Сад для бегонии

от мир. И так мечтал в него попасть. И для этого он решил вырастить на крыше. На черепичной безжизненной крыше. Цветы… Посреди кирпичей…

– Цветы не растут на кирпичах, – поправил меня Локарев. – Это невозможно даже в сказке.

– Я согласна, в сказке не все возможно. В жизни есть гораздо больше возможностей. Поэтому он и вырастил эти цветы. Они назывались бегонии…

– Дурацкие цветы, – перебил меня Локарев. – Помню. Они очень дешевые. Все время росли в моем доме. Я их терпеть не мог. Как напоминание, что другие цветы мы не могли купить.

Я еще промокнула влажным куском платка его лицо. И улыбнулась.

– Цветы вообще, Локарев, не могут быть дешевыми или дорогими. Цену им придумали люди. Проще говоря – торговцы. Ты же не торговец, Локарев. Ты же не можешь знать цену цветов…

– Не знаю, – согласился он.

Ему так не хотелось быть торговцем. Хотя он им давно стал. Придавая этому слову другое значение. Значение. Которое вполне могло оправдывать это слово.

– И этот Карлсон, – продолжала мягким тихим голосом я, – этот Карлсон вырастил на черепичной крыше цветы. Под названием – бегонии. И решил, что теперь он имеет право жить в этом маленьком, хотя и кукольном, но очень живом мире. И он туда прилетел, крепко прижимая к груди один маленький цветочек – бегонию.

– И никто этот цветочек не оценил, – продолжил за меня Локарев. – Потому что у всех на подоконниках красовались такие же не очень оригинальные. Очень привычные цветы. Так, девочка?

– Так, Локарев. Оказывается. Ты действительно был сочинителем. Хотя теперь в это с трудом верится. Да, этот цветочек никто не оценил. Все оценили другое.

– И что же, девочка?

– Все оценили то, что этот маленький толстый человечек упал с двадцатого этажа и не разбился. Значит, он умел летать. Значит, он совсем не боялся высоты…

– Но они не знали другого, – Локарев приподнялся на локтях. И пристально заглянул вглубь моих глаз. – Они не знали, что он очень боялся высоты. И очень боялся полета.

Я молчала. Я отвечала таким же пристальным взглядом на его взгляд. И ждала объяснений. Я ждала, что сейчас наконец-то он сможет все объяснить.

– Да, девочка. Он очень боялся высоты. И не мог даже решиться приблизиться к краю крыши. Потому что боялся не удержаться. И слететь вниз. В этот маленький мир. Который ему уже не был бы нужен, если он в него просто слетит. Если хочешь, он вообще боялся этого мира. Этой несправедливости. Которая всегда побеждает в нем. Этой низости. Этой мелочности…

– Тогда как же твое: «Я шагнул бесстрашно в небо…»?

– Ты еще помнишь… – Локарев вновь опустил голову на мои колени. Он уже не держался за больное плечо. Он скрестил руки за головой. И посмотрел в потолок. Словно был на крыше. И там ощутил высоту.

– Ты еще помнишь, девочка. Ну, да. Ты же обычная фанатка… Но разве фанатки могли знать. Что этот человек боялся. Всю жизнь боялся… Он боялся выходить из дому. Потому что боялся людей… Он был никем в этом мире. Нет. Он скорее – был хуже всех. Он ничего не сделал. И у него