Дорогая кузина

Она не любила родителей, но гордилась тем, что родилась в такой знаменитой семье. Мама — дочь прославленного, нашумевшего прозаика Василия Величко, которого раньше знала и читала вся страна. Правда, в нынешние времена Симиного деда подзабыли. Его толстенные романы-кирпичи о советском производстве, о героях социалистического труда валялись пыльными, скучными грудами в библиотеках. И тихенькие библиотекарши в серых мышиных халатиках осторожно понемногу выбрасывали эти книги, вздыхая о тех временах, когда фолианты Величко спрашивали несколько раз на дню.

А отец Симы — всем известный поэт-песенник. Хотя теперь его тоже почти вытеснили всякие там Пеленягрэ, Окуджавы и Визборы… Не признаваясь никому, втихомолку Сима страстно любила слушать Митяева, Сергеева и Никитиных, благоговела перед Цоем и восхищалась Шаовым и Градским. Трудно сказать, что сделали бы с бедной Серафимой родители, проведай они об этом. Одним ремнем, как советовал бойкий братец, здесь бы не обошлось. Поэтому Симочка хранила свою тайну и наловчилась прятать подальше от родительских глаз любимые диски, строго-настрого запрещенные и живущие в доме на нелегальном положении.

Кроме своего секрета, Симе приходилось верно беречь и родительский. Она отлично знала с юных лет, как работает отец.

Обычно он просыпался поздно, не раньше одиннадцати, поскольку вечерами засиживался с приятелями, которых называл завистниками, в ресторане ЦДЛ. Напившись любимого кофе, отец начинал расхаживать по своему просторному кабинету и мурлыкать под нос, проверяя, как лягут его новые строчки в какую-нибудь мелодию, отбивая ритм ногой или постукивая пальцами по стенам.

Побродив впустую час-полтора, отец взрывался и орал, резко распахнув дверь в коридор:

— Ариадна!

В эти мгновения дочь Величко всегда с усмешкой вспоминала милую Алену с ее воплем души "Маргарррита!" И хладнокровно входила в кабинет мужа.

Началось их совместное творчество довольно давно. И чисто случайно. Хотя и раньше Ариадна иногда выручала мужа удачно придуманной строчкой или метафорой. Но это на первых порах казалось несерьезным.

В то лето они, как всегда, жили на даче. Только тогда у Величко. Вадим, нервничая, бродил по огромной террасе, не в силах родить ни одной строки. Его мысли не отличались ясностью, были путаными, смутными, рваными. Он сумел бы с трудом высказать их, но ему никак не удавалось выразить их на бумаге. "Кончено, все кончено, — в отчаянии думал он. — Я ничего не умею делать, не умею писать, из меня ничего не выйдет… Случайные несколько удачных стихотворений… На это в молодости способны многие. Куда я гожусь?!"

— Итак, о чем ты собираешься писать? — спокойно спросила отличавшаяся немалой тонкостью Ариадна, накрывавшая стол к обеду.

— Этого я как раз и не знаю… — злобно буркнул Вадим.

— Я попробую тебе помочь. Но сначала мне все-таки нужно знать тему, хотя бы приблизительную, — она усмехнулась. — В общем, я берусь приготовить подливку, но к какому блюду?..

Вадим, путаясь в словах, попытался изложить жене свой замысел:

— Хочется написать о чистой и верной любви современной молодежи… Чтобы они ждали друг друга, доверяли друг другу, были преданны и искренни…

Ариадна призадумалась, сев в плетеное большое дачное кресло:

— Слишком общо и банально, прости… Хотя на самом деле на этом свете все давно сказано, придумать что-нибудь свеженькое не удастся… Поэтому выход один — выбирать из имеющегося репертуара. Надо подумать…

Из ее короткой задумчивости к вечеру родилась песенная дилогия о невидной девчонке из большого дома, никому не интересной, кроме, очевидно, неслабо шизанутого лирического героя Охлынина. Об их переглядках, ни к чему путному не приводящим: ни к свадьбе, ни к койке. А чего столько времени любоваться друг другом без толку? Да еще потом этот глазеющий прибабахнутый идиот зачем-то умыкнулся один в дальние края, видимо, за длинным рублем, оставив девку ожидать и вновь проверять свои и без того уже тысячу и одну ночь проверенные и кристально чистые, пропущенные через всевозможные фильтры чувства. Так не выверяют даже в КГБ. И зачем верная деваха осталась его ждать, как дура? Ведь третьей, счастливой части нет, очевидно, не получилась. И осталось неизвестно о счастливом возвращении блудного жениха к любящей преданной девице и их долгожданном соединении под венцом. Во всяком случае, в двух песенках о нем ничего не говорится. Так в чем глубинный смысл? Ждать без конца и края и не дождаться?

