Все для тебя

Да, в ней сейчас мало куража — одна тоска. Может, это и к лучшему — поезд, дорога, Питер, белые ночи.

Она снова залезла на полку. Достала пластиковую бутылку с йогуртом и, позавтракав таким образом, опять завалилась спать.

Витебский вокзал встретил ее жарой и пылью. Она с трудом выволокла объемистую сумку на перрон и достала темные очки.

— Здрасьте, теть Марина, — пробасил рядом кто-то, и, вглядевшись, она с трудом узнала Мишу.

— Здравствуй. Какой ты взрослый! — она прикоснулась губами к покрытой пушком щеке племянника.

Тот покраснел и, взвалив ее сумку себе на спину, повел к выходу.

— Куда ты? — спросила она, увидев, что Миша проходит мимо стоянки такси.

— На метро.

— Давай на такси. У меня есть деньги.

— Мама велела — на метро, — упрямо повторил мальчишка, и ей ничего другого не оставалось, как последовать за ним.

Питерское метро Марине не понравилось. Оно было грязным и неухоженным. В переполненных вагонах было душно, стоял запах потных тел. Они проехали полчаса, сделав пересадку, и оказались в каком-то отдаленном районе. Здесь были новые высокие дома, многие только строились. Еще минут двадцать они тряслись в жестком трамвае, а воздух был таким влажным и горячим, что тонкие джинсы прилипли к ногам, словно их намочили.

Родня встретила ее приветливо. Люда накрыла на стол. И Марина была приятно удивлена. Квартира брата была большой, комнаты просторные, две ванные комнаты: одна с душевой кабиной, другая — с ванной. Мебель тоже была красивой и явно дорогой. Паркетные полы блестели, на стенах — картины, в каждой комнате — богатые люстры. И сервиз на столе тоже был под стать обстановке — из тонкого фарфора, изящной формы. Марина не заметила скудости угощения — она почти всегда была на диете, но Люда сама, скорбно поджав губы, обратила ее внимание на это.

— Ты уж прости, попотчевать особенно нечем. Не те доходы стали. Сама понимаешь. — На глазах у нее появились слезы. — Как жить, не знаю…

— Мам, перестань, — поморщился Миша.

Аленка тоже выросла, стала больше похожа на Гришу и на бабушку Аню — такое же широковатое лицо, большой лоб и почти круглые голубые глаза. А Миша пошел в мать — узкое лицо и глаза темно-серые с прищуром. Только фигура отцовская. Люда расплылась еще больше. Пышная грудь тяжело лежит на животе, второй подбородок, руки толстые, пальцы, как сосиски. Но еще по-своему привлекательна. На полном лице — ни морщинки, густые волосы, покрашенные в белый цвет, завиты, на ресницах — килограмм туши, губы подведены и сочно накрашены. В сущности, такой она была всегда. Только вот поправилась заметно. Ее дочь тоже была не худой для своих неполных шестнадцати лет. «Как они умудряются полнеть при таком рационе?» — подумала Марина, оглядывая стол: отварная картошка, селедка, яйца под майонезом, салат из капусты. Или это демонстрация бедственного положения семьи и бессовестности ее брата?

Она распаковала сумку, прибавив к угощению фирменный торт, коньяк, салями и коробку конфет. Всем раздала подарки. Деньги решила отдать позже. Когда разберется в ситуации. Она еще не видела брата: он, как всегда, в плавании, хотя на днях должен вернуться.

Людка, все с тем же обиженным выражением лица, налила привезенный коньяк в две рюмки.

— Давай за встречу. Не часто ты нас вниманием балуешь! — Она с легкостью опрокинула содержимое рюмки в накрашенный рот.

Марина отпила половину и закусила кусочком колбасы. К чему эти упреки? Можно подумать, ее когда-нибудь сюда звали. Раньше Людке родня мужа была ни к чему. Гриша приезжал к ним, когда был в отпуске. Иногда один, иногда с семьей. Но в гости не звал. А когда звать-то? Он же вечно в плавании. По полгода дома не бывал. А как придет — тут Людка и насядет: то надо, се надо, на море на месяц поехали, она годами не отдыхает! Дескать, тебе хорошо: моряк спит, служба идет, а я одна с детьми мучаюсь! В чем состояло ее мучение, Марине было непонятно. Квартира всегда была. Сначала двухкомнатная, потом трехкомнатная. Люда не работала — денег хватало. Вся в заграничной одежде, в золоте щеголяла, да еще и Гришку по всякому поводу пилила. Вот и допилилась.

