Считай звёзды (СИ)

***

Нейтан и Агнесс, к сожалению, не могут задержаться. Когда мы возвращаемся ко мне домой, там, на пороге встречаем отца и Лиллиан. Мне не трудно разглядеть неприязнь женщины к Престону. Тот отвечает ей взаимностью, попрощавшись со мной, и без объяснений забирает Розалин, не желающую оставлять меня в данный момент одну, но всем видом и своим поведением доказываю ей, что чувствую себя хорошо. Это не так, но подруге не стоит переживать за меня.

О’Брайен не возвращается. Когда на часах красуется полночь, я вовсе опускаю руки, решив бессмысленно лежать на кровати. Внутри моральная суета. Она сверлит голову дрелью, мешая мне рационально обдумать ситуацию. Сдаюсь. Ни к чему не приду, пока парень не вернется. Отец давно лег. Лиллиан… Не знаю, не хочу думать о ней. Данные мысли неприятны. От этой женщина столько проблем. Я не хочу…

Поворачиваю голову, разрезая взглядом темноту в комнате, реагируя за шум, доносящийся откуда-то снизу. Будто дверной хлопок.

***

Столь позднее время — самый творческий пик для Лиллиан. Она старается менять свой режим, но в итоге не может уснуть, поскольку её голова забита новыми «проектами», картинами, а руки чешутся взяться за кисть и краски. Так что женщина сдается. Она решает переждать ночь в гостиной, перенести туда мольберт, творить часами напролет в свое удовольствие, пить кофе и наслаждаться тишиной ночи. Хорошо, что есть те, кто разрушает её желания ещё на первой ступени к их достижению.

Лиллиан оглядывается на сына, кладя себе в кружку ложку крепкого напитка, и моментально, без сомнений выдает:

— Ты сильно пьян, — да, О’Брайен пьян. В руке неизвестная по счету бутылка, что он выкрал с вечеринки, на которую случайно забрел, причем, удачно. Там и получил основную дозу опьянения. Белки глаз отдают красным оттенком, но кожа почему-то бледная, еле заметные круги под глазами зеленоватые. Скорее всего, из-за долгого перерыва между принятием алкоголя, организм Дилана отвык, и сейчас он чувствует себя не лучшим образом, но всё равно пытается твердо устоять на ногах и не бросает задачу, с которой приходит к матери. Когда в последний раз он столь «жестко» напивался? Сам не помнит, ему, честно, всё равно. Важно лишь то, что сейчас, в таком состоянии, он не будет церемониться и бросаться пустыми словами, на которые его мать наплюет с высокой колокольни.

А женщина всё поражается, заливая кипяток:

— Давно тебя таким не видела…

— Заткнись, — парень жестким тоном перебивает её, заставив поднять взгляд на стену, прекратив лить горячую воду в кружку. Внутри Лиллиан тут же возгорается чувство собственного достоинства и уважения к себе. Она любит себя, что не удивительно, поэтому с грозным видом оборачивается на сына, пронзая его своим ледяным взглядом. А ему что? Он на протяжении стольких лет существовал под натиском этих глаз, что теперь не воспринимает данное давление. Совершенно. Иммунитет к воздействию стороннего. Так что О’Брайен не дает матери высказать свое недовольство по поводу его обращения к ней, заговорив первым:

— Мы тут выпили немного с Робертом на днях, — полностью оценивает реакцию матери, которая моментально меняется в лице, выдавая больше нервного напряжения. Парень стучит дном бутылки по столу, не подходя ближе, смотрит на женщину, дергая зубами больную губу, и иногда притоптывает ногой, не в силах держать тело в спокойствии. Пальцы свободной руки вовсе без остановки стучат по его бедру.

Лиллиан ставит чайник. Хмурым взглядом проскальзывает по поверхности кухонной тумбы, затем поднимает его на Дилана, который не думает отступать:

— Он попросил меня вернуть ему деньги, — женщина значительно мрачнеет, что вызывает у О’Брайена нервный смешок. — Чётыре ляма, — он пристально следит за эмоциями матери, чтобы знать, как и куда бить. — Говорит, ты их взяла у него, — он не кричит, не ругается, он будто… Издевается. Тон его голоса такой обыденный, ровный, спокойный, даже мелодичный, хоть и хриплый. Всё дело в его внутреннем настрое. Он знает, что хватает Лиллиан за больную тему. И нет, дело вовсе не в Роберте, которого она так боится. Деньги. Она любит деньги.

