Барби играет в куклы

— А тебя возьмут? — засомневалась я.

— Не боись, у меня полно знакомых, куда-нибудь пристроят.

По крайней мере, подруга перестала хищно глядеть на мои волосы и теперь во время визитов, если Полковника не было, не вылезала из кухни.

А однажды она заявилась с какой-то девицей. Девчонка мне страшно не понравилась, она была одного роста со мной, но при этом выпендривалась. То есть она всё время держала руки в карманах куртки и даже не поздоровалась, изображала из себя такую крутую. Ну понятно, одна из летних Люшиных подружек.

— Твоего дома нет? Нормалёк. Значит так, — сразу приступила к делу Люшка, — ты сейчас её мамане позвонишь и скажешь, что ты моя маманя. И что пусть она у нас переночует.

Ну вот, Люшка выглядела вроде бы как всегда, но сказалось пагубное влияние улицы. У нее съехала крыша. Я молчала, лихорадочно соображая, как в таких случаях следует поступать. В самом деле прикинуться её маманей и не спорить? Но тогда у нас заночует эта девица, а уж такой расклад мне совершенно ни к чему. И "моего" как назло действительно нет дома.

— Давай, звони, вот номер. Зовут её Наталья Петровна… — Люшка перешла к активным действиям, то есть стала подталкивать меня к телефону.

— Да не поверит она, — вдруг подала голос девица.

— Чё это не поверит, ещё как поверит. Семён знаешь как играет, прямо как… Михалков, она даже бабок классно изображает. И голос у неё классный, я тебе говорила.

Ага, ситуация начала проясняться и у меня похолодело в животе. Я и понятия не имела, что Люшка принадлежит к фанатам моего таланта но, пожалуй, она переоценивала мои возможности.

— Мать не поверит, — охотно согласилась я с девчонкой. И лучше бы не открывала рта, потому что теперь уже она уставилась на меня и сказала с надеждой:

— А чё, может и получится…

— Да запросто, — кипятилась Люшка, — сейчас Сёмка скажет ей правильным голосом, и только так поверит. Давай, Семён, звони. — И подруга сама стала набирать номер.

Нет, ну как же я ненавидела телефон, и Люшку с её дикими фантазиями в этот момент тоже ненавидела.

— Алё, — севшим от волнения голосом сказала я в трубку, — это Наталья Петровна? А это мама Люши, то есть Вали вас беспокоит…

Черт, а кто же должен у нас ночевать? Ведь я понятия не имела, как зовут эту мымру, которая, приоткрыв рот, смотрела на меня с идиотским выражением на физиономии. И я больно пнула подлую Люшку, не мне одной страдать.

— Ты чё, сдурела! — взвыла моя дочурка.

— А в чем дело? — спрашивали меня на том конце провода.

А дело в том, что две идиотки приперлись и втравили в свои делишки третью идиотку.

— Вот тут ваша дочь, пусть она у нас сегодня останется ночевать. Валя так просит…

Ох, и врезать бы этой Вале…

— Наталь Петровна, пусть… — выхватила у меня трубку любимая доченька, — мать, то есть мама не против… Мам, тебя… — и она снова передала трубку мне.

Я ненавидела сразу всех — себя, этих двух дур и даже… незнакомую мне Наталью Петровну, которая беспокоилась, между прочим, вот об этой вот безмозглой тупой дряни, которая её обманывала. Мне пришлось назвать свой номер телефона и имя-отчество. Ну не Семёном же мне было называться.

— Ну если вы меня подставите, если что-то вытворите, то всё, Галошко, учти…, - я почти рычала, и притворяться не надо было. — Я тогда Наталье Петровне сама позвоню…

Теперь девчонка смотрела на меня с опаской, позабыв про свою крутизну. И Люшка, кажется, тоже что-то поняла, еще бы, по фамилии я называла её только в особых случаях.

— Да не боись, мы только сходим сегодня в одно место и всё. Ты же меня знаешь, Семён. Ничего такого, просто у Таньки мать строгая, вечно её пасёт.

— И правильно делает, — сказала я, презрительно глядя на Таньку. Танька только шмыгнула носом и сказала подруге: "Ну пошли уже".

— Я зайду завтра, — пообещала Люшка в дверях, а я промолчала.

