Небо на двоих (СИ)

— Я сейчас многое понял, — пробормотал он по-немецки, нежно целуя Лизку в макушку. Именно так, как Ромка — привычно, трепетно, нежно. — До тебя я знал, что надо дышать, чтобы жить. Но я не знал, что дышу в пол силы, лишь бы хватало воздуха, чтобы не умереть. А сейчас я дышу во всю грудь, и внутри всё разрывается, голова кружится, страшно вновь перестать делать настоящие вдохи, вернуться к тому, что было. Я не хочу больше чувствовать себя ущербным, потому что не люблю и не хочу по-настоящему ту, которая рядом. Лиза, я… Люблю тебя, моя девочка. Не хочу тебя отпускать, боюсь за тебя, ты нужна мне, безумно нужна…

— Я… Алекс… Давай поговорим, пожалуйста.

— Не надо. Всё потом. Я сделаю то, что должен. Пойми, прошу тебя. Я очень тебя люблю, но не смогу сейчас иначе, — Алекс буквально простонал, прижив Лизку к себе.

— Я еще увижу тебя? — проронила она, смаргивая слезы, пытаясь не разрыдаться окончательно. Хотелось кричать, умолять, ползать на коленях, лишь бы он не уходил. Однако внутри уже была уверенность — он уйдет в последний раз, чтобы потом навсегда вернуться.

— Да, конечно, да. Обещаю. А теперь закрывай глаза и спи, — произнес Алекс отстраненно, тяжело дыша, пытаясь унять беснующееся сердце.

Лизка попробовала сопротивляться, приподняться на локте, чтобы заглянуть ему в глаза, попробовать разговорить его по-русски, но мужчина усмехнулся, сжал ее в своих объятиях, не давая сделать ни малейшего движения. Он еще раз поцеловал ее в макушку, зарылся носом в волосы, сделал глубокий вдох, прижал к себе. И ей ничего не оставалось, как послушаться более сильного и умного, того, кто всегда знал обо всём лучше нее.

Лизка знала, что Алекс не спит, лежит с закрытыми глазами, держит ее в кольце сильных рук, обдумывает дальнейшие действия. Она не стала ему мешать, требовать объяснений. Не время и не место. Не здесь. Лучше дать ему уйти со спокойной душой, без тревог и лишних терзаний. Она подождет. Всегда ждала. Этот раз — не исключение. А пока можно расслабиться, насладиться ощущением сильного тела, того, кто делает ее мир ярким, когда возвращается, того, кто гасит краски дня, когда уходит.

Утром Лиза проснулась одна среди смятых простыней. На прикроватной тумбочке нашла бумажник, в нем — деньги, визитную карточку такси. Рядом лежала записка. На белом листе крупными русскими буквами выведены строки:

«Горе ты мое, от ума, не печалься, гляди веселей.

И я вернусь домой со щитом, а может быть на щите,

В серебре, а может быть, в нищете, но как можно скорей»

Татьяна косо глядела на дочь, расположившись в большом кресле рядом с диваном. Мало того, что взбалмошная девчонка не говорит, зачем поехала в Вену, рассталась с женихом, так еще и молчит который день, не ходит на работу, пребывает во власти странных грез уже полтора месяца.

Лето на исходе. Скоро осень, на которую планировалась свадьба. Приглашения так и остались лежать в ящике письменного стола. Пришлось отказаться от заказанного в самом дорогом ателье платья невесты. Как подготовка к свадьбе, так и отказ от нее легли на плечи матери, дочь же продолжала любоваться природой на даче. Еле удалось уговорить ее приехать в город, дабы устроить «нечаянное» свидание с Максимом, которого Лизка чуралась, словно черт ладана.

Глупая девчонка разрушила всё то, к чему шла рядом с женихом столько лет. Мать извелась, валерьянку всю в доме выпила, а дочь, такое ощущение, что с ума сошла, и ей теперь безразлично будущее, стабильность, красивый и надежный парень рядом. Словом, все те необходимые реалии, без которых невозможно состояться женщине в современном мире. Не девочка ведь. Двадцать девять лет, скоро, а ума, как у мартовской кошки.

— Лиза! Еще раз спрашиваю! Что происходит? Ну поговори ты с Максимом. Он же места себе не находит, извелся весь. Столько лет вместе, душа в душу, а тут, взяла и сбежала к своей Вике…

— Мам, ну хватит, а? Устала. Сил нет. Если он так скучал, то мог бы за мной поехать. Сколько раз можно повторять: я Макса не люблю! И не любила никогда, и не собираюсь я с ним больше говорить.

