Змей-искуситель

– Ты хочешь знать, из какого теста сделана Хаш Тэ‑кери? Кто она и как живет ее семья? Все ответы в этом, – я кивком указал на яблоко.

Эдвина уставилась на меня:

– Кажется, они основательно промыли тебе мозги.

– Попробуй яблоко.

Эдвина аккуратно откусила крохотный кусочек, по‑жевала. Ее глаза вспыхнули, потом превратились в ще‑лочки. Она выплюнула изжеванную мякоть на ладонь и выбросила в вазу с белыми розами.

– Что ты хочешь сказать?

– Эти люди очень ответственно относятся к тому, что создают. Они много работают и кажутся честными. Вот что я пытаюсь сказать. А яблоко просто вкусное.

– Моя дочь беременна, она вышла замуж, а мне хо‑чется забиться в угол и завыть. Не угощай меня яблока‑ми, не говори мне, будто тебя вдруг осенило, что она сделала правильный выбор!

– Эдди считает, что следует зову своего сердца Права она или нет, но вы с Алом нужны ей, чтобы под‑держать ее выбор.

– Нет. Она должна приехать к нам. Я долго молчал, потом сказал:

– Она твоя дочь, и она беременна.

Эдвина вцепилась в спинку кресла. Ее глаза увлаж‑нились, но губы были крепко сжаты.

– Моя мать не разговаривала со мной в течение двух лет после нашей свадьбы с Алом. Это было ужасно. Мне нелегко и сейчас.

– Тогда почему ты ведешь себя так же по отноше‑нию к Эдди?

– Потому что моя мать была права! В свое время. Она была права, утверждая, что я сделала глупый выбор, вышла замуж за человека ниже меня по положению, по‑ставила под угрозу мою репутацию и мое будущее. Слава богу, что она ошиблась насчет Ала. Ты думаешь, в то время я понимала ее мудрость? Вовсе нет. Я любила Ала, но мало знала его. Я выходила за него из‑за сенти‑ментальной романтичности, идеалистических мечта‑ний и, честно говоря, из‑за радостей секса. Мне просто повезло, что Ал оказался не только добрым человеком и хорошим любовником.

– Эдди твоя дочь, – повторил я. – Ребенку необхо‑дима поддержка матери.

– А ты думаешь, я этого не знаю? – Эдвина спрята‑ла лицо в ладонях. – Господи, что мне делать? Сказать ей, что она поступает правильно, разрушая свою жизнь?

– Может быть, она ничего не разрушает. Вполне ве‑роятно, Дэвис Тэкери стоит того.

– Да неужели? Пока что он продемонстрировал только способность уложить в постель самую рассуди‑тельную молодую женщину планеты и сделать ей ребен‑ка. И она ему это позволила. Моя дочь, с которой я го‑ворила о контроле над рождаемостью с того самого мо‑мента, как она достаточно подросла, чтобы понять все! Я водила ее в клинику, где ей все показали на анатоми‑чески идентичных куклах. Моя дочь, которая в двенад‑цать лет искренне пришла к философскому выводу о том, что девственность и целомудрие можно и нужно защищать. Какой‑то юнец оказался настолько ловким и хитрым, что сумел заставить ее отказаться от основных ценностей нашей семьи, наших друзей, окружающих нас людей. Какой‑то выскочка с фермы смог сбить с толку мою… – ее голос задрожал, – мою девочку, такую благоразумную, и разрушить ее будущее, которое так много для нее значило…

– Оно много значило для тебя, – поправил я. – Если ты сейчас перестанешь общаться с Эдди, ты об этом пожалеешь. Ты будешь не права.

– Нет. Она вернется домой. Ты увидишь. На моих условиях.

– А что собирается делать Ал?

– Мы это обсуждаем. Я уже сказала тебе, что он до‑верил мне разбираться с этой ситуацией.

Я подумал: «И это человек, нашедший меня в мек‑сиканской больнице, когда мне было четырнадцать? И это человек, который привез меня к себе домой и сде‑лал все, чтобы я почувствовал себя своим? Эдвина лжет. Он никогда не оставит дочь в беде».

– То есть ты хочешь сказать, что Ал зол на тебя, как черт?

Эдвина выбросила вперед палец с длинным наманикюренным ногтем, напоминающим коготь хищной птицы.

