Танцуй, пока можешь

Меня душила ярость. Спустившись вниз в надежде на то, что Джессика ждет меня там, я не обнаружил даже записки. Я сварил себе кофе, сел в кресло и стал ждать. Наверное, если бы Джессика в этот момент вернулась домой, я мог бы ее убить. Сознание того, что, несмотря на власть над множеством женщин, я тем не менее не властен над собственной женой, сводило меня с ума.

Должно быть, я задремал, потому что, когда послышался какой-то шум на лестнице, часы показывали уже десять минут восьмого. Спросонья я опрокинул недопитую чашку с кофе, и по ковру расплылось грязно-коричневое пятно. Некоторое время я тупо смотрел на него, не зная, что предпринять, но услышав звук захлопнувшейся входной двери и чьи-то удаляющиеся шаги, пришел в себя.

Я быстро подбежал к входной двери, стремясь как можно скорее поделиться с Генри известием о моем выигрыше.; Но на площади: не было ни «БМВ» Генри, ни его самого. Зато там был Роберт Литтлтон, заводящий свой новенький, купленный всего неделю назад «ягуар».

Он уже давно уехал, а я все продолжал стоять на пороге, пытаясь хоть как-то упорядочить мысли, вихрем проносящиеся в голове.

Потом почувствовал чье-то присутствие за своей спиной и оглянулся.

На лестнице стояла Лиззи и насмешливо смотрела на меня. Но я проигнорировал и этот взгляд, и ее растрепавшиеся волосы, и ярко-алые от поцелуев губы. Мои глаза были прикованы к той, что стояла рядом с ней, опершись рукой о перила и выбивая голой пяткой дробь на каменных ступенях. Теперь у меня уже не оставалось никаких сомнений в том, что именно происходило сегодня ночью в комнате Лиззи.

– Привет, дорогой, – промурлыкала Джессика и, запрокинув голову, рассмеялась визгливым, истерическим смехом.

Все, что произошло потом, я помню очень смутно. Казалось, на некоторое время я ослеп, оглох и лишился разума. В памяти мелькают только звуки чьего-то безумного смеха, крики и кровь. Много крови. Кровь на моих руках, кровь на стенах. Весь мир вокруг стал средоточием боли, хаоса и разрушения.

Я впервые внимательно посмотрел на картины. Раньше я их почему-то не замечал. Но теперь меня поразило, насколько они были похожи на те, что украшали стены особняка Белмэйнов в Саффолке. Мой беспокойный взгляд остановился на полотне Моне.

Обычно я любил импрессионистов, но сейчас они почему-то напоминали мне о Джессике, хотя и не имели ничего общего с ее собственными работами. День ото дня гложущее чувство вины перед ней становилось все нестерпимее. Я беспокойно заерзал в кресле и попытался снова сосредоточиться на чтении газеты. Почти вся вторая полоса была посвящена делу Хейли Вайнберга, и я снова начал испытывать угрызения совести. Это дело о мошенничестве два месяца назад было поручено Джереми Корбину, я же выполнял для него всякую черновую работу. Вот и сейчас мне необходимо было сделать массу звонков или, по крайней мере, дать ему знать, где я нахожусь. Но я не делал ни того, ни другого.

Уже четыре дня я жил у Рейчел. Четыре дня, в течение которых я вымещал свою бессильную ярость на ее теле и, как безумный, играл в Клермонте, в результате чего мой долг составил около восьмидесяти четырех тысяч фунтов. Естественно, я во всем винил Джессику. Стоило подумать о ней, как мои ногти до боли вонзались в ладони и меня снова начинали душить воспоминания о том утре. Господи, ну зачем она так смеялась?

Открылась дверь, и вошла Рейчел в новом собольем манто, купленном на выигранные в рулетку деньги.

– Ты все еще здесь? – спросила она, бросая сумку в кресло. – Как видишь.

Ничего не ответив, Рейчел вышла из комнаты. Вернулась она уже без манто.

– Между прочим, это Моран, – кивнула она в сторону столика, на котором лежали мои вытянутые ноги. Я покорно убрал их.

– А теперь можешь примерно так же поступить с этими картонками.

Я сгреб с пола остатки обеда из китайского ресторана, опрокинутого мною же несколько раньше, и засунул их в корзину для мусора. Рейчел вздохнула и направилась к бару.

– Налей мне скотча, – сказал я ей вслед и снова уткнулся в газету.

– Налей сам.

