Прятки (СИ)

— Да… вот послушайте, наконец. Она в гостях у родственников.

Он вдруг быстро глянул на меня.

— Да, записывайте адрес и телефон. Не перебивайте!.. Да мне без разницы, что у вас случилось! Будете перед женой оправдываться, — вдруг сказал таким тоном, что даже я поняла — его терпение не бесконечно. Дитрих, видимо, сделал такие же выводы, потому что Танкалин уже спокойно продиктовал мой адрес. С облегчением оторвал телефон от уха и положил на стол. Посмотрел в пустую тарелку. Надо же, все съел, даже приятно, честное слово…

— Вкусно.

— Спасибо.

— Спит?

— Да.

Он вдруг резко поднял на меня глаза и поймал. Кончено, вот так просто. Отворачиваться было уже поздно… хотя я попыталась. Он взял меня за руку и потянул к себе, и оказалось, что я уже сижу у него на коленях, уткнувшись носом в плечо, а он осторожно сцепляет пальцы за моей спиной.

— И что же мне делать, Аленка? — на каком-то отчаянном выдохе спросил.

— Просто расскажи мне… свой секрет, — попросила я. Он ощутимо вздрогнул, крепче сжимая руки.

Я ждала. За окном дул ветер, стуча в стекло и периодически взрывались фейерверки, которые неугомонные весельчаки станут запускать до самого утра. Где-то в трубе сыто журчала вода, а у соседей сверху пели песни. Он все молчал. Я подняла голову, чтобы посмотреть, что происходит.

— В другой раз, — тем самым фирменным сволочным тоном вдруг ответил Танкалин. — И я, собственно, не о том. Ты никогда не думала, что вся эта наша детская история должна закончиться вполне логично? — его руки опустились с талии ниже и легли на бедра. — Думаю, это будет весьма неплохо и оставит, наконец, прошлое в прошлом…

Накатила какая-то жуткая слабость и тоска… Я позволила себе еще раз на секунду уткнуться носом ему в плечо и вздохнуть запах Кости… Потом встала, так резко, что он даже удерживать не стал.

— Мы можем договориться, — вдруг заявил и этот его туман безумия в глазах… На меня смотрел Танкалин. Непробиваемый, мерзкий, тот, кого я всей душой ненавидела. И самое страшное — даже к нему хотелось прижаться и не думать, к чему это безумие приведет.

— Уходи, — попросила я. — Сегодня был очень хороший день. Правда. Спасибо тебе за него. Но не порти мне впечатление, слышишь? Что ты хочешь сейчас предложить? Денег? Рублей пятьсот, да? И еще намекнуть, что переплачиваешь? Уходи.

Мне казалось, он задержал дыхание.

— Костя, — сказала я ему. — Не знаю, что с тобой происходит. Не знаю, чем это закончиться и не знаю… сколько еще я выдержу. Ты даже не представляешь, как же ты меня вымотал! Правда, Костя… мне иногда даже хочется… умереть.

Он вдруг резко дернулся и опустил голову.

Я развернулась и ушла в ванную. Включила холодную воду тонкой струйкой и подставляла под нее ладонь, делая такой маленький бассейн, чашку дна. В детстве мы… я часто так делала, когда расстраивалась. Все пройдет… утечет, как эта вода. Я слышала, как Танкалин ходил по коридору, как одевался, как открылась и хлопнула дверь.

Хорошо, что я сильно устала и, похоже, быстро засну, потому что стоило представить себя сидящую на кухне с потоками слез на лице, чтобы передергивало от страха. Это будет завтра. Завтра устроим на пару с Софи горючие реки. Не сейчас.

Когда я вернулась в кухню, чтобы убрать в холодильник оставшуюся еду, пиликнул лежащий на подоконнике телефон. Может, это Дитрих? Непроизвольно задержав дыхание, я открыла просмотр.

"Я ни разу не подумал, что могу сделать тебе больно, даже держась на расстоянии. Но раз уж так вышло… Я бы никогда не посмел предлагать тебе за любовь деньги. Я вернусь, Аленка, когда смогу рассказать".

Как ни странно, я плакала. Но недолго и совсем по другой причине, чем собиралась пять минут назад.

Проснулись мы от беспрерывных звонков в дверь. Чуть позже к ним присоединились отчаянные причитания и стук. Выглянув в глазок, я увидала существо с дикими глазами и всклокоченными волосами.

