Ложь (ЛП)

Конечно же, это было к лучшему, и я должен напоминать себе не зацикливаться ни на этом, ни на том, что будущее полно возможностей. Насколько я знаю, быть настоящими платоническими друзьями может быть самым простым и самым умным делом.

Когда время приближается к семи тридцати, я, выпив уже около двух кружек чая, сижу на диване, пытаясь работать над своей книгой на ноутбуке. Я безумно нервничаю, нога подёргивается, глаза постоянно бегают к двери и обратно.

В конечном счёте, я выглядываю из окна на улицу внизу. Винтер рядом делает то же самое. Мои глаза устремлены влево, туда, где она должна выйти со станции Бейкер-стрит.

Затем она появляется, в джинсах и куртке, и мне хочется, чтоб у меня был бинокль, чтобы я мог по-настоящему пошпионить за ней, и увидеть, что написано на ее лице, нервничает ли она или она счастлива. Это сделало бы меня чертовым профессором извращенцем, но я совершенно уверен, я не стал бы первым.

Звучит домофон, и я без единого слова впускаю ее. Жду, пока она постучит в дверь, и когда она это делает, я практически подпрыгиваю. Выжидаю пару мгновений, сжимая и разжимая кулаки, пытаясь успокоиться, прежде чем открою ее.

— Привет, — бодро говорит она, глядя на меня.

Я ничего не могу с собой поделать и минуту просто наслаждаюсь тем, что вижу ее. Ее вид творит со мной что-то неземное, создавая невесомость в груди.

— Привет, — говорю я, быстро сглатывая. Открываю дверь шире. — Добро пожаловать в мою скромную обитель.

Она ступает одной ногой, и тут Винтер несётся на неё словно пушистый белый паровоз.

— Винтер, сидеть! — указываю на него, чтобы приземлил свою задницу на пол.

Но Винтера это не волнует. Он бежит прямо к Наташе и начинает подпрыгивать рядом с ней.

— Винтер! — кричу я, хватая его за ошейник, но Наташа хихикает и приседает вниз, чтобы погладить его.

— Мне жаль, он это нечто, — пытаюсь объяснить я, закрывая за ней дверь.

— Он очарователен, — говорит она, пока он облизывает ее лицо.

Чертов счастливчик.

Я снова хватаю его за ошейник и оттаскиваю в сторону.

— Он у меня уже почти год и все ещё ведёт себя как щенок. Уверен, он вырастет, но не уверен, он перестанет вести себя, как болван.

Она улыбается, поднимаясь на ноги и вытирая лицо рукавом.

— Он красивый. Расскажи ещё раз, откуда он у тебя?

— Нашел его в канун Рождества. Кто-то оставил бедного маленького щенка в сарае, не знаю, кто. Был снегопад, и я отвел его в дом своего дедушки. Долго он там не протянул. И с тех пор он со мной.

Я отпускаю Винтера, и он тут же утыкается носом ей в промежность.

Я ухмыляюсь.

— Что ж, по крайне мере он знает, куда идти.

— Эй, — говори она, открывая рот, и шлепая меня по руке. — Оу, что с твоим бицепсом?

— Ничего, говорю ей, автоматически напрягая мышцы. — Давай проведу для тебя экскурсию?

Моя квартира очень милая. Не такая большая, как квартира брата в Эдинбурге - вот что ты получаешь от умелых инвестиций и денег от игры в регби, но для этой части Лондона она все же достаточно большая. Мне действительно повезло, учитывая, что я снимаю ее. И хотя сумма немного больше, чем я привык тратить, место начинает ощущаться как дом, и это говорит о многом. Последние пару лет я просто плыл по течению.

Я веду ее, указывая на паркет из клена и белые стены и карнизы, понимая, что, за исключением нескольких случайных женщин, которых я приводил сюда в пьяные ночи, я никому не показывал свою квартиру. Ни Лаклану, не родителям. Не то, чтобы они не намекали, что хотели бы зайти, просто я никогда не предлагал. Словно я боюсь позволить им увидеть эту новую жизнь и полное отсутствие уверенности в ней.

Но теперь, когда Наташа медленно идет впереди меня, ее сапоги стучат по деревянному полу, я понимаю, что не боюсь. Я хочу поделиться этим с ней, жажду ее мнения, и нуждаюсь в том, чтобы она, тем или иным образом, была частью всего этого.

— Красиво, — говорит она с трепетом, когда мы возвращаемся в гостиную.

