Референт

— Продолжайте, продолжайте. Я внимательно слушаю.

— Дело в том, что я уже нашел способ воздействия на Нестерова. И если бы мы с вами встретились чуть раньше, я думаю, вам удалось бы избежать некоторых абсолютно ненужных действий. Но, как говорится, лучше поздно, чем никогда.

Намек на покушение был слишком явным, чтобы его не заметить. Да и в голосе Осокина прозвучали снисходительно-осуждающие нотки. Однако Старков предпочел не акцентировать на этом внимание:

— И в чем же состоит ваш способ?

— Не так давно у Нестерова появился новый референт. Обычная женщина из небольшого городка. Я выбрал ее из сотен претенденток. И это оказалась именно та женщина, которую Нестеров любит многие годы. Хотя встречались они всего раз в жизни. Это единственная женщина, которую он любил в своей жизни. Он называет ее ни больше ни меньше как «богиней». И вот эта богиня появляется в компании в качестве его референта. Такая вот потрясающая случайность. — Осокин сделал акцент на слове «случайность». При этом едва заметно улыбнулся.

«Никакой игры он не ведет. По крайней мере с нами, — вдруг понял Старков. — Просто хочет использовать нас, чтобы взять реванш. Всю жизнь оставался в тени „друга“, завидует его самостоятельности, удачливости. Смертельно ненавидит его и будет управлять им, как кукловод марионеткой. С удовольствием. Наслаждаясь полученной властью. В наших интересах! И в своих, конечно, но главное, что — в наших! А когда пойдут английские инвестиции, проект наберет ход и обратного хода для инвесторов не будет, согласится с тем, чтобы убрать Нестерова. Может, еще и сам первый это предложит. Ну что ж, пусть использует нас. А мы его. Как это у них в бизнесе называется? Взаимовыгодное сотрудничество?»

— Случайность просто удивительная! — согласился Старков. — И главное, случилась для нас очень вовремя. Так вы думаете, с помощью этой женщины мы сможем воздействовать на Нестерова?

— Уверен в этом.

— Как ее, кстати, зовут?

— Анна.

— И эта Анна уже знает о том, что ей предстоит делать?

— Пока нет. Но скоро узнает.

Старков на секунду задумался:

— Не буду спрашивать, с чего вы взяли, что она согласится нам помогать. Этот вопрос вы наверняка продумали.

Он налил водки из графинчика, принесенного официантом. Сначала себе, потом Осокину. Взял свою рюмку:

— Ну что ж, в общих чертах все ясно. Прежде чем обсуждать подробности, предлагаю первый тост: за сотрудничество! — Кивнул на осокинскую рюмку, кривовато улыбнулся. — Что сидишь, как на похоронах? Бери, Олег, не стесняйся!

Глава 18

Темно-зеленый «седан» мягко шуршал шинами по гравию подмосковной дороги. За окнами мелькали умытые недавним дождем деревья, невысокие дачные домики с верандами и мансардами, раскидистые яблони и аккуратные ряды грядок. Откуда ни возьмись на дорогу выскочила лохматая собака и помчалась, хлопая ушами, рядом с машиной.

— Ну куда ты лезешь, а? — досадливо поморщился Виктор Васильевич. — Жить тебе, дворняга, надоело?

Покачал головой, усмехнулся, полуобернулся к Анне:

— Да, Анна Николаевна, тут не Лондон, правда? С десяток километров от города — и все: куры, утки, коровы, псины бешеные.

Анна рассеянно кивнула в ответ и снова откинулась на спинку сиденья, полуприкрыв глаза. Ей думалось о чем угодно, только не о Лондоне. О том, что нужно будет купить фрукты и соки, о том, что пирожки лучше испечь с повидлом, о том, что Наташенька больше всего любит грушевое, о том, что прямо сейчас, не заезжая домой, нужно будет отправиться с ней в «Детский мир» и набрать там всякой всячины — всего, что дочка пожелает: кукол, мягких зайцев, паззлов, книжек. Лондон! Нет, Лондон она вспоминала тоже.