— Не вздумай открывать! — завизжала за спиной Софи и я поняла, что нас посетил Дитрих собственной персоной.

Сестра тут же меня отодвинула и отчетливо сообщила в замочную скважину, куда ему следует отсюда идти, причем незамедлительно.

Посетитель немного притих, но продолжал торчать за дверью, иногда прохаживаясь взад-вперед по общему коридору. Видимо, решил взять нас измором. Софи так же маячила по комнате, не в силах усидеть на одном месте и это быстро мне надоело. Не знаю, правильно я сделала или нет, но я сделала именно так, как считала нужным — когда Софи ушла за чем-то на кухню, распахнула входную дверь и с криком: "Я сбегаю к друзьям в гости", выскочила в коридор, где родственник припал к стене и лицо у него было серое и уставшее, никак не скажешь, что отмечал и радовался праздникам. Я, не мешкая понеслась к Славику, оставляя семью разбираться самостоятельно, потому что лезть между ними совершенно не хотелось.

У Славика еще все спали: и он с Ленкой, и еще человек шесть гостей, считать смысла не было, они попадались в самых неожиданных местах, например, под кухонным столом. Я подняла соседа безо всяких угрызений совести, высказала желание немедленно слушать, как именно они отметили Новый год и почти три часа пила чай, отказывалась от пива, прикрываясь тем, что прошлые напитки еще не выветрились и ловила краем уха каждый посторонний звук — не взрывается что-нибудь там, в моей квартире?

Когда я, наконец, спустилась, собранная, серьезная Софи и хмурый Дитрих сидели на кухне и чинно попивали чай. Я с опаской пристроилась на краешек стула и выяснила, что через четыре часа у них самолет в Питер.

Дитрих очень долго и многословно благодарил меня за то, что я приютила его жену и хорошо заботилась о ней (вот это уж вряд ли). Когда приехало такси, он поклонился и отправился на улицу, а Софи крепко меня обняла, тяжело вздохнув на ухо.

— Вы помирились?

Она отрицательно помотала головой.

— Он просил, конечно, прощения, но измену нелегко просить. Не уверена, что вообще смогу.

— А… почему, сказал?

Она не отпрянула, все так же меня обнимая, положила на плечо голову.

— Сказал. По глупости, мол, все получилось. Месяц назад у этой… у нее умер кто-то из близких, она в таком состоянии была ужасном, когда узнала. Бросилась с плачем ему на шею, неудобно было отталкивать человека в таком горе, потом целовать начала, тоже вроде невежливо останавливать. А потом, когда в штаны полезла, он уже и сам остановиться не мог. Так и утешал…

Она усмехнулась. Может, и правда, чего только в жизни не бывает. А может нет, всем известно, на что готовы иногда люди для достижения цели. В любом случае отговорка не из худших.

— Поверишь?

— Не знаю, Алена, — она меня отпустила, заглянула в лицо.

— А ты этому своему поверишь?

Да уж, Софи знала, какие вопросы задавать. Вопросы-ловушки, вопросы-ребусы. Но сейчас мне показалось, от моего ответа что-то зависит, слишком уж пристально смотрит сестра.

— Да… Я поверю.

Она облегчено вздохнула и принялась одеваться. Не знаю, как правильно… Кто точно может ответить — прощать или нет, давать второй шанс или нет, разбивать семью или пробовать дальше? Невозможно озвучить единственно верный ответ. И может так лучше… каждому самому выбирать свою дорогу.

У дверей еще раз меня обняла.

— Я буду звонить, и ты звони. Спасибо тебе за приют и знаешь… этот твой косоглазый не так уж и плох.

— Знаю, — согласилась я, не споря ни против обзывательства, ни против того, что он мой.

Потом началась сессия.

Полузабытые знания приходилось вбивать в голову с небывалым усердием. Получалось со скрипом, потому что постоянно мешали мысли, от учебы весьма далекие. Зато иногда я так на них злилась, что и правда удавалось переключиться на что-нибудь более полезное.

Вернулась присмиревшая тетя. С маминым решением жить, как посчитает нужным, она не согласилась, но спорить уже не рисковала. Правда мне каждый вечер высказывала претензии и договорилась до того, что в мамином непробиваемом упрямстве оказалась виновата я. Хотя, по-моему, она всегда такой была.