К сожалению, я недолго улыбаюсь ей, потому что Винтер выходит из моей спальни с одним моим ботинком в зубах.

— Оу, черт, черт побери, — ругаюсь я, тянусь к нему, но он отходит в сторону, машет хвостом и прыгает на диван. Когда я снова тянусь к нему, он, по крайней мере, бросает туфлю и снова отправляется в спальню. — Клянусь, иногда мне кажется, что причина, по которой его оставили, была в том, что некий цыган наложил на него какое-то проклятие пожирателя ботинок.

— Звучит словно в каком-то авторском кино.

— Это похоже на то, что снял бы Шайа Лабаф. — Я смотрю на часы, желая, чтобы у нас было больше времени. Честно говоря, я хочу провести вечер, разговаривая с ней, глядя на нее, а не сидеть в тишине в кино, особенно когда приходится терпеть эго Тарантино в течение трех часов. — Полагаю, нам пора идти.

Она озорно ухмыляется, что только укрепляет тот факт, что мне жаль, что мы не можем просто остаться здесь. Искра в ее глазах заставляет мою кровь бежать быстрее.

— Мне нравится этот взгляд на твоём лице прямо сейчас, — говорит она.

— Какой взгляд?

Она подходит ближе и стучит пальцем мне по подбородку.

— Вот этот. Тот, который говорит, что ты готов к пыткам, которые ждут тебя сегодня вечером.

Фильм не будет единственной пыткой для меня, — думаю я. Меня так и тянет взять ее палец в рот и игриво прикусить. Даже лёгкое прикосновения кончика ее пальца к моей коже кажется горячим и убийственным.

Я хватаю кожаную куртку и предупреждающее смотрю на Винтера, прежде чем выпустить его из спальни и закрыть дверь. Затем мы с Наташей выходим из квартиры.

Мы идем бок о бок по Бейкер-стрит несколько кварталов до кинотеатра Everyman, и чтобы убить немного времени, заказываем напитки в баре, ожидая начала фильма.

— Чему ты улыбаешься? — спрашивает она, глядя на меня поверх своего напитка.

— Я улыбаюсь? — спрашиваю я, и я удивлён, понимая, что так и есть. Мы как раз говорили о том, насколько ужасна британская «Нетфликс». Довольно смешно, что что-то настолько безобидное могло настолько увлечь меня, что заставило внимать каждому ее слову, и, видимо, улыбаться, как идиот.

Я выпрямляюсь, напоминая себе, что стоит перестать вести себя как придурок. Как там Мелисса назвала меня? Влюблённый? Я не совсем согласен с этим, и воспоминание о сегодняшнем дне приносят горький привкус.

— Прости, — говорит Наташа, кладя руку поверх моей. — Я не хотела указывать тебе. Пожалуйста, продолжай улыбаться. Это делает меня счастливой.

Упоминание о ее счастье снимает напряжение.

Я отодвигаю Мелиссу на задний план.

Мы допиваем напитки и направляемся к барной стойке, вставая в очередь.

— Ты хочешь что и обычно? — спрашиваю ее.

Она улыбается.

— Конечно же.

Я беру для нас большое ведро попкорна и коробку шоколадных шариков Мальтесерс, и передаю все Наташе, которая торжественно открывает конфеты и бросает их в попкорн.

Качаю головой, издавая небольшой смешок. Выглядит не очень аппетитно, но по опыту я знаю, что раз попробовав, оторваться трудно.

— Тебе же нравится, — дразнит она меня.

— Да, — замечаю я, — хотя это совсем не помогает достигнутому в зале прогрессу.

— Оу? И с каких это пор ты стал профессором Тщеславие?

— С тех как обнаружил, как шикарно я выгляжу.

Она закатывает глаза, но втягивает губу между зубами, что заставляет меня думать, что она хотела бы увидеть доказательства собственными глазами.

На этой оптимистичной ноте мы отправляемся в переполненный зал. Нам удается найти места рядом с проходом, и через несколько минут начинаются рекламные ролики и трейлеры. В кино есть нечто успокаивающее; Это место, где я действительно могу расслабиться и отдохнуть. Может быть, это темнота или запах попкорна, пролитая сода или ощущение толпы вокруг, но пока я могу отключить излишне аналитическую часть мозга, меня уносит на два часа, и я полностью неузнаваем.

Но сегодня, когда я рядом с ней, я не могу расслабиться. Не могу отключить свой мозг. Я даже не знаю, что происходит в фильме. Актеры на экране шевелят губами, выдавая какие-то мастерски составленные диалоги, но я их не слышу.