— Это не правда… — женщина прикрывает веки, закачав головой, и поворачивается всем телом к сыну, чтобы начать объясняться, но тому не интересно:

— Заткнись! — его голос срывается, а сам парень делает большой шаг в сторону матери, которая скрывает свой страх, но отступает чуть назад, взглядом врезавшись в лицо Дилана, указывающего на неё бутылкой и с особым презрением плюющийся словами. — Мало того, что ты сдала его в полицию, сделав нас заложниками ситуации, так ещё и деньги стырила. Ты в своем уме? — процеживает, не способен воздержаться от агрессии. От той кипящей внутри ярости, что приводит его в бешенство.

— Дилан, послушай, это для нашего блага… — женщина в какой раз пытается навязать ему свое мнение, произнося слова мягким тоном. Больше подобное на него не действует.

— Плевать, что ты не посчитала нужным сообщить мне о таком нюансе, — он зол. Даже не пытайся внедрять в его голову свои мысли. — Отдай мне эти деньги.

Лиллиан начинает нервно потирать ладони, не скрывает того, как мнется, понимая, что её положение — не завидное. Дилан пьян. На него тяжело давить. Он не слушается.

— У меня их нет, — признается, разводя руки, после опуская их вдоль тела. А парень усмехается, качнув головой:

— Ты не так глупа, — до крови прикусывает кончик языка, пока сдерживает в себе злость. — Ты не потратишь столько бабла впустую. Ты хранишь их, чтобы в нужный момент использовать, — слишком хорошо знает её. — Поэтому, отдай их.

— Дилан… — Лиллиан тупо тянет время разговора, ждет, когда её сын остынет, но этого не произойдет. — Они… Они не при мне сейчас.

— У тебя время до завтрашнего вечера, — ставит строгие рамки, поскольку знает, что Роберт не оставит его в покое. И почему он должен терпеть дерьмо за проступки своей матери?

— Я знаю, ты собираешься стырить деньги, которые получишь с продажи дома, — парень продолжает говорить, правда, Лиллиан удается его сбить, иронично хмыкнув:

— Собираешься использовать чужие деньги для своей выгоды? — предполагает, усмехнувшись. — Ты не лучше меня.

Но её голос становится заметно тише, а уверенность пропадает из тона окончательно, ведь О’Брайен холодно и равнодушно смотрит на неё, с теми же эмоциями уничтожая её установки насчет себя:

— Нет, я не имею права брать их деньги, — спокойно выговаривает, каким-то образом справляясь с заплетающимся языком. — И ты не имеешь, — неприятно улыбается, ухватившись за очередную реакцию со стороны матери, которая немного опускает голову, пристально смотря на сына. — Поэтому, в случае, если у тебя нет тех денег, — его тон… Он издевается, и ему это нравится. — Что ты сперла, мы оба остаемся здесь и будем работать до остановки сердца, — опускает руки, стуча пальцами по горлышку бутылки. — Плевать, как. Ты и я, — использует её любимое обращение во множественном числе. — Мы вернем долг.

— Но… — женщина не оставляет попыток, настаивая на своем. — Это нужно нам с тобой, мы…

— Четыре миллиона! — Дилан вновь повышает тон, подходя к матери, а та еле удерживается на месте, гордо вскинув голову. — Мне нужно четыре миллиона — и вали, куда хочешь после того, как отдашь мне их.

Женщина с презрением щурит веки, сложив руки на груди, и встает в «позу», демонстрируя стойкость своего характера:

— Так… — цокает языком с особым недовольством. — Ты всё-таки принял решение? — не видит никаких эмоций на лице сына. — Ты остаешься здесь? — догадывается, пустив смешок. — Бросаешь единственного родного человека?

И тут он улыбается. Вот так внезапно. Колко. Ядовито. Парень смотрит на мать, как на идиотку, и она чувствует этот зрительный посыл, оттого её уверенность слегка сходит на «нет». О’Брайен отступает назад, поднося бутылку к губам:

— Почему же единственного? — щурится, с особым удовольствием отмечая. — У меня есть ещё охеренный батька.

Он не дает ей высказаться. Не дает выразить свою злость, остающуюся внутри женщины, но плохо то, что теперь её внутренняя агрессия будет искать выхода, и Лиллиан выпустит чувства на холст. Дилану плевать. Пусть только попробует бросить что-то ему в спину. Она не имеет права голоса, она обязана заткнуться и выполнить его поручение. Плевать. Просто, на фиг, плевать на тебя, Лиллиан. Уже давно.