Дом, в котором ты живешь

Наконец, мое раздражение достигает пика. Я незаметно растворяюсь в толпе, выбираю укромный уголок и усаживаюсь со стаканом мартини.

– А давайте познакомимся!

Подняв голову, вижу над собой молодого человека, чем-то напоминающего менеджера из турагентства. И смотрит он так же. Заинтересованно. Неужели я действительно во вкусе этих юнцов?

– А давайте, – отвечаю насмешливо на всякий случай.

– Я – Антон Колосков.

– Очень приятно.

– Вы на телевидении работаете?

– Нет, в редакции журнала.

– Какого?

– А что?

– Да, в общем, не важно… Вы ведь ведете Раздел светской хроники?

– Как вы догадались?

– Сразу заметно, что вы не из этой тусовки.

– Почему? – искренне удивилась я.

– Не обижайтесь. Вы красивая… И приехали сюда с Амиранашвили – фармацевтическим королем.

– Да, это так. Но я не понимаю вашей логики.

– Приехали-то вы, конечно, вместе. Но цели у вас разные. Он будет тусоваться, а вы – работать.

– Ну, допустим.

– Скажите, вы хорошо знаете Амиранашвили?

Я настораживаюсь. Разговор перестает забавлять меня. Неизвестно, к чему клонит этот парень. А отвязаться от него, скорее всего, будет непросто.

– А вам зачем?

– Мне бы переговорить с ним… Да мы, к несчастью, незнакомы. Может быть, вы поспособствуете?

– Право, не знаю, – церемонно ответила я.

– Да вы не бойтесь! – В тоне Колоскова зазвучал неожиданный напор. – Скажите только: президент корпорации «Полтергейст плюс».

– «Полтергейст плюс» что?

– «Полтергейст плюс» – это название фирмы, – терпеливо объяснил Колосков. – И кстати, не думайте, это не безвозмездно. Всякая работа должна быть оплачена.

– Ладно, посмотрим, – уклончиво улыбнулась я.

– Да чего тут смотреть? – потерял терпение Колосков. – Представите меня Амиранашвили, да еще одну вещь сделаете, совсем простую. И двести баксов ваши.

– Двести баксов? А что за вещь?

– Когда будете писать отчет о празднике, упомяните, что на нем присутствовал Колосков, президент корпорации «Полтергейст плюс». Договорились?

– За двести баксов? Не пойдет!

– Сколько же вы хотите?

– Больше на порядок!

– Да вы чё? С дуба рухнули?

Теперь уж точно пора заканчивать. Я вижу, что мальчик не на шутку огорчен, но и за собой вины не чую. Кто сказал ему, что я журналистка? Думает, умный… Видит на три метра под землей!

– Что ж, ваше дело. – Я вальяжно поднимаюсь и отправляюсь на поиски Давида.

Вслед мне несется: «Постойте, давайте поговорим!»

Давида я застала в обществе крупной красивой дамы в синем бархатном костюме. Он, просияв, оборвал разговор на полуслове:

. – Где ты была? Я искал тебя! Мне стало стыдно. Он меня ищет, радуется моему появлению, а я зубами скрежещу…

– Это Настя, бухгалтер «СВ-фарм», представил он свою собеседницу. – А Марина – моя супруга.

– Мы с вами как-то общались, – своеобразно отреагировала на меня Булыжная, при этом ее взгляд был устремлен на Давида.

– По телефону, – холодно ответила я.

– Ну и что дальше было, Дод?

– Ничего. Как только мы идентифицировали его личность, он сразу исчез с нашего горизонта. Я уже не ожидал его встретить. И вот сегодня, в Рождественскую ночь… – Давид сдержанно усмехнулся.

Булыжная захохотала, пожирая его глазами. В этот момент к нам подошел очередной приятель Давида:

– Дод, неужели это ты?

Доля секунды – и рассеянное выражение лица Давида сменилось радостным:

– А неужели это ты, Гришка? Дальше смех, рукопожатия.

– Познакомься, моя супруга, Марина!

Боковым зрением я уже давно слежу за увивающимся вокруг нас Колосковым. Последняя фраза повергает его в шок – смазливая физиономия покрывается красными пятнами.

«Мужайтесь», – мысленно советую я ему, с трудом сдерживая смех.

– А это Настя, мой бухгалтер.

