Непутевая

Я наблюдала гибель клетки. То, что осталось на стеклышке, было не чем иным, как беспорядочной массой измененных протеинов с небольшим количеством деградированных ядер, смешанных с кислотой. Если наблюдать еще, я увижу распад на молекулы.

Моя клетка — промежуточное звено между двумя мирами. На атомном уровне протеины хватали электроны, как дети — шарики; через некоторое время протеины превращались в аминокислоты, а они — в гидроген, оксиген и нитроген. Будь аминокислоты буквами в алфавите, вся клетка представила бы собой фразу. Параграфами в книге жизни и смерти были многоклеточные организмы. Клетки умирали тем же манером, что тело Аиды, мое или мисс Хед.

Я вымыла стеклышко и убрала микроскоп. Было ровно четыре часа дня, когда я пришла к мисс Хед. Она работала над книгой, но отложила ее и сыграла по моей просьбе арию Аиды. Я не испытывала никаких эмоций. День прошел не зря. Я видела смерть, и она оказалась совсем не страшной. Я поняла: страшна только неизвестность.

На следующий день мисс Хед вызвала меня резюмировать позицию Спинозы в отношении человеческих страстей.

— Спиноза чувствовал, — безапелляционно заявила я, — что для достижения цели человек должен отрешиться от мимолетных страстей и понять природу этих страстей. Только в борьбе за развитие интеллекта он станет свободным.

— Свободным? — удовлетворенно повторила мисс Хед.

— Свободным от страстей, которые есть не что иное, как своего рода недоразумение. Если посмотреть на мир как на одно целое, со всеми его взаимосвязанными причинами и следствиями, скоротечные прихоти окажутся совершенно незначительными. Свобода — осознанная необходимость.

Сияя от гордости, мисс Хед довольно кивала, слушая мои разглагольствования.

Я шла на обед, когда около меня притормозил зеленый «БМВ».

— Вы не подскажете, как проехать в Кастл? — спросил приятный мужской голос. — Я никогда здесь не был и заблудился.

— Я как раз иду туда. Если вы меня подвезете, я покажу. — Я села в машину. Парень был высок, строен, с каштановыми волосами и насмешливым взглядом.

— Кого вы ищете?

— Марион Маршалл. — Марион сразу выросла в моих глазах. Этот парень совсем не походил на ее Джерри. Интересно, у нее поклонники по всему северо-востоку?

— Она моя соседка.

— Это моя сестра.

— О!

Он припарковал «БМВ», и мы прошли под каменными сводами коридоров в общежитие. В вестибюле я позвала Марион по переговорному устройству, но она не ответила.

— Она вас ждет?

— Не думаю. Я учусь в Гарварде. Денек слишком хорош для занятий, я решил прокатиться, посмотреть ваше озеро, пригласить ее на ланч. Но, похоже, промахнулся.

Я заколебалась. Мне нужно было еще сделать лабораторную по биологии и написать до конца недели реферат, но вежливость требовала пригласить его на ланч вместо Марион. В конце концов, после мисс Хед она была здесь единственной, с кем я поддерживала отношения. Кроме того, я только сейчас заметила, какая чудесная стоит погода: я не помнила такого тепла с последних дней сентября. Трава уже зазеленела, пробивались первые весенние цветы…

— Вы можете перекусить со мной, пока она не вернется.

— Ну что вы, я не хочу беспокоить вас…

— Совершенно никакого беспокойства. Я и так собираюсь обедать.

Мы ели спаржу, гренки и голландский соус. Он болтал о себе, о том, как жил в штате Мичиган, как любит ходить под парусом и летать на дельтаплане. Что изучает архитектуру, и даже описал самые интересные здания в Кембридже и некоторые свои проекты.

— Приезжай как-нибудь. Я тебе все покажу.

После обеда мы снова безрезультатно поискали Марион, а потом погуляли вдоль озера. Он забыл о Марион, я — о лабораторной по биологии и реферате. Мы легли на берегу и, подставив бледные лица весеннему солнцу, вспоминали детство. Где-то у меня в животе — я это отчетливо чувствовала — таяла огромная глыба льда. Над нами бежали причудливые легкие облака; на холме ребятишки запускали разноцветного воздушного змея, еще пара кувыркалась в траве, как маленькие щенята.

Мне было хорошо. Его ласковая рука осторожно накрыла мою.