Об этом ехидно вопрошал неизвестный хакер, постоянно наведывавшийся на сайт Охлынина. Юноша ядовито утверждал, что либо великий поэт напрочь не знает современную молодежь, либо он отъявленный конъюнктурщик и выигрывает дивиденды и неслабые денежки, поставив на лакировку действительности, либо, наоборот, он полный и законченный болван.

Симочка-предательница соглашалась и с первым заявлением, и со вторым, и с третьим. Знал бы об этом ее папочка…

Только песенная дилогия стала на редкость популярной. Ее запели все, кому не лень. Она звучала по радио и телевидению ежедневно.

Скандалы по поводу нежданного гостя на сайте продолжались, но Сима твердила одно: пусть родители ставят защиту, иначе нельзя. Открытым пароль она никогда не оставляла, поэтому понятия не имеет, как хакер проник на сайт. Очевидно, путем простого подбора цифр. А может, отследил трафик какого-нибудь послания…

— Ариадна, но ведь можно как-то защититься от хакеров? — пристал однажды вечером отец к матери.

— Можно! Если не иметь Интернета! — заявила мать.

Сима хихикнула. И неизвестный хакер продолжал по-прежнему безбоязненно и беспрепятственно наведываться на семейный сайт Охлыниных.

Симочка старалась не осуждать родителей. Однако в глубине души, в самом укромном ее уголочке, давно пряталась неприязнь к ним. Сима отлично понимала, что ее отец — человек холодный, безразличный, к людям не расположенный и помогать никому не намеренный. Когда-то он бросил на произвол судьбы маленького сына и жену, а значит, точно так же может оставить и ее, Симу, и мать. Но он держится за Ариадну, поскольку без нее станет полным нулем. Охлынин отлично понимает, что только она одна способна сделать из него все, что захочет. И вообще что-нибудь из него сделать. Поэтому он благоговел перед ней, заискивал и преклонялся, и хорошо помнил свое место. Из него вырос первостатейный подкаблучник.

Деликатная Ариадна ни разу за их семейную жизнь не уколола его этим, не упомянула о своем авторстве. И все продолжалось, как само собой разумеющееся течение событий. Она словно жила ради мужа, ради его блага, его солнечного существования, и ничего больше от жизни не просила и не хотела.

Как везло поэту на жен! Тамара была точно такая же. Или дело вовсе не в простой удаче, случайном попадании в очко? Он безошибочно выбирал для себя лишь один, необходимый ему тип женщин.

Великий поэт выработал для себя всего три коротенькие фразы, даже меньше, чем у знаменитой людоедки-Эллочки. Точные, как алгебраические формулы, они обычно помогали ему разрешать любые затруднения, легко выходить из сложных ситуаций, избегать всяких просьб о помощи. А их насчитывалось немало. Просили слушатели его поэтического семинара в Литинституте — помочь с публикациями, книгами, дать рекомендации в Союз писателей. Просили знакомые устроить в тот же самый институт их детей. Вадим Анатольевич стал строго избирателен: помогал исключительно тем, кто обладал определенной властью и мог ему пригодиться в будущем. Остальным он обычно отвечал: не знаю, не могу (думая при этом — не хочу) или, в крайнем случае, посмотрим. Он никогда не говорил ни да, ни нет, не обещал попытаться, постараться. И всегда выигрывал, потому что побеждает лишь обтекаемый и скользкий, как рыба, человек. Категоричный и прямой вечно в проигрыше.

Никто из простых смертных не сумел похвастаться, что ему подсобил сам Охлынин.

Симочка знала, что мать любит отца. Она это и не скрывала. Насчет чувств отца тоже никто не заблуждался: их родила на свет очевидная выгода положения — муж дочери Величко.