Гришка – университетский приятель Давида. Остаток ночи мы провели вчетвером. Пили шампанское за счастливые годы юности, вспоминали комичные эпизоды. Я размышляла о том, что рано вышла замуж, и, как следствие, юность быстро закончилась. Но все равно мне тоже есть что вспомнить.

Гришка по грузинской традиции осыпал нас с Булыжной комплиментами, при этом не отдавая предпочтения ни одной: комплимент ей, комплимент мне. Чтобы никто не обижался.

Потом пригласил меня танцевать, поинтересовался, давно ли мы с Давидом женаты… Я рассеянно наблюдала, как Давид танцует с Булыжной, положив руку на ее роскошное плечо. И мне вдруг ужасно захотелось оказаться на ее месте.

К счастью, следующий танец был моим.

– Ну, как настроение? – спросил Давид.

– Прекрасно! – Я чуть прижимаюсь к нему щекой.

– Развеялась немножко?

– Да… Все было замечательно! – Может, исчезнем?

– Неудобно.

– Ничего…

В машине я беззаботно смеюсь, чувствуя себя соучастницей побега. Мы медленно едем по пустынным, неестественно тихим и ярко освещенным улицам. Я с любопытством гляжу в окно машины. А вернувшись домой – в окно спальни. Давид неслышно вошел в комнату, встал возле меня.

Мы смотрим на то, что видим каждый день: монастырскую стену, пятиглавый собор, набережную, уходящие в бесконечность огни большого города. Привычный пейзаж сейчас навевает мысли о том, что пространство, время, душа – материальные понятия. И еще я остро ощущаю, что смотрю за окно не одна. Совсем другое дело – видеть мир в четыре глаза. В темноте я отыскиваю руку Давида, и по тому, как он реагирует, догадываюсь, что он думает о том же.

Мы засыпаем в предутренний час, познав счастье гармонии.

А утром мне опять скверно. «Давид летит в Стокгольм. В Стокгольм летит Давид» – первая мысль, которая оказывается в моей голове. Я плетусь на кухню и в отупении принимаюсь варить кофе.

После кофе Давид исчез. Я даже не успела спросить, когда вернется. Вчера был такой чудесный вечер. А сегодня – в наш последний день! – ему даже не хочется побыть со мной…

Кот зеленый, дуб ученый. В Давид летит Стокгольм…

Нет, нужно уметь справляться с собой! Как вчера, как третьего дня! Потерпи, осталось немного.

Я вытащила гуся из холодильника (все-таки праздник, Рождество!). Пока он будет оттаивать, посмотрю телевизор. Все равно больше нечем заняться.

По «Культуре» показывали Грецию.

«Дорические колонны, кариатиды, белый мрамор, – с достоинством вещал голос за кадром. – Не одно поколение поэтов воспело в своих стихах знаменитый Акрополь. Осип Мандельштам писал в начале XX века:

Кто может знать при слове расставанье,

Какая нам разлука предстоит?

Что нам сулит петушье восклицанье?

Какой огонь в Акрополе горит?»

Отреагировать на это зловещее пророчество мне не дали – в коридоре зазвонил мобильный. На бегу я пыталась вспомнить, вытащила ли вчера телефон из сумки. Нет, вроде не вытаскивала.

Телефон валялся на полочке под зеркалом. Значит, вытащила. На автопилоте. В последние дни со мной такое не редкость.

– Алло! – весело и нетерпеливо зазвучало из трубки, едва я поднесла ее к уху.

Голос был незнакомый, женский, юный, мелодичный.

– Слушаю вас, – холодно отозвалась я.

– Можно Давида? – спросила трубка по-прежнему оживленно, нисколько не смущаясь моей холодностью.

– Давида? – опешила я. – Его нет… Кто говорит?

Ева, – сообщила трубка простодушно. И Добавила вкрадчиво, как будто объясняла прописные истины темному, непосвященному человеку: – Ева Амиранашвили.

Я стояла как громом пораженная. Младшая сестра? Дальняя родственница? А если не то и не другое, то кто же тогда? Мысли вихрем носились в моей и без того измученной голове. И вдруг в этот сумбур врезалась мелодия битловской «Мишели».

Ну конечно! «Мишель» – рождественский подарок Дениса! Вчера я поставила ее на телефон, с тех пор мне никто не звонил. Телефон благополучно лежит в сумке, а с Евой я говорила по мобильнику Давида. Естественно. С какой стати Ева будет названивать мне? Господи, но что же я стою? Это, наверное, мальчики. Звонят, думают, мама волнуется. А маме-то не до них…