Преобладающая страсть. том 2

– Мне очень интересно, – ответила София. – Мне нравится читать о богатых, но как-то не доводилось беседовать с ними. О чем тебе хотелось бы поговорить? О муже?

– Не сейчас. А ты не хочешь рассказать мне о своем?

– О, это было так давно. Лучше я расскажу тебе о своем друге, который собирается взять меня в жены. Однако, надеюсь, ты подождешь немного, хорошо? Пока мы узнаем друг друга получше. Валери улыбнулась.

– Как правило, одинаково трудно и слушать, и рассказывать о сокровенном, когда морально не готов.

София взглянула на нее с некоторым удивлением.

– Мне нравится такой подход. Где ты живешь?

– В Фейрфаксе.

– Неплохое место и близко. А я на Фолс Черч.

Она доела суп и, откинувшись на спинку стула, широко улыбнулась.

– Слушай, что я тебе скажу. Я научу тебя всему, что знаю в исследованиях; будем регулярно завтракать, мы и не заметим, как подружимся и будем свободно говорить обо всем. Мне этого хотелось бы, а тебе?

– Да, – сказала Валери, – мне тоже этого хочется, и очень сильно.

Проработав около трех недель в РαН, как-то возвратившись домой после работы, Валери увидела поджидавшую ее мать.

– Знаю, нужно было сперва позвонить, – сказала Розмари, пока Валери открывала дверь и они проходили внутрь квартиры. – Но я не могла ждать. Села в поезд. Знаешь, есть такой чудесный поезд из Нью-Йорка в Вашингтон? Он так быстро идет – семьдесят пять миль в час, так сказал проводник, и изумительно чистый, хотя вот питание не то, что хотелось бы… закуска, видишь ли, сэндвичи, а не настоящий обед, к тому же приходится самой ходить за ними. Тем не менее, все произвело на меня благоприятное впечатление. За исключением того, что пришлось идти через весь вокзал Пенн Стейшн. Это настоящий кошмар; ужасно. Знаешь, на что это похоже? Конечно же, ты читала об этом, но, поверь, увидеть этих людей совсем другое дело, всех тех, кто там ночует, а мне пришлось идти мимо них… Я не могла поверить…

– Присядь, мама, – сказала Валери, прерывая возбужденный поток слов. – Сейчас приготовлю чай. Скажи, что случилось?

– Ты что, здесь живешь? – с удивлением спросила Розмари. Она оглядела маленькую комнатку. – И ты живешь вот здесь?

В этот момент Валери наливала воду в чайник:

– Не слышу.

– Я сказала… – Розмари запнулась. Откинувшись на спинку стула, она закрыла лицо руками.

Валери села рядом.

– Ты рассчитывала немного пожить со мной, да?

Розмари кивнула.

– Я думала, что ты ищешь в Нью-Йорке квартиру поменьше.

– Искала. Ужасное дело. Ходила от одной жуткой квартиры к другой. Представить себе не можешь, какую наглость нужно иметь, чтобы заламывать такую цену. Маленькая темная квартирка с одной комнаткой, куда не втиснуть мою мебель… Она быстрым взглядом окинула комнату и спальню Валери и замолчала.

Они немного посидели; когда зашумел чайник, Валери вернулась на кухню.

– Где твой багаж? – спросила она.

– На вокзале, – ответила Розмари.

– Много его у тебя?

Розмари не отвечала.

– Сколько, мама?

– Девять…

– Девять чемоданов? Да ты запаслась на целый год.

– Не язви, Валери. Я не подумала об этом. Все было так ужасно, я так испугалась… Я не могла больше жить в той квартире и не сумела подыскать новую, теперь вот не знаю, как быть, куда ехать. Я подумала, что в конце концов могу оказаться на улице, как те люди, про которых ты читала, меня мучили кошмары. Поэтому я приехала сюда. Мне пришлось. Мне шестьдесят один год, и я не могу представить себе… Не знаю, что делать.

Валери обняла мать.

– Прости.

Она колебалась. Ей нелегко было произнести простые и очевидные слова, сказать, что мать может оставаться с ней сколько пожелает.

– Чай готов, – вместо этого проговорила она и стала разливать его из белого с золотой отделкой английского чайника.

– Из поместья Стерлингов, – сказала Розмари, проведя пальцем по золотой отделке на крышке чайника. – Очень хорошая вещь. Л где другие предметы сервиза?

