Фрося. Часть 4 (СИ)

Ты лучше послушай, что я тебе расскажу о дальнейшей моей спортивной судьбе.

В июле у меня в Алма-Ате всесоюзные соревнования и Виталий Николаевич договорился в МВТУ, что в конце июня, в виде исключения, буду сдавать вступительные экзамены, но он заверил меня, что место мне там уже гарантированно.

— Сынок, у меня создаётся такое впечатление, что мать тебе практически уже не нужна, от моей опёки и назойливости у тебя начинается душевный зуд.

— Ну, зачем ты так, очень даже нужна, с кем ещё я могу во втором часу ночи так запросто разговаривать на любые темы.

— Знаешь сынок, я что-то проголодалась, может переместимся в кухню и попьём чайку с бутербродами.

— Пойдём, с удовольствием, когда ещё мы с тобой так запросто посидим, помню со своего сопливого детства, вы так сидели с Анькой, я даже завидовал.

Фросю с самого начала подмывало обрушить на сына град вопросов, связанных с отъездом семьи Марка, интересно всё же, насколько он осведомлён об этом, но задать вопрос в лоб, она не решалась.

Сёмка жуя с аппетитом булку с колбасой, запивая чаем, поднял глаза на мать:

— Мамуль, за последние два дня уже раз пять звонил этот грузин с хрипатым голосом: «Фросью можьнё?»

Ой, не нравится он мне, от него веет каким-то криминалом.

— Ну, тут сынок, ты не убежал далеко от истины, но он является связующим звеном между мной и Марком.

— А к чему тебе теперь это связующее звено, ведь их семья четыре дня назад покинула нашу Родину…

Глава 47

Фрося ожидала услышать что-то подобное от сына, но новость буквально её потрясла.

От последних слов Сёмки её внезапно бросило в краску, пальцы рук мелко задрожали, в горле запершило:

— Откуда ты это знаешь?

— Мам, почему ты так разволновалась, что тут для тебя неожиданного, мне даже казалось, что не можешь дождаться, когда это уже осуществится.

— Сынок одно дело ждать, другое узнать, что его уже больше нет рядом со мной и не будет.

Фрося прижала ладони к пылающему лицу, вот и произошло то, к чему она мысленно так долго готовилась, и всё равно, новость больно хлестнула по душе и в голове заметались смертельно раненные мысли — всё, всё, его больше нет, он уехал навсегда, я осталась одна…

— Мамуля возьми себя в руки, я понимаю, что ты сейчас побывала в нокдауне, но это ведь не тяжёлый нокаут, потряси головой, ведь бой ещё не окончился.

— Сёмочка жизнь не боксёрский поединок, но что-то в твоих словах успокаивающее есть, не тяни больше душу, рассказывай, что тебе известно, с кем ты разговаривал и налей мне, пожалуйста, холодной водички.

— О, это я сейчас мигом, водичка после такой новости, как нашатырь после нокаута.

— Болтун несчастный, давай уже рассказывай, я в порядке, следуя твоей боксёрской лексике, готова продолжать бой.

— Мам, так я и не сомневался, что ты легко расправишься со всеми своими будущими соперниками, ты же у меня сильная, мужественная и гордая.

— Нет, ты определённо, хочешь схлопотать затрещину.

— Ни в коем случае, от твоей ладошки и конь завалится.

Всё, перехожу к рассказу: вначале мне, а точнее тебе, позвонила Роза Израилевна.

Но я, на всякий случай, ей сказал, что ты уехала в Сибирь к подруге, у которой убили мужа.

Думаю за эту ложь ты особо не будешь меня журить, ведь тут я не сильно слукавил.

Так не хотелось, чтоб эта ехидина явилась к тебе на дачу для разборок.

— А, что она ехидничала?

— Она сказала — передай, мой мальчик, своей беспутной матери, что она грызла руку, которая её кормила, я вас навсегда выбрасываю из своего сердца и жизни, вы нам больше не родственники.

После того, как я всё узнала о её коварном поведении по отношению к моей несчастной дочери, меня перестали терзать угрызения совести перед памятью сестры, пухом ей земля.

— Сёма, ты знаешь, о чём она вела речь?

