Лучшие друзья (СИ)

В наносекунду в глазах немца лёгкий ветер превратился в ураган, раздувший огонь, хоть на лице и осталось спокойствие, однако нахмурившего брови Йо это не смогло не заинтересовать, а посему он развернулся назад и увидел то, как к ним неизвестно откуда вернулся запыхавшийся от быстрого бега Лайсерг.

Что легло в основу такой резкой перемены межличностного климата, Йо не понимал, однако в следующую секунду он услышал то, как Шварц холодным и сдержанным до дрожи голосом сказал:

– Удачи Вам на Вашем пути, Асакура.

А развернувшись обратно к Генриху лицом, Йо увидел лишь то, как немец также величественно удаляется обратно вместе со своей «правой рукой» к особняку.

====== 107. Ночные точки и недосказанные мысли. ======

Ещё пару секунд назад тихая и умиротворённая обстановка большого зала, который сегодня не был полон народа, имеющего одну общую цель, привнесла в свою безмятежность неожиданно появивишихся двух мужчин, которые только что зашли в её полумрачный интерьер.

Обычно утром и во время дня мозаичное стекло, которое состояло из различных цветных стёклышек, пропускало через себя яркие лучи солнца, тем самым заливая комнату цветовым спектром. Но сейчас, под влиянием полной луны и ночи, через стёкла комнаты пробивался лишь тихий, белый свет небесного светила ночи и придавал залу некую таинственность и где-то даже пугающий мрак.

– Сэр, я не понимаю, – остановившись практически в дверях, лишь перешагнув через порог, в тяжёлых раздумьях всё же решился Вальдемар обсудить один вопрос с Генрихом, который прошёл дальше вглубь комнаты и, оперевшись руками о спинку своего главного кресла за вытянутым столом собраний, поднял вопросительно бровь. – Зачем Вы спасли Асакуру и его друзей? – пояснил Вольф, видя, как Шварц в тот же момент распрямился и повернулся к нему спиной, опираясь на спинку того же кресла. – Ведь если бы Асакуры не стало, это значительно облегчило бы нам поиски Хао.

– Интересно, чем? – спросил мгновенно Генрих, который сложил на груди руки.

– Дител бы не выдержал такого, и пока он корил себя, мы бы занялись свободным поиском по деревне, – с некой опаской пояснил Вальдемар, не понимая одной вещи: неужели Шварц этого сам не понимает?

– Ты недооцениваешь Дитела, Вальдемар, – даже несмотря на то, что Генрих стоял спиной к Вольфу, тот всё равно знал, что глаза Шварца сейчас сузились в презрительном прищуре. – Да, он, возможно, расстроится, но позиций не сдаст.

– Вы настолько уверены в его бесчувственности? – поинтересовался Вольф, которого немного удивило слово «расстроится», выражающее крайне слабую эмоцию относительно к смерти дорогих людей.

– Я уверен лишь в его подлости, как и у всех прислужников «закона», – с лютой ненавистью и ядом произнёс и выделил последнее слово блондин, окрасив его ещё и презрительным сарказмом.

– Всё равно, – смирившись с тем, что Генрих сейчас просто в упор не заметит очевидных вещей из-за своей ненависти к таким людям, как Лайсерг Дител, решил оставить в покое часть этой темы Вальдемар, – смерть Асакуры и его друзей без нашего участия была бы нам выгодна – они ведь очень влиятельны среди шаманов.

– Какой смысл во влиянии, если нет причин для беспокойства? – загадкой ответил Генрих, на секунду заставив Вальдемара потупить взгляд в пол и разгадать этот ребус.

– Вы думаете, Дител не рассказал им о том, что Хао не уничтожен и находится в деревне? – раскрыл смысл Вольф, вызвав в своём лидере реакцию, которая заставила его повернуться на месте и с усмешкой сказать:

– Разумеется, нет, – Генрих как будто понимал мотивы и мысли Лайсерга, и это заставляло невольно задуматься: а действительно ли ненависть Шварца слепая или он всё же неустанно присматривается к нему и анализирует его поступки? – Мы не хотим привлекать к себе внимание, чтобы не вызвать гнев шаманов на себя, – под этими словами Генрих имел в виду то, что он в начале, по прибытию в деревню, сразу дал приказ вести себя тихо. – Но кто сказал, что мы единственные, кто боится гнева шаманов?