— Давай как-нибудь съездим в Кембридж, — предложил он. — Я покажу тебе чудесные здания, о которых говорил. Там есть отличный испанский ресторан, вкусно пообедаем.

Я призвала на помощь всю свою выдержку, чтобы не перекувыркнуться от счастья и не прижаться к нему. Ненаписанный реферат стал нужен ничуть не больше, чем прошлогодний снег.

Я сама удивилась, что выдернула руку и вскочила, как Золушка в полночь.

— Извини, мне нужно в лабораторию, — промямлила я. — Это был замечательный день. Надеюсь, ты найдешь Марион. — Я повернулась и побежала.

— Постой! — крикнул он. — Как тебя зовут?

Только примчавшись в лабораторию, я перевела дух, облачилась в белый халат и, пробормотав извинения неодобрительно посмотревшему в мою сторону профессору Эйткену, приготовила стеклышко с образцами одноклеточных и прильнула к окуляру…

За ужином я столкнулась с Марион.

— Я встретила сегодня твоего брата. Он нашел тебя?

— Да. Сказал, что познакомился с девушкой из Теннесси. Я сразу поняла, что это ты. Ты ему понравилась, но он сказал, что ты убежала, когда он пригласил тебя в Кембридж.

— Я опаздывала на биологию.

— По-моему, он решил, что ты дала ему от ворот поворот.

— Ничего подобного.

— Сказать ему это?

Я помолчала.

— Я действительно очень занята в этом семестре. У меня нет времени на встречи.

Она укоризненно покачала головой.

— Ладно, тебе видней.

Интересно, внезапно разозлилась я, за кого она меня принимает? Если ей нравится проводить свою жизнь на спине с раздвинутыми ногами, это не значит, что другие должны вести себя так же. У меня все же другая цель в жизни.

В этот вечер я заперлась в библиотеке и написала курсовую по биологии. Ее суть сводилась к тому, что человек наследует у родителей не только черты лица, но и эмоции. Например, любовь. Этот яркий пример формы выживания всего человеческого рода. То, что полезно для всего рода, не всегда полезно личности. Например, красочное оперение птиц, усиливая их привлекательность для птиц другого пола, одновременно делает их более уязвимыми для хищников.

На лето я уехала в Халлспорт и два месяца ни с кем не встречалась. Никакого секса!

Майор устроил меня на свой завод делопроизводителем. Он часто бросал свои дела, чтобы объяснить мне химические процессы, сопровождавшие производство снарядов, и я восхищалась стройностью формул. Мы были очень довольны друг другом.

С тех пор как мы — дети — стояли на полигоне с конусами мороженого и наблюдали за испытаниями, все изменилось. Теперь их проводили в специальной камере, следя за ходом реакций по монитору. Снаряды предназначались жителям далекой страны, название которой — Вьетнам — с недавних пор было у всех на слуху. Серия опытов заняла всего двадцать четыре микросекунды. Я поразилась: самая большая скорость метронома мисс Хед не превышала двадцать четыре удара в секунду. Джо Боб на своем треке сражался с секундомером, проградуированным до сотых долей секунды.

Клем в то утро, когда чуть не убил меня, мчался со скоростью сто семнадцать футов в секунду, но здесь, перед монитором, мы были свидетелями взрыва, чьи волны развивали скорость до двух тысяч футов в секунду, скорость, которую не определил бы ни один секундомер Джо Боба.

В тот теплый весенний день в Уорсли мы с братом Марион наблюдали на экране белые смертоносные волны, похожие на кучевые облака.

— Что скажете, майор? — спросил техник в белом лабораторном халате.

Майор прочистил горло.

— По-моему, Хэл, это то, что мы искали. — Он взял искалеченной левой рукой снимок и поднес к свету. — Идеальная разрушительная сила. Великолепно! — Мы все уставились на белые волны, будто это были вздымающиеся гигантские груди на обложке «Плейбоя». — Все восемь снимков были великолепны.

За все лето я только раз встретила Клема. Как-то под вечер я возвращалась с завода и увидела его около трактора. На нем были зеленые рабочие штаны и замасленная футболка. Черные волосы лезли в глаза, лицо было мокрым от пота. Он откручивал что-то в моторе и улыбнулся, увидев меня. Я заглянула в мотор, немного подумала и объяснила ему сходство между карбюратором и легкими человека.