— Мамуля, вот напугала, можно подумать, что она запретит нам с Ленкой поддерживать отношения, мы с ней договорились, что будем иногда переписываться, она классная девчонка, хотя иногда бывает не в меру болтливая.

Да, а, что касается нашей доброй родственницы Розы Израилевны, то бабуля мне рассказывала, как её сестра Роза оставила на произвол судьбы моего отца, когда ему не было ещё и десяти лет и вынудила его стать беспризорником, а затем и уголовником.

— Сынок, я тебе много раз рассказывала, что тебе нечего стесняться памяти отца, он кровью смыл своё уголовное прошлое на войне.

Ах, он же от этих ран, собственно говоря, и умер…

Ты сказал, что вначале звонила Роза Израилевна, значит ещё кто-то звонил?

— О, да, звонила тётя Соня, которая тоже очень хотела сказать тебе на последок парочку ласковых слов, а пришлось их выслушивать мне.

— Перескажешь?

— Легко.

Деточка, передай своей маме, что я никогда в жизни не прощу ей того горя, что она принесла в мою семью, она нагадила мне в душу и я проклинаю её, так и передай.

Пусть она знает, что на новом месте я ещё воспарю и восстану из пепла, как птица феникс, а твоя матушка засохнет в одиночестве, но ей за это будет поделом.

Она вторглась в чужую семью и в течение более трёх лет уводила мужа и отца от домашнего очага.

Один бог знает, как я жила все эти годы и, наконец, дождалась этого момента, когда мой муж будет полностью принадлежать только мне.

И, тут я не выдержал и говорю ей: Тётя Соня, если вы всё это время знали о распутстве вашего мужа, так почему не дали ему от ворот поворот, наверное, мирились с этим, потому что боялись потерять опору и материальное благополучие.

Фрося ласково посмотрела на сына:

— Да, ты оказывается мой защитник и в этом деле.

— Мам, оставь ты свои похвалы на потом, а сейчас послушай дальше.

Она мне так снисходительно говорит: Сёма, ты ещё очень мал, чтобы рассуждать на эти взрослые темы.

А я ей: но достаточно взрослый, чтоб выслушивать гадости о своей матери, которой вы в подмётки не годитесь, на мой взгляд, у вас нет никакой гордости и чувства собственного достоинства, вы жалкая и слабовольная женщина, а берётесь осуждать мою мать, которой вы и мизинца не стоите.

А она, как закричит на меня, словно психованная училка на ученика в классе: ты такой же негодяй, как и твоя мамаша, будьте вы прокляты, вам ещё всё отрыгнётся за мои переживания и горести.

Вот и весь сказ о моём чудесном разговоре с милейшей тётей Соней, моя вероломная соблазнительница чужих мужей.

— Прости меня сынок за то, что тебе пришлось выслушать столько неприятных слов в мой адрес, замечу только, что последнее твоё шуточное высказывание, мне не очень пришлось по вкусу, это ты позволил себе малость лишку.

Я не вероломная и тем более, не соблазнительница, не считаю себя виноватой перед Соней, он чужой был в своей семье, я много раз предлагала Марку перейти ко мне.

Вначале он жалел свою беспомощную жену и разбалованных детей, а потом его беспокоило твоё неприятие.

— Мам, можно я тебе скажу то, что думаю на этот счёт?

— Говори, говори, мне уже всё равно.

— Я очень рад, что он уехал и так далеко.

Поверь, я не за себя рад, а за тебя, ты успокоишься и увидишь, что земля крутится не только вокруг твоего Марка.

Пройдёт время, ты привыкнешь жить без него, научишься опять надеяться только на саму себя.

Про других мужчин, которых ты сможешь встретить в своей жизни я не буду распространяться, это не моё дело, а зная тебя, ещё и по морде могу схлопотать.

Но не перебивай меня, пожалуйста.

Я же видел, как ты порой страдала от одиночества в выходные и праздничные дни, боялась встреч с его семьёй и жила в основном его жизнью, а не своей.

— Ты всё сказал?

— Ну, если не всё, то многое из того, что намеривался.

— Так вот, мой дорогой сынок, судить о том, что мне лучше или хуже, ты не можешь, я и сама пока не разобралась.

В моей жизни было не много счастливых и радостных дней, и большинство из них мне подарил, именно, Марк.