Сердечный трепет

В отличие от меня Ингеборг – потрясающая, изобретательная мстительница. Она из Остфрисланда. [67] Все время забываю название места, в любом случае, где-то за Эмденом. Помимо регулярных визитов к родителям, Ибо обязательно наезжает к себе в городок раз в году, где-то между Пасхой и Троицей, чтобы поупражняться в возмездии. Последний раз она взяла с собой и меня, и, должна сказать, я не узнала свою прагматичную подругу, и редко когда случалось мне испытать столько удовольствия за одну ночь.

Сначала мы тусовались на деревенской дискотеке с сакраментальным названием «Number One». Там я увидела прически, которые, как я считала, давно запрещены. Дышать было почти невозможно из-за огромного количества людей в кожаной одежде.

Я едва поверила своим глазам, увидев на стоянке красный фольксваген «Сирокко» с головой тигра, аэрографом нарисованной на капоте.

«Это Гвидо», – сказала Ибо.

«Ты что, с ним тоже спала?»

«Ммммм. Возможно. Здесь не так уж много подходящих мужиков. Если девушка хочет набраться опыта, приходится брать, что есть».

«Понимаю». Я стыдливо умолкла.

На дискотеке я снова попала впросак, указав на какого-то верзилу и хихикая в моей самой мерзкой манере: «Посмотри, какой оригинал, вылитый Златко, только на три номера глупее»

«Это Слободан. Мы его называем Слобби Лонг Лонг. Сама понимаешь почему. В мое время он был очень востребован, с ним я потеряла невинность».

«Слоби Лонг Лонг? Ингеборг Химмельрайх, ты мне об этом не рассказывала. Похоже, ты с самого начала взялась за дело с размахом».

Я смеялась до слез. Мои собственные шутки я считаю ужасно смешными, особенно когда они были такими вульгарными.

Где-то около двух часов Ибо решила, что пришло время мстить. Мы уехали с дискотеки, но через пять минут на темной деревенской улице она приказала мне остановиться.

«Тебе необязательно идти со мной, если не хочешь».

Я испуганно посмотрела на нее. Во что я влезла? В тысячелетнюю остфризландскую вендетту? Может, будут раненые?

«Я с тобой».

«Тогда вперед».

Она сунула мне в руку тяжелую сумку, и я пошла за ней к кирпичному дому с табличкой «Пансион Лаутеншлегер». Ибо достала из кармана баллончик с красящим спреем и принялась замазывать табличку, пока прочесть ее стало невозможно. И этак небрежно, как будто всю жизнь только этим и занималась.

«Ты берешь на себя входную дверь. Я – окна и садовую мебель», – прошептала она.

«Ибо, а что я должна?..»

«Яйца. – Она указала на сумку у меня в руке. – А когда закончишь, быстро дуй отсюда. У Майке чуткий сон в это время».

«Что? Кто? Ибо?!»

Но Ибо уже принялась за дело. Яйца полетели в окна одно за другим. Смачное хлюпанье обостряло абсурд ситуации: две процветающие бизнес-леди, одна из которых совершенно не умеет целиться, в три часа ночи забрасывают яйцами какой-то остфризландский пансион.

Когда мое яйцо по ошибке разбилось об одно из верхних окон, в доме зажегся свет.

«Черт», – зашипела Ибо.

Мы понеслись обратно к машине; сзади раздался женский вопль: «Лудгер! Яйца! Опять яйца!»

Через пару километров я набрала скорость. Мы хохотали до слез.

«Ибо, что это было?»

Она включила свет, взяла с заднего сиденья газету «Остфризише Ландцайтунг» за прошлый год. Одна заметка была обведена красным:

СНОВА ЯИЧНАЯ АТАКА НА ПАНСИОН «ЛАУТЕНШЛЕГЕР»

Нынешней ночью пансион «Лаутеншлегер» стал жертвой вандалов. Фасад был забросан яйцами, а вывеска с именем владельца закрашена черной краской. Лудгер и Майке Лаутеншлегер не могут найти объяснения, почему уже девять лет они становятся жертвами этой атаки. Преступник или преступница остались неизвестными».

«Девять лет?» Я уставилась на Ингеборг, а рот специально оставила открытым, чтобы тем самым подчеркнуть мое крайнее удивление.

«С этой ночи – десять».

«Что эта Майке тебе сделала?»

