Барби играет в куклы

Ну что мне было делать? Снова орать что-то в ответ и нестись, сбивая углы, в свою комнату? Вообще, как раз этого мне и хотелось, но я только крепче вцепилась в дверной косяк. Щас, побежала…

Полковник продолжал выступать, а мне вдруг представилась тощая Люшкина задница, обтянутая крошечной юбчонкой и рядом моя в юбке "прощай, пионерское детство". А что, нам с таким номером можно в варьете выступать. И я громко фыркнула. Вот ведь дура. Даже неясно было, на каком именно месте я прервала обличительную речь, небось, на самом патетическом.

Ну что же, свой долг перед подругой я как сумела, так и выполнила. Да, выслушала о себе пару приятных фраз, ну так не в первый раз. "И не в последний", — тут же услужливо подсказала ехидна. Я на неё даже цыкать не стала, она права. Теперь оставалось покинуть поле боя и, по крайней мере, не бегом. Но Полковник вдруг рявкнул мне в спину: вернись! Ноги сами по себе продолжали идти прочь, и над моей головой грянул второй залп, еще громче первого:

— Ксения, я кому сказал! Вернись! Сядь!

На моей памяти это был едва ли не единственный случай, когда меня приглашали сесть, хотя бы вот таким вот образом. Я с грохотом отодвинула стул, не нарочно, а потому что меня плохо слушались руки. Если Полковник решил поиграть со мной в гляделки, то я сдамся, даже не начав матч. Но мой соперник, кажется, тоже был не вполне в форме — он так резко отодвинул полупустой стакан, что чай выплеснулся на клеенку. Ишь, весь скривился, терпеть не может "антисанитарии".

Ясно, что мне следовало встать и убрать это безобразие, но мое тело отказывалось слушаться, и я продолжала тупо смотреть на лужицу. На сей раз это было не моих рук дело. Тогда Полковник встал и вытер сам, затем крепко потёр ладонью шею, свою конечно. Так, решила я, сейчас всё будет ещё хуже. Стало быть, мне тоже следовало хоть как-то приготовиться, сама не знаю к чему, и я сняла очки. Помогло это плохо — Полковник сидел слишком близко и расплываться не хотел. Ну тогда я стала разглядывать занавеску на окне. Может, мне следовало приготовить картофельное пюре?

— Ты совсем скоро выйдешь во взрослую самостоятельную жизнь, — вдруг объявил мне Полковник.

Спасибо, что сказал, до сих пор я и понятия не имела, что живу детской жизнью, или как там это называется.

— Короче, — Полковник продолжал растирать шею, — как ты представляешь свое будущее?

Ну вот, впервые он изволил хоть для виду поинтересоваться моим мнением, а мне нечего было ответить. Свое будущее я представляла очень туманно, а точнее — никак не представляла. Потому что Ричарда Гира брать в расчет было ну ни как нельзя, но именно он или кто-то на него похожий без конца маячил в моих мыслях. Еще я видела себя умной, жутко деловой и успешной, только совершенно непонятно, в каком именно деле. А вдруг и со мной случится это восхитительное "вдруг"! Но признаваться в таких фантазиях….

Как ни крути, все эти годы я сидела на шее у Полковника, и ему, конечно, не терпелось сбросить с себя этот груз, да еще такой увесистый. Вон и упомянутая шея у него была довольно таки морщинистой, скорее всего от непосильной ноши.

— Пойду работать, — проблеяла я, совершенно не представляя куда именно, если сейчас Полковник мне откажет.

— На рынок торговать, как подружка, — будто подслушал мои мысли Полковник. — Чем именно торговать будешь?

Все-таки он меня достал, умело и быстро, как всегда. Нет, ну сколько можно? Я надела очки и уставилась в его бесцветные глазки. Пусть мне будет хуже, но так стычка закончится быстрее.

— Может, и торговать пойду. Чем именно, там видно будет. Это как получится.

Получилось у меня довольно жалко, не так как я хотела, но Полковник все равно грохнул по столу кулаком и рявкнул: "Не смей мне хамить"!

У меня сердце ухнуло вниз, у Георга, наверное, тоже, потому что он хрюкнул где-то рядом, бедняга. А Полковнику что, он повторил на бис про безответственную молодежь, и про ее стремление к легкой жизни. По крайней мере, он ни разу не сказал "ты", то есть я отдувалась сразу за все свое поколение.