— Так какого черта ты парня столько лет мурыжила? — Татьяна всплеснула руками. Поднялась из кресла, присела рядом с дочерью на диван, коснулась пшеничных волос, завела их за ухо. — Лиза, доченька, ты меня пугаешь. Если не Максима, то кого? Ты к нему поехала в Австрию? Мы отцом его знаем?

— Ох, мама! Неужели ты за столько лет так и не поняла? Ничего не видела и не замечала? Тебе прямым текстом сказать, кого же я всю жизнь жду, люблю и не забуду? — спокойно произнесла Лизка, усмехаясь.

— Вот теперь мне, правда, страшно, — женщина замолчала, тревожно вглядываясь в глаза дочери, которая, казалось, светится изнутри, распространяет вокруг себя энергию тепла, нежности, абсолютной безмятежности и покоя…

— А мне — ни капли! Мам, ну ты же умная, ты дядю Сашу любишь, по-настоящему любишь. Я знаю. Ты могла подружке своей на уши лапшу вешать, что ради меня замуж выходила. Только от меня правду не скроешь. Я столько раз видела, как вы друг на друга смотрите и слезами давилась… Нет, не от зависти… От того, что ущербной себя чувствовала. Не могу я на своего любимого так смотреть, не могли мы всему свету о нас кричать.

— Максим же…

— Мам, да очнись же ты! Какой Макс?! Ромка — только он, всегда, везде! Он, единственный, понимаешь?! И я его тогда ждала, сейчас ждать буду.

— Лиза! — Татьяна схватила дочь за плечо, пыталась выискать в глазах и мимике признаки безумия, но не смогла. Лишь твердая уверенность в словах, прямой и твердый взгляд. — Доченька, я бы тоже хотела, чтобы он жив остался. Саша после похорон постарел сразу лет на десять. Мне не по себе еще столько лет было. Но ведь… Он же не воскреснет… Ты думаешь, он тебя не как сестру любил? — прошептала Татьяна, пораженная подтверждением своих догадок, которые гнала, словно рой назойливых мух, кружащих вокруг разлитой патоки.

— Да, — тихо прошептала девушка, шмыгая носом, сглатывая комок, от непролитых слез. Однако не отвела взгляд, бросая вызов: — Любил, как мне пятнадцать стукнуло. И я его, безумно!

— И… далеко у вас зашло? — затравленно прошептала мать.

— Нет. Тогда — вообще никуда. В тупик. Окончательный и бесповоротный. А потом нам «правду» скормили вместе со звездой геройской и похоронами, — Лиза усмехнулась, видя, как мать прикрывает рот ладонью. — Я не сошла с ума, мама. Можешь меня пяти психиатрам показать. Диагноз будет один — здорова. И не спрашивай больше ни о чем. Придет время — вы первые с дядей Сашей всё узнаете.

Татьяна хотела еще что-то добавить, но разговор нарушил отчим, вошедший в гостиную.

Следом за дядей Сашей появился Максим. Выглядел уставшим, под глазами залегли тени. Вместо привычного делового костюма он был одет в простые и удобные вещи, как когда-то, в первые годы знакомства. Молодой, симпатичный, целеустремленный, умеющий быть в центре событий, знающий себе и всем цену. Ненужный, раздражающий, не такой, как Роман. Единственный, но самый существенный минус, перечеркивающий остальные, вполне видимые и объективные достоинства.

Макс подошел вплотную к дивану, тяжело вздохнул:

— Лиза, давай поговорим. Хватит тебе с ума сходить! Бегаешь от меня, прячешься. Я тебе не посторонний.

— Господи, за что? — простонала девушка, возводя очи потолку. — Макс, нам не о чем разговаривать. И не надо мне тут о моем здоровье психическом серенады петь. Я одна из вас здоровая. Ясно? И хватит нас мирить! — она смерила притихших родителей взглядом.

— Лизок, вы бы, правда, поговорили, — начал было дядя Саша, но девушка просто так сдаваться не собиралась.

— Мы уже обо всем поговорили. Раз и навсегда. Макс может на Еве жениться, со спокойной совестью, а я — ребенка рожать в спокойной обстановке. Мне волноваться нельзя.

В комнате воцарилась давящая тишина. Максим удивленно захлопал глазами, Татьяна едва не схватилась за сердце, и лишь дядя Саша расплылся в счастливейшей из улыбок, на мгновение, напомнив Ромку изгибом губ и прищуром синих с серой окантовкой глаз.