«Десять лет назад я уехала отсюда, потому что нашла работу в Гамбурге. Лудгер хотел ехать со мной. Но не поехал. Он женился на Майке и получил в приданое пансион ее родителей».

«И ты до сих пор переживаешь? Спустя десять лет? Неужели он заслужил такую любовь?»

«Да что ты, через три месяца я завела себе другого, который был гораздо лучше, чем этот Лудгер. Но кто плохо со мной обошелся, заслуживает наказания. И потом, это уже стало привычкой. Как будто зажигаешь пасхальные свечи или развешиваешь рождественские украшения. Я каждый год приезжаю и бросаю яйца. Можешь считать это смешным, но мне становится хорошо. Моя самооценка повышается, и я чувствую себя снова юной».

«Я вовсе не считаю это смешным. И честно говоря, тоже чувствую себя как никогда юной».

«Правда?»

«Мммм. Как будто мне тринадцать. Большое тебе спасибо, фрау Химмельрайх, ты самая потрясающая мстительница за всех обманутых женщин».

Той же ночью мы вернулись в Гамбург. Рассказывали истории из своей юности. О любовных переживаниях, о беспомощном сексе, о контрольных по математике, о путешествиях в Португалию, о влюбленности в юношей, которые брились хотя бы раз в неделю.

Эта была чудесная ночь.

15:50

Ну и времена!

Все стоят. Намертво.

Ни единого метра за последние десять минут. Наверняка, часа за два до этого какая-нибудь дамочка тридцати с лишним лет в «пассате Комбис» и наклейкой «Я торможу и перед животными» на капоте попыталась обогнать грузовик, потратила на это полчаса и устроила километровую пробку.

Чего я совершенно не переношу, так это пробок на дорогах. Еле ползущий транспорт – еще куда ни шло, потому что какое-то движение все же есть. Но когда все тупо стоят на одном месте, мое терпение подвергается чрезмерному, невозможному испытанию.

Мотор выключен. Я считаю, что выключить мотор на автобане – равносильно походу в ресторан для гурманов с вывихом нижней челюсти.

Рядом со мной некто в форде разворачивает бутерброд с ветчиной. Как здорово, что еще используют специальную бумагу для бутерброда. Как раньше, в школе на большой перемене. Серый хлеб с ветчиной. Иногда с шоколадной пастой. Давно это было.

Господи, ничего лучше в голову не приходит? Бутерброд с ветчиной в специальной бумаге. Давно уже меня не посещали столь скучные мысли. Я скучаю, поэтому в голову приходят скучные вещи. Мне очень жарко. И так как мой мобильный телефон сдох, я не могу позвонить Ибо и спросить, что нового. Филипп объявлялся или нет? Вдруг он все еще меня ищет? Несчастен ли он без меня? Хочет ли вернуть? Любит ли меня, несмотря ни на что? Жалеет ли обо мне?

Что мне с того, если ему жаль? Ничто не изменится. Потому что вещи такие, какие они есть.

Пожиратель бутербродов с ветчиной улыбается мне. Я не улыбаюсь в ответ. Только в его возрасте можно испачкаться бутербродом и строить глазки девушке, стоящей рядом с ним в пробке. Но не мне. Я бы с удовольствием вышла из машины и, приветливо улыбаясь, налила ему литр молока в вентилятор. «Молоко плюс японский рыбный соус – и в кабине будет вонять, как в свинарнике, причем долго», – раскрыла мне рецепт Ибо. Я не стала доискиваться, откуда ей это известно. Рада, что она мой друг, а не враг.

Я бы тоже не прочь стать такой, кого никто не хочет видеть своим врагом.

Надо поработать как следует над своим пугающим имиджем. Что, если угрожающе посмотреть на господина бутерброда? Пытаюсь презрительно вскинуть бровь. Но этот гад только приободряется и вдобавок к своей улыбке еще и задорно машет мне рукой. Если не ошибаюсь, на пальце у него обручальное кольцо. Ничто в моих глазах так не дискредитирует мужчину, как заигрывание с кольцом на пальце.

Нет, такая свобода не доставляет никакого удовольствия. Я с отвращением отворачиваюсь. Сексуально озабоченный студент-юрист с махровым постельным бельем и женатый водитель форда с бутербродами с ветчиной – вот те мужчины, что отныне ожидают меня на пути.