Но вот он, в конце концов, перешел на личности:

— А конец этой так называемой красивой жизни тебе известен? Знаешь ты, чем это обычно кончается?

Я, конечно, как всегда что-то пропустила в его выступлении, ведь не торговлю с лотка он называл красивой жизнью? Но Полковник спрашивал, и нужно было что-то отвечать. И я ответила честно:

— Не знаю. Я пока этой красивой жизнью не жила.

И не поживу, уж ты об этом позаботишься, но это были мысли про себя. Я же не самоубийца, что бы ему такое говорить в лицо.

И вдруг Полковник как-то сник. Именно так, будто он позабыл, о чем тут только что гремел, понимаешь, и уставился на свой стакан. Тот, в отличие от меня, стойко выдержал его гипнотизирующий взгляд и мужественно молчал.

— Значится так, приобретешь профессию, а там видно будет, — уже совершенно бесцветным голосом добавил Полковник. — Слава богу, жить есть на что.

Последнюю фразу произнес не он, кто-то другой. Я даже вроде как за его спину попыталась заглянуть — кто это такие слова здесь говорит, да еще таким усталым голосом. Воевать мне совершенно расхотелось, и Полковник вот… Он вдруг показался мне каким-то постаревшим что ли, или немного больным, вон и остатки волосёнок над лысиной дыбом встали… Уж лучше бы орал. Я встала и еще раз протерла клеенку, бежать теперь было не за чем. Но я напрасно решила, что встреча закончилась с нулевым результатом.

— Для того чтобы жить нормально, человеку нужно что?

Вот это уже был нечестный выпад. Я его чуть ли не пожалела, а он опять за своё. На досуге я могла бы ответить на этот вопрос, и довольно подробно, но вряд ли Полковник имел в виду то же, что и я. И действительно, еще раз потерев шею, он объяснил:

— Конечно, хорошая профессия. Вот о чём тебе нужно думать.

Ага, судя по всему, сам он об этом уже подумал. Будь я мальчишкой, он бы уж точно забрил меня в армию, потому что только профессию военного считал стоящей. Но я-то девица, или он это в расчет не берёт? Армия, по его мнению, из ничего делает человека, и почему бы не попробовать таким образом сделать человека из меня?

Я испугалась не на шутку, ведь служат же в нашей армии и женщины. Стрижка наголо… это же ужас, какая я буду страшная! И я знаю, что там непременно нужно бегать, брать препятствия — я непременно повисну на первом же, если конечно, смогу на него вскарабкаться.

А может, Полковник решил таким образом расквитаться с армией, отправившей его в отставку в расцвете сил? Я даже попыталась прикинуть, что рухнет первым: я или наши вооруженные силы? Видимо, мне удалось очень хорошо вжиться в эту ужасную ситуацию, потому что я не сразу расслышала, что Полковник говорит о чем-то другом.

— … я наводил справки, какие курсы лучше. Знания в любом случае полезные, профессия хорошая, без куска хлеба не оставит. Выучишься, будем смотреть дальше, у меня людишки знакомые есть. Главное, что бы ты соответствовала…

Так, я опять попалась. Чему это я должна соответствовать, а? Я стала нервно собирать с клеенки невидимые крошки, не могла же я сказать прямо, что почти ни слова не слышала, а Полковник, как всегда, подслушал мои мысли:

— Вон, сейчас куда ни посмотри, всюду нужны бухгалтера. А насчет подружки твоей видно будет. Но я ничего ей обещать не могу.

И Полковник ушёл, в кои то веки он ушёл, а я осталась. Тут же на оставленных неприятелем позициях прочно закрепился Георг, вначале проверив, жива ли хозяйка. Ужас, прошептала я ему в ухо. Кошмарный, дикий ужас! Он хочет сделать из меня бухгалтера! — Гау-у, — то ли удивился, то ли возмутился Георг.

Мы перебрались в комнату, и там я ему всё объяснила. Это был мой конец. Полковник задумал сделать из меня еще одну Гаврилову с третьего этажа!

Всеведущая Бабтоня называла ее Бухгалтером, причем именно с большой буквы. Вроде бы эта Гаврилова работала и там и сям, но всегда это были хорошие места, и всегда она была там Бухгалтером и к тому же Главным. Я перед Гавриловой почему-то неизменно робела.