Билли знала, что Фел не любит проявлять эмоции, но когда девушка обернулась, стало ясно, что сейчас она или расплачется или обнимет. Фелиса убрала ногу со станка, развернулась и стремительно приблизилась к Билли.