Забытый плен, или Роман с тенью

Так все подмечающий Кошечкин стал Троицким. Псевдоним действительно принес удачу – о молодом актере заговорили. Он служил в одном театре, по режиссерам не бегал, товарищи по сцене его уважали, некоторые даже завидовали. Завистников Анатолий не сторонился (театр без зависти – что еда без соли), друзей выбирал с умом, умел ждать, и скоро фамилия Троицкий, мелькая на театральных афишах, стала любима многими. Появилось признание, звание, поклонницы и подарки с цветами. Анатолий снялся в трех фильмах, в нескольких сериалах. Был успех, потом режиссеры снова о нем забыли. Зато вспомнило безденежье, с которым заслуженному артисту скорее всего так и пришлось бы мыкаться до березки, да подвернулся счастливый случай: интересная роль, оплаченная, кстати, вполне прилично. Играть пришлось, правда, не на сцене, а в жизни, но и жизнь – та же сцена, только зритель один здесь – Бог. Троицкий не думал, что за эту игру будет наказан Всевышним, скорее, напротив: благодаря необычному предложению Анатолий Федорович сумел перебраться с окраины ближе к центру и теперь жил в десяти минутах езды от своего театра.

Хозяин уютной квартиры придирчиво оглядел сервированный стол. Русскому артисту не пристало ударять лицом в грязь перед заморским гостем, а этот, несомненно, обещал к тому же удачу.

Приглашение в Берлин свалилось, как декорация на голову при прогоне спектакля (с Троицким однажды случилось такое: грохнулась сверху балка, хорошо, бутафорская, не настоящая. Целую неделю болела потом макушка). Позвонил приятный мужской голос с акцентом, представился герром Гольцем и, путая русские слова с немецкими, сказал, что кинокомпания «Бабельсберг» (?!) имеет честь пригласить герра Троицкого для участия в съемках фильма под рабочим названием «Крах» – о любви русского офицера и простой немецкой фроляйн. Так и заявил: имеет честь пригласить. На вопрос ошарашенного артиста «Почему я?» незнакомец ответил, что был вчера на спектакле с участием герра Троицкого, потрясен игрой и желает встретиться, чтобы обсудить детали. После тут же добавил, что предпочел бы домашнюю обстановку: давно мечтал увидеть, как живут актеры в новой России. Российский артист открыл было рот, чтобы буркнуть «как в старой», но вовремя спохватился и промолчал. Договорились на сегодня, на семь. Сейчас было семь без пяти минут.

Анатолий Федорович поправил салфетки и мечтательно уставился в окно, задернутое от любопытных глаз плотной шелковой шторой. Теперь наши актеры, почитавшие за счастье вякнуть пару слов перед камерой в Голливуде, могут отдыхать: истинно русскую театральную школу будет представлять в Европе он, Троицкий Анатолий, приглашенный на главную роль. О том, что сомнительная затея может лопнуть как мыльный пузырь, «представитель» старался не думать. Довольно потирая руки, он чуть не на цыпочках обошел круглый стол под старинной люстрой, удачно приобретенной у знакомого антиквара, пристроился рядом в кресло и приготовился ждать. Ровно в семь раздался дверной звонок.

На пороге стоял хорошо одетый, тщательно выбритый молодой мужчина лет тридцати с небольшим. Худощавый, среднего роста, блондин, белесые брови, бесцветные ресницы, рыбий взгляд – вылитый немец, серая моль. Артиста охватила гордость за русскую нацию: такую стать и силу в мире еще поискать.

– Герр Троицкий? – Немец старательно выговаривал каждую букву трудной фамилии, именно эта старательность выдавала в нем иностранца.

– Добрый вечер, господин Гольц! Проходите, пожалуйста, я вас ждал. – Анатолий Федорович слегка наклонил голову и отступил в сторону, досадуя на себя. Поклон, пусть даже самый легкий, со словом «ждал» здесь неуместны: это выдает желание понравиться гостю. Подобная накладка в начале встречи никуда не годится. – Сюда, будьте любезны, – суховато добавил артист, уводя немца подальше от накрытого стола в кабинет. «Такой стол заслужить еще надо», – мрачно подумал Троицкий. – Присаживайтесь. Итак, о чем вы хотели поговорить? – Тут хозяин себя похвалил: вполне вежливо, но с достоинством, прогибаться перед немчурой даже за самый расчудесный контракт он не намерен.