– Он не был в тот день в парке, когда мы едва не… Когда ты… Эдди – моя дочь, и я не могу забыть… – голос Эдвины прервался, и ей пришлось несколько раз глотнуть, чтобы взять себя в руки. – Черт побери, Ни‑колас, она же согласилась с тем, что ее жизнь не должна пройти впустую! Мы договорились о том, что она подо‑ждет с браком и детьми, пока не займет место в отделе по связям с общественностью. Что она будет делать с ребенком на руках в ее возрасте? И каким‑то пустым местом вместо мужа? Николас, их брак даже не являет‑ся законным! Если бы только она пришла ко мне в тот момент, когда поняла, что беременна, я бы помогла ей справиться с трудностями.

– Если ты имеешь в виду, что заставила бы ее сде‑лать аборт, – медленно сказал я, – то, вероятно, как раз поэтому Эдди к тебе и не приехала. И вероятно, как раз поэтому она не хочет говорить с тобой сейчас.

Эдвина окаменела.

– Я не уверена в том, что именно посоветовала бы ей. – Ее голос звучал ровно, почти равнодушно. – Но я не заслуживаю того, чтобы выслушивать твои инсинуа‑ции. Я всегда за свободный выбор, Николас. Не за аборт, а за возможность выбора.

– У моей матери в свое время не было выбора. Ее отец ей его не оставил.

– Ты не можешь сравнивать…

– Нет, могу, – очень тихо ответил я.

Я встал, а они сели. Эдвина и ее советники – мафия родственниц с фамилией Хэбершем, умные подруги, помощники с красивыми прическами и полированными ногтями. Двадцать человек расселись вокруг неболь‑шого овального стола в маленьком конференц‑зале в западном крыле Белого дома.

Тема заседания: Хаш Тэкери и ее сын. За и против.

– Полковник, скажите, она выглядит как белая женщина или можно сразу сказать, что ее бабушка была индианкой? С этим надо как‑то работать или мы можем использовать это с выгодой для нас? – спросила черно‑кожая помощница без тени иронии.

– У нее рыжие волосы и зеленые глаза, – сказал я. – Она курит индейскую трубку, получила степень ба‑калавра по бизнесу в вечернем университете, воспитала сына, который готов перегрызть глотку любому ради Эдди.

– Она курит! – одна из советниц записала инфор‑мацию и нахмурилась.

– А как насчет религии? – спросила другая, глядя в свои записи. – Насколько мне известно, Дэвис Тэкери посещал нечто под названием евангелистская церковь Урожая с песней. Его мать все время делает внушитель‑ные Пожертвования. Эта церковь объединяет все рели‑гии. Пастор – женщина.

– И что же они делают? Укрощают змей? – дро‑жащим голосом поинтересовалась сухощавая блондин‑ка, нервно вертя в руках двухсотдолларовую золотую ручку. – Заговаривают болезни? Лечат верой?

– Поют, – уточнил я. – Вчера преподобная Бетти и ее хор были на ярмарке. Они пели «Пусть не разорвет‑ся круг», Хаш Тэкери пела вместе с ними. И играла на бас‑корыте.

– На чем?!

– Это перевернутое металлическое корыто. В днище делают дырку, протягивают сквозь него толстую струну и привязывают ее к шесту. Одной ногой надо упереться в корыто, левой рукой держат шест, правой играют на струне. Напоминает басовое звучание виолончели, если вы умеете играть. Хаш Тэкери умеет.

– Это все индейские штучки, – заметила брюнетка в очках и сделала запись в блокноте. – Нам нужна фо‑тография. Мы должны сфотографировать вас и прези‑дента с новыми родственниками, миссис Джекобс.

Эдвина кивнула:

– Хорошо. Но сначала я хочу сама встретиться с ней. Потрясти ее клетку. Показать, с кем она имеет дело.

– Думаю, ей все равно, с кем она имеет дело, – за‑метил я.

– Николас, не тебе судить о женщинах! Пойми, эту даму спасать не нужно! Она не похожа на Золушку!

Я отвернулся от окна, за которым подстригал траву садовник, и посмотрел на Эдвину.

– А ты неплохо осведомлена.

– Разумеется. Ну, чего же ты ждешь, Николас? На‑падай, атакуй, скажи, что я настоящая сука, что я нару‑шила какой‑нибудь кодекс чести, раз собрала о ней всю имеющуюся информацию. Но не забывай, что о нашей семье каждый может узнать все. Кстати, почему ты ее защищаешь?

– Потому что она не давала тебе повода нападать. Хорошо это или плохо, но Эдди теперь член ее семьи. Так что ты нападаешь на свекровь Эдди. Это плохо для твоей дочери. А еще я делаю это потому, что Хаш Тэкери – не обычная женщина. Потому что я хочу в нее ве‑рить.