Назавтра она на самом деле явилась, хотя я уже никого и не ждала. Я пропустила подругу на кухню, даже не стала ничего ей накладывать, пусть сама себя обслуживает. Люшка и обслужила, подмела чуть не все, что я приготовила на два дня. Судя по всему, в "одном месте" их с Танькой не очень-то кормили. При этом Люшка закатывала глаза и сопровождала каждую ложку невнятными выкриками вроде "вкуснотища", "красотища" и так далее. В общем, подлизывалась, как могла.

— Чай с пирогами будешь? — сурово спросила я.

Люшка с несчастным видом вздохнула и потрогала свой тощий живот, прикидывала, влезут ли пироги.

— Семён, ты эта… ну не злись…

Ага, значит, пироги не влезут.

— Короче, все нормально, Танька в порядке. И мать ее в порядке.

— Люшь, ты меня больше ни о чем таком не проси, никогда. Обманывать мать это последнее дело.

— Всё, всё, замётано! — с облегчением завопила подруга. — Пироги-то давай, можно без чая.

Часть 2

Я стояла перед часами и смотрела на свое отражение. Фигура в стекле виднелась престранная: головы на плечах не было, потому что не поместилась, зато вполне полноценная голова имелась на уровне коленей. На самом деле она принадлежала Лёвчику, который ползал у моих ног. Бедный рыцарь ползал у моих ног и что делал? Молил о любви, то есть издавал довольно странные звуки — что-то среднее между мычанием и бульканьем. Боже мой, ну зачем мне такой поклонник? И, откровенно говоря, с какой точки зрения на эту сцену не посмотри, она выглядела просто смешно. В этот день куранты показывали комедию, и амур едва не надорвал животик.

Я со вздохом посмотрела на всамделишнего Лёвчика, а не на того, что отражался в стекле. Он сосредоточенно ползал вокруг меня, а я изображала гусеницу, замотанную в розовый (фу…) кусок ткани. Нет, ну зачем я поддалась на уговоры, что это мне к лицу? Лёвчик вдумчиво драпировал розовую тряпку на моей талии или, по крайней мере, на том месте, которое он решил считать таковым. Даже с набитым булавками ртом он пытался комментировать свои действия: тут у нас бувэт сквадошка, а тут отсташим… То есть Лёвчик наивно рассчитывал, что из созданного им кокона все-таки вылупится прекрасная бабочка в моем исполнении, и самозабвенно вонзал мне в бок очередную булавку.

— Какие еще, блин, складочки? Оно будет её жутко жопить, неужели не ясно?

Конечно, это сказал кто-то, кого совершенно не было видно в стекле часов. Потому что Люшка сидела в излюбленной позе на моей кровати. А я, между прочим, наотрез отказалась делать примерку перед огромным допотопным трюмо, которое во всех деталях отражало чуть ли не половину Бабтониной квартиры. А всё почему? Да потому что уж в нем мне точно пришлось бы лицезреть свои прелести во всей красе и объеме. Вот часы, это было как раз то, что надо. Особенно, если Люшка не лезет со своими комментариями. И теперь, даже не глядя на неё, я точно знала, какую физиономию она скорчила в этот момент.

Лёвчик тоже знал, поэтому даже не посмотрел в её сторону и ответил вроде бы не Люшке, а мне, чтобы успокоить:

— А это как скгоить…Кгой гефает фсё.

Еще бы, он у нас уже год учился "на портного", как неизменно говорила Бабтоня, неизменно вызывая на Лёвином лице гримасу недовольства.

— Ну да, ну да, он у нас учится на этого, ну как его, на Диора, — ехидничала Люшка. Её иронию, между прочим, Лёвчик принципиально не замечал, потому что да, он учился на Диора.

— И цвет, не, ну надо было придумать такой гнусный цвет, прямо розовый-розовый… — это тоже сказала Люшка.

Вот здесь она попала в самую точку, я тоже считала, что в розовом буду выглядеть полной дурой, или точнее, толстой дурой. Эдакий ходячий тамбовский окорок (и откуда вдруг взялось это сравнение?), или все три поросенка в одном флаконе.

Лёвчик методично вытащил изо рта все булавки, все-таки Люшка его достала.

— У Ксении, между пгочим, великолепный цвет лица, и кожа, и волосы, и…

— И все равно оно будет Сеньку жопить.

Я, кстати, иногда задумывалась, а есть ли среди нас троих хоть один совершенно нормальный человек? И мне надоело, что эти двое разговаривали так, будто я была лишь бессловесным манекеном.