Марина ела мало. Разговор шел ни о чем. Ждали, пока дети пообедают и отправятся по своим делам. Людка с каждой рюмкой все больше тяжелела, лицо покрылось румянцем. Она лихо расправилась с полной тарелкой еды и подложила еще.

— Что ешь-то так мало? Фигуру испортить боишься? — Людка смерила ее насмешливым взглядом. — Тебе это не грозит. — И отправила в рот полбутерброда с колбасой.

«Как она так умудряется? Впору уже мне, а не ей подшучивать насчет фигуры», — подумала Марина. И, хотя она не умела и не любила отвечать выпадом на выпад, все же ответила:

— Да вот, поправляться стала в последнее время. Возраст, наверное.

— Что? Какой еще возраст? Что ты выдумываешь? Тощая, как не знаю что!

— Я не тощая. И знаю, где у меня лишние килограммы. Сейчас не избавлюсь — потом сложнее будет в форму войти.

— На меня намекаешь? — прищурилась Людка.

— Ничего я не намекаю. Хотя ты сильно поправилась.

— Ну, поправилась, так поправилась. А диетами себя мучить не собираюсь. Я всегда не худенькая была. Но замуж вышла и детей нарожала! — двусмысленно закончила она, поддев Марину.

Та ничего не ответила, кивнула племянникам, которые, поев, сразу засобирались куда-то.

— Я к ребятам.

— А мы с Катей в кино договорились.

Марина проводила их взглядом и приготовилась к неприятному разговору. И не ошиблась. Не успела дверь за племянниками закрыться, как Людка сразу напустилась на нее.

— Вы там, поди, думаете, это я виновата, что семья рушится! А ваш Гришенька ни при чем! Ты погоди морщиться. Ему, значит, все можно! А что мне делать? Я всю жизнь ему отдала! Ему и детям. А теперь, значит, не нужна стала? В прошлый раз привез копейки. Пришел, сказал: разводиться будем, денег давать буду меньше — на береговую службу перехожу. Ты только подумай! Это при нынешней-то жизни! Мишке в институт поступать! Алене еще учиться и учиться! Как жить будем, если отец бросил?

— Он ведь не отказывается помогать.

— Если он в море не пойдет, что тогда заработает?

— Ну, он же о чем-то думает?

— О чем он там думает! Седина в бороду… — Людка налила и снова опрокинула рюмку.

— У него что, другая женщина?

— А ты думала! Старый кобель! Я всю жизнь на его похождения глаза закрывала. Только бы семью сберечь…

— Разве Гриша тебе изменял? — недоверчиво спросила Марина. — Ты, Люд, уж говори-говори, да не заговаривайся. Он не стал бы тайком бегать.

— Да уж лучше бы тайком, чем так-то, — шумно вздохнула Людка. От спиртного она расслабилась и уже не склонна была играть роль оскорбленной королевы. — Ой, Маришка, не знаю, что делать. Оттого и мелю все подряд. Ты понимаешь, хоть бы он выпивал там или по бабам бегал. Таких-то легко в семью вернуть. А у него все серьезно. Раз сказал — разводимся, так и сделает. Как ушел в последний рейс, я будто прибитая хожу. Полгода прошло, а ничего придумать не могу.

— Материально трудно?

— И материально тоже. Я ведь к другой жизни привыкла. Да и не умею я одна!

— Но вы и так постоянно в разлуке жили. Муж — моряк! Ты всегда одна.

— То другое. Знаешь, что муж скоро вернется. Ждешь. Детьми, домом, собой занимаешься. Чтоб как приедет — все было в лучшем виде. И дома чистота, и дети присмотрены, и сама как картинка. Как же без этого. Я за собой всегда следила: причесочка там, маникюр, халатик шелковый…

— Да ты и сейчас неплохо выглядишь.

— Знаю я, как выгляжу! Как брошеная жена. А что толстеть стала, так это от нервов. Жру и жру без остановки. — Она закрыла лицо ладонями. — Ой, Марин, знали бы вы, как мне плохо! Шить не могу. От клиентов как раз отбоя нет, а я ниткой в иголку не попадаю — руки трясутся.

Люда была неплохая портниха, она и раньше шила себе и знакомым, не для заработка — для развлечения.

— Ну, вот видишь, — стала успокаивать ее Марина. — И специальность у тебя в руках, и Гриша помогать будет, и дети скоро на ноги встанут.