Гость плюхнулся на бежевый тисненый велюр и стал озираться вокруг, не скрывая восторженного любопытства.

– У вас тут очень карашо! Мы можем сейчас смотреть фото герра артиста? Или их принесет ваш агент?

– Мой агент в отъезде, – не моргнул глазом «герр», – деловая командировка.

– Очень карашо. Я есть ждать.

– Кого? Агента?

Представитель «Бабельсберга» рассмеялся наивности русского актера.

– О, нет! Я ждать здесь ваши карточки, понимать? Роли, театр, fersteen sie!

Озадаченный Анатолий Федорович чуть было не ляпнул «яволь», вовремя прикусил язык, молча кивнул и полез в нижний ящик письменного стола, где с ночи томилось в ожидании Гольца все, с чем не стыдно показаться артисту. Троицкому не нужен агент. За ним – десятки удачных ролей и звание, такой багаж далеко не у каждого.

– Очень карашо, sehr gut! – восхищенно цокал языком немец, листая страницы альбома. – Я думать, вы есть участвовать в нашем проекте, да!

В дверь позвонили.

– Кто это? – озадачился хозяин. – Я никого не жду.

– Я ждать, – успокоил гость. – Это ваш договор. Будем смотреть?

– Да, конечно. – Анатолий Федорович заторопился в прихожую и гостеприимно распахнул дверь, держа наготове улыбку.

На пороге стоял президент «Оле-фармы». Незваный гость бесцеремонно потеснил опешившего хозяина и вошел в квартиру.

– Постойте, вы кто? – опомнился Троицкий. – Что вам здесь нужно?

– А нужно нам совсем немного, – раздался за спиной голос без малейшего намека на немецкий акцент. – Поговорим, господин артист?

– Вам обоим лучше уйти, не то я вызову милицию!

– Неужели? – бросил через плечо тот, кто хуже татарина, без приглашения направляясь в гостиную. – О, да тут стол накрыт! Собираетесь обмыть новый контракт? А как же эликсир молодости? Уже растратили деньги от нашей сделки? Или все заграбастала любимая внучка? – Лебедев сел за стол, бросил в рот маслину из хрустальной розетки. – Поделитесь секретом перевоплощения, уважаемый Егор Дмитриевич. Если с вами поладим, так я могу звать вас Митричем, не так ли?

– Что вы городите?! Какой я вам Митрич?

– Такой, что убил Сашку, – невозмутимо просветил сзади «немец». – Четырехпалого, забыл?

– Вы лжете! – взвизгнул вдруг баритон. – Не знаю я никакого четырехпалого!

– Забыл, – искренне огорчился президент «Оле-фармы», потянувшись за второй маслиной. – Может, вы и фамилию свою не помните, господин Куницын? Так я приведу сюда тех, у кого память лучше. Например, Ивана Петровича Стригунова, руководителя отдела перспективных проектов, профессора, уважаемого человека. Он ведь первый вел с вами переговоры об «Антистарине», припоминаете? Когда прилетал в Майск по вашей же просьбе. А можно еще и других пригласить: внучку Полину, например, или...

– Хватит! Что я должен вам рассказать?

– Правду.

В общих чертах правда оказалась предполагаемой. Польстившись на высокий гонорар и не вдаваясь в подробности, актер согласился сыграть в северном захолустье роль деда, целителя-самородка, изобретшего чудодейственный эликсир. Девушка, выдавшая аванс, за который в театре пришлось бы трубить больше года, вызывала доверие, версия о внезапной кончине родного дедушки, мечтавшего осчастливить человечество своим препаратом, показалась вполне убедительной.

– Понимаете, – глотала слезы необычный работодатель, – дедуля был удивительный человек, таких сейчас нет. Он всю жизнь посвятил созданию этого эликсира. Колдовал над отварами день и ночь, дом был забит доверху всякими травами. Вы не думайте, он не какой-нибудь там шарлатан! Он сельский врач, самый настоящий, какие в русской литературе описаны. Помните чеховского Дымова? Мой дед – его точная копия. К нему люди шли с рассвета до поздней ночи, никому никогда не отказывал, всех лечил.

– А почему бы вам самой не обратиться в какую-нибудь приличную фармацевтическую компанию? – рискнул потерять гонорар бестактным вопросом Троицкий.