Как длинные тени ползали по потолку в гостиничном номере Павла, как сияла за окном площадь — вся в золотистых огнях, как Павел подошел сзади и положил руки на ее вздрогнувшие плечи. Думала она тогда о Наташке? Помнила о Наташке? О том, что та, бедняжка, скучает и тоскует без мамы? Что в самом распрекрасном профилактории ей грустно и одиноко? В том-то и дело, что не думала! Забыла обо всем на свете, кроме того, что здесь, рядом, он, любимый, единственный… Павел тогда коротко и нежно сжал ее плечи, привлек Анну к себе, горячей шекой прижал мочку ее уха. Уголком губ поймал легкую золотую серьгу. Она знала, что увидит, если обернется. Его взгляд. Тревожный, ищущий взгляд. И этот вопрос в глазах, на который невозможно не ответить. А вот что ответить, Анна не знала. Поэтому продолжала почти с отчаянием смотреть в окно, на прогуливающихся по площади людей, на фонари с чугунными завитками, на слегка покачивающиеся от ветра строгие городские деревья.

— Аня, — тихонько пробормотал Павел, — Аня…

И снова она поняла, почувствовала, что он зовет ее теперешнюю, а не ту, давнюю женщину, выбежавшую на крыльцо в накинутой на плечи шали.

— … Аня! Анечка…

«Что это за знакомый?» — удивленно и непонимающе спросил он в машине, когда она рассказала про огонь и сгорающую бумагу. И даже тогда не догадался, не вспомнил. Не вспомнил…

«Неужели я так сильно изменилась? — с горечью подумала тогда Анна. — А может быть, он и не рассматривал меня особенно? Это я, наивная дурочка, нафантазировала себе любовь на века, придумала, что та мимолетная встреча для него что-то значила».

А сейчас она стояла, теребя нервными пальцами край шелковой шторы, и думала о том, что будет, когда Павел узнает? Ну повернется она, ну поднимет к нему лицо для поцелуя.

Переплетутся руки, сольются дыхания. Потом будет постель. Смятое, лихорадочно откинутое покрывало. Тусклый свет ночника. Поиск разбросанного по комнате белья, шум воды в ванной. «А ты знаешь, мне кажется, я тебя уже раньше встречал?» — неуверенно скажет он. Ей останется только кивнуть и напомнить про холодную лунную ночь, про заливистый лай собаки, про пирожки с капустой. Поверит ли Павел в то, что их теперешняя встреча — случайность? Или вполне резонно подумает, что Анна каким-то образом все это подстроила. Поначалу говорила: «Забудь меня, уезжай. Никогда больше сюда не возвращайся!», а когда узнала, что любовничек-то богатенький да перспек-тивненький, прискакала как миленькая!

Павел легонько провел чуть вздрагивающей ладонью по ее волосам. Анна обернулась так резко, так стремительно, что светлая прядь хлестанула ее по лицу.

— Только не надо ничего, ладно? Я глупо сделала, что пришла в твой номер. Прости меня, пожалуйста. Только в самом деле не надо. Я ничего не хочу тебе продемонстрировать, я не играю. Правда.

Он все понял. Отступил на шаг назад. Неуверенно пожал плечами:

— Как хочешь. Все будет так, как ты хочешь.

Она едва слышно вздохнула, опустила голову и быстро прошла мимо Нестерова к выходу из номера. Закрыла за собой дверь, сбежала вниз по лестнице. Но даже у себя в комнате не могла думать ни о чем, кроме его глаз, вдруг сделавшихся такими темными. Не думала она тогда ни о чем другом: ни о Наташке, ни о «Детском мире», ни о мягких плюшевых зайцах.

Пронзительная, невыносимая тоска по дочери нахлынула неожиданно. Уже в Шереметьеве-2. Накатила вместе со стыдом и мучительным желанием увидеть ее немедленно, сейчас. Прижать к себе, закружить, уткнуться лицом в светлые волосенки, все еще по-детски пахнущие молочком, расцеловать макушечку. И захлебывающимся шепотом пообещать самой себе, что никто и никогда, никакой, самый лучший в мире мужчина не заставит ее позабыть о дочке, не отодвинет Наташку на второй план.

Павел к ее желанию прямо из аэропорта поехать за дочерью в профилакторий отнесся с пониманием, попросил Виктора Васильевича отвезти туда Анну немедленно. Тот с готовностью кивнул, распахнул перед новым референтом шефа дверцу «седана» и себе под нос добродушно пробормотал:

— Вот что значит — мамка! Не успела чемоданы распаковать, уже к ребенку. А что? Правильно!

Тем временем дачные домики вдоль дороги стали попадаться все реже. Лохматая длинноухая дворняга давным-давно отстала. Анна почувствовала, что начинает понемногу дремать: в самолете она почти не спала, все глядела на розовые рассветные облака за иллюминатором.