– Послушай, перестань! Я ведь только попросил налить мне выпить.

Рейчел резко повернулась ко мне:

– Знаешь, Александр, в последнее время ты меня начал несколько утомлять. Тебе не кажется, что самое время…

– Ладно! Замолчи! – взорвался я. – Я сам налью себе выпить.

После этого наступило довольно продолжительное молчание. Слышно было лишь, как шелестят страницы и позвякивает лед в бокалах. Рейчел заговорила первой:

– Ты не сказал мне, что уничтожил ее картины.

Я метнул на нее быстрый взгляд. Рейчел невозмутимо продолжала листать журнал. Наконец, поняв, что я не собираюсь ничего отвечать, она вновь обратилась ко мне:

– Зачем ты это сделал?

– Зачем я это сделал?! И ты еще спрашиваешь!

– Да, она спала с другим мужчиной. Да, она изменила тебе. Ну и что? Или, по-твоему, существуют две морали – одна для тебя, а другая для нее?

– О Боже, как ты не понимаешь! Мы же собирались завести ребенка. Представь себе, если бы я ничего не знал, а потом, спустя два месяца, она вдруг заявила мне, что беременна. Ведь этот ребенок мог быть не моим, а я не имел бы ни о чем понятия! И не забывай, что в ту ночь она была не единственной женщиной в постели с Литтлтоном. С ними еще развлекалась ее чертова сестра! И все это в моем доме! Да она…

– Да замолчи ты, ради Бога! Я устала от твоих припадков ярости. Все, о чем ты говоришь, не имеет отношения к моему вопросу. Что бы ни случилось, ты не должен был уничтожать ее картины!

– А ты их видела, эти картины? Меня от них наизнанку выворачивало. Я больше просто не мог находиться с ними под одной крышей. Она давно на это напрашивалась!

– Нет, Александр, это ты давно напрашивался на все случившееся. Думаешь, тебе можно делать, что взбредет в голову, абсолютно наплевав при этом на окружающих?! Нет, дорогой мой, мир, как ни странно, создан не только для того, чтобы тешить гипертрофированное эго Александра Белмэйна. Только ты один виноват в том, что произошло. Да ты посмотри на себя! Ладно, черт с тобой, хочешь калечить собственную жизнь – калечь! Но тому, что ты сделал с жизнью своей жены, нет прощения. И вообще, кто ты такой, чтобы судить о ее искусстве? Что ты о себе возомнил?

Я собрался было ответить, но Рейчел не дала мне сделать этого.

– Ты ничтожество, Александр! Ты даже не имеешь права садиться за один стол с порядочными людьми. Или, быть может, ты думаешь, что такое право тебе дает твоя внешность? Право издеваться над теми, кто любит тебя? А ты хоть понимаешь, почему она так поступила? Потому что знала о твоих визитах сюда! Она знала, что, несмотря на клятвенные заверения в любви, ты ее все время обманывал. Вот она и пошла на этот шаг, чтобы ты хоть раз побывал в ее шкуре. И тебе это, естественно, не понравилось! Меня совершенно не интересуют те опасные игры, в которые вы играете друг с другом, но я повторяю: твоя красивая внешность еще ничего не значит. Важно то, что скрывается за ней! А у тебя за ней – пустота. Ты всего лишь никчемный человечишка, который даром коптит небо.

Рейчел снова наполнила свой бокал и повернулась ко мне. Ее голос звучал уже спокойнее, но взгляд по-прежнему был жестким и холодным.

– Я хочу, чтобы ты ушел из моего дома, Александр. Немедленно. Возвращайся к жене, если она, конечно, тебя примет. Отправляйся куда угодно. Я не желаю тебя больше видеть.

Поднявшись, я подошел к ней и с силой просунул руку между ее ног.

– А как насчет этого, Рейчел? Или здесь ты меня тоже больше не желаешь?

Рейчел бросила на меня разъяренный взгляд, и я расхохотался.

– Ты же не можешь без этого жить! Не пройдет и недели, как ты снова будешь умолять меня взять тебя. Ну что ж, можем сейчас еще раз этим заняться. На прощание.

Глядя, как я расстегиваю брюки, Рейчел очень спокойно и отчетливо сказала:

– Если ты только посмеешь дотронуться до меня, я тебя убью.

Я снова рассмеялся:

– Хочешь, чтобы я тебя изнасиловал? Ты этого добиваешься? Ну и что же мне сделать на этот раз? Связать тебя? Или, может, просто избить?