– Реакция шаманов на то, что Хао не уничтожен, может быть совершенно непредсказуемой, – тоже уловил основную мысль Вольф. – Они могут стать на защиту...

– Или, – с удовольствием продолжил Шварц, перебив мысль Вальдемара и заставив его поднять взгляд и встретиться с его личным – не по годам мудрым и рассудительным, – они поднимут своеобразный бунт и захотят сами уничтожить Хао, даже не выслушав Патчей и не поняв, почему они его сковали, – теперь Вальдемару представилась полная картина, почему Генрих так аккуратен, однако всё равно с недавним происшествием была полная непонятность.

Будто прочитав этот не имеющий спокойствия вопрос в глазах «правой руки», Генрих, тяжело выдохнув, с усталостью произнёс так, будто Вольф его вынудил признаться:

– Из-за дурости твоих подчинённых та девушка потеряла ребёнка, – говоря о Сели, с трудом признал свою мягкость Генрих, вызвав в Вольфе внутреннее беспокойство и явное возмущение. – Считай, что это моё извинение перед ней, – он снова развернулся, но не спиной, а боком к брюнету, зная, что тот не посмеет ему перечить.

– А у Вайтвуд Вы за что просили прощенья? – спустя недолгое молчание задал Вальдемар довольно дерзкий вопрос, который напоминал Шварцу о том, что тот пощадил девушку. – Или вы забыли... – короткая пауза, которая была лишь секундой, чтобы найти в себе силы на такую дерзость, но всё же... – что её отец убил Вашу семью?

Вот это была бы новость для тех, кто даже не подозревал об этом. Для тёмной стороны, то есть для прислужников Шварца, эта бы новость вызвала у всех возмущение такой мягкостью их лидера, а у светлой – непонимание и отрицание, ведь все, кто знал Себастьяна Вайтвуда, просто бы не смогли принять то, что он убийца.

Вопреки тому, что Вольф был уже готов на то, что Генрих взорвётся и накричит на него, почему-то ничего подобного не произошло, а во взгляде Шварца, который был направлен в пол, проскользнула печаль, тут же перебитая задумчивостью и скрытностью собственных эмоций.

– Дочь не должна отвечать за поступки своего отца, – спокойным голосом ответил Шварц, вызывая внутри чёрствого сердца Вальдемара тревожные звонки – он всё чаще становился самим собой – таким, каким был пять лет назад. – Отнять жизнь легко, тяжелее её сохранить, – сделав глубокий вдох, произнёс Генрих, общаясь уже не со своей «правой рукой», а человеком – другом, который всегда был рядом.

– Но она всё равно умрёт так же, как и Асакура, и все шаманы, когда мы... – но вдруг Вальдемара прервал такой резкий и неожиданный именно в этой ситуации обращённый в на неё яростный взгляд блондина, которому словно вожжа под хвост попала.

– Ты же сказал, что силу Хао можно будет контролировать! – выкрикнул Генрих, не понимая, почему Вальдемар так хочет уничтожить шаманов. Может у него к ним какие-то личные счёты?

– Вы меня не правильно поняли, сэр, – тут же поспешил Вольф реабилитировать себя в глазах самого уважаемого в его жизни человека. – Я хотел сказать, что деятельность нашего ордена может быть не воспринята нынешними людьми и шаманами, и мне кажется, в первую очередь такому миру, созданному за счёт силы Хао, воспротивится Асакура и его друзья, а значит – они умрут.

– Как они поступят, это их выбор, – тут же поменяв полярность своего настроения, остыл в голосе Генрих. – Но до тех пор я не отниму у них жизнь... – судя по тому, что Шварц снова набрал в лёгкие воздуха и приоткрыл рот, он хотел что-то ещё сказать, но почему-то решил пока промолчать и лишь взглянуть на стену. На неё падали лучи луны, пробирающейся через окно, и висело по окружности дартса несколько фотографий и прикрепленных к ним информаций о каждом. Подойдя размеренным и немного развалочным по-королевски шагом к дартсу, который висел посередине, а также содержал на себе изображение даузера, которое всё было протыкано иголками дротиков, Генрих снял один дротик с доски и, отойдя обратно к столу и присев на край, начал вертеть в руках красненький дротик. – Ну, разве что у одного из них, – вот она – недоговорённая мысль, которую так томительно для Вольфа выжидал блондин.