– В кладовке. У меня не хватило духу расстаться с ними.

– Что же ты продала?

– Большую часть фарфора, два сервиза из серебра, один оставила; все столовое серебро; полностью Роял Дултон, Ватерфолд и Пладро; большую часть стеклянной посуды.

– А русский канделябр?

– Он сюда не подходит.

Розмари вновь окинула взглядом комнатку и поежилась.

– Как ты можешь жить здесь? Как можно пробыть тут ночь, кстати – ты давно тут обитаешь?

– Немногим больше шести недель. Но это временно, мам. Ненадолго, как номер в гостинице.

– Ужасная гостиница. Мы не останавливаемся в ужасных гостиницах.

Валери почувствовала, как в ней пробуждалось раздражение.

– Помню и я, бывало, поговаривала также. Лучше не напоминай, мама, – она долила чай в чашку Розмари. – Поешь? На обед у меня рыба и салат.

Розмари подняла голову.

– Ты сама готовишь обед? Ты же не умеешь!

– Научилась. Живу я в ужасной гостиничной комнате. Работаю, получаю гораздо больше, чем раньше, хотя вряд ли достаточно, чтобы содержать повара. Долго ты еще собираешься вести себя, будто ничего не изменилось, мама? Все уже по-другому: совсем не так, как было до авиакатастрофы. Я стараюсь свыкнуться, у меня и без тебя полно забот, а ты еще говоришь, будто…

– Не смей разговаривать со мной в таком тоне! – воскликнула Розмари. – Ты просто не хочешь, чтобы я была с тобой. Ты же это имеешь в виду, не так ли? Ты хочешь, чтобы я уехала обратно в Нью-Йорк и оставила тебя одну!

– Да, но я не позволю тебе уехать.

– Да? Ты в самом деле сказала «да»?

– А ты хотела, чтобы я солгала? Я честно говорю тебе все, что чувствую, мама. Мне кажется, мы должны быть искренними. С одной стороны, мне очень хочется остаться одной, мне нужно обдумать, как жить дальше, как обеспечить себя, я уже не та, какой была всю свою жизнь. Мне нужно подумать о Карле, стараюсь понять…

– Что толку думать о нем? Ты вышла за него замуж, а он разорил нас!

– Хочешь сказать, что прежде чем говорить «да» и выходить замуж, нужно было навести справки? Что ж, не навела и теперь стараюсь понять, что же, собственно, произошло; пытаюсь привыкнуть жить здесь, работать, без большого количества друзей, без мужчины… Мама, неужели ты не понимаешь, как мне нелегко?

Розмари покачала головой.

– Ты несдержанна и способна обидеть; шутишь по поводу наведения справок, говоришь, что хочешь, чтобы я уехала обратно в Нью-Йорк… Не знаю, что с тобой творится?

– Да брось, ты отлично все понимаешь, произошло так много событий, словно вчера, но ты жалеешь только себя и ни на что не хочешь обращать внимания.

– Я уже сказала, что не могу терпеть, когда ты так разговариваешь со мной! А почему бы мне не пожалеть себя? Кто же еще, если не я сама? Мне шестьдесят один год, и я не знаю, что меня ждет впереди! Люди моего возраста, особенно вдовы, имеют право надеяться, что дети позаботятся о них!

– Я и намерена это сделать, – спокойно сказала Валери.

Она чувствовала себя в западне, куда ее загнали собственный скверный характер и претензии Розмари. Всю свою жизнь Валери делала только то, что хотела, ни за кого не отвечая, и вот теперь, когда нужно сосредоточиться на построении хоть какого-то подобия жизни на руинах, оставленных Карлом, ей приходится заботиться еще и о матери. «Это несправедливо; дочери должны думать, что матери будут заботиться о них».

Розмари плакала. Слезы струились из-под сомкнутых век и стекали по лицу, делая его блестящим. Казалось, она попала под ливень. «Ну, началось, – подумала Валери. – Теперь она воображает, что стоит посредине бури, наблюдая, как рушится се мир». В Валери шла борьба между гневом и жалостью, мышцы напряглись, в голове шумело. С каждым днем, казалось, остается все меньше шансов вернуть прошлое; с каждым шагом она все дальше удалялась от своей прежней жизни, но продолжала думать, хотя и все реже, что сможет ее вернуть. Насколько сможет она продвинуться вперед? Чем будет зарабатывать на жизнь и как устраивать быт для них обеих?