Чужие облака (СИ)

- Глеб, а вот интересно, ты женишься на Анечке?

- Отстань, озабоченная, - отмахнулся он.

- Женишься, да?

Он повернулся к ней и снял солнечные очки, которые делали его похожим на шпиона. Чудесные его глаза, с голубыми огнями по серому, сейчас были  холодными и презрительными. Зрачки сузились и превратились в бисеринки. Очень обидно, потому,  что на Анечку он смотрел совсем по другому. Бисеринки наоборот расширялись и от серо-голубого фона оставался  только узенький обруч. Кира заметила это фокус, когда они сидели утром на скамейке. Глеб вдохновленно рассказывал что человек вполне может захлебнуться собственной блевотиной. Как, например, это сделал Джон Боннэм- барабанщик Лед Зеппелин.  И что следы астронавтов с Апполо будут видны  на луне еще десять миллионов лет, потому что там нет ветра и эрозии. Глядя на Анечку, зрачки его расширялись все больше  и больше, как будто хотели отразить ее всю,  как зеркало с головы до ног. Кира благоговейно внимала, а Анечка сосредоточенно сосала дюшес и красила ногти зеленым лаком.

На Киру он смотрел брезгливо, как на противную, волосатую гусеницу.

- Женишься на Анечке или нет?

- Конечно женюсь! - нарочито весело воскликнул он. - Я в десятом классе, она в девятом. Почему бы нам и не пожениться? Родить несколько таких  клопов, как ты?

В глазах его оскорбительное пренебрежение. Она поняла, что он шутит и вздохнула с облегчением.

- Я тебе скажу одну вещь, - понизила она голос. Эту фразу она выудила  из фильма про ковбоев, который вчера показывали в летнем кинотеатре. Все что сказал герой после, сбылось. - Запомни... Ты женишься только на мне.

Он смерил ее взглядом, как будто увидел в первый раз, и остановился глазами на большом родимом пятне на животе. Это пятно в форме двух развернутых крыл, как Глеб недавно заметил, похоже на очертания Фолклендских островов. Большое горе для матери Киры, потому что она боялась онкологии. А Кира была счастлива, что оно прилипло не на плече или шее. Балетный корсет довольно открытая штука.

- На тебе? Никогда! Ты вырастешь толстой и уродливой. И на носу у тебя будет бородавка с большую редиску.

Он вынул воображаемый револьвер из кобуры, нацелил его на Киру и выстрелил. Потом сдул облачко дыма с указательного пальца. Фильм тоже произвел на него впечатление.

- Глеб! – одернула его мать.

Но Кира вступилась за себя сама.

- Балерины не бывают толстыми. Раз! А я буду знаменитой, как Галия Измайлова.  Два! А твои Котята не умеют плавать. Три! И танцует она как коряга! Хочешь покажу?

Она вскочила, чтобы показать как танцует Анечка, но Глеб со злостью дернул ее за руку и Кира завалясь набок, опять невольно села  рядом с ним.

-Четыре! – мстительно добавила она.

Глаза ее победно блестели.  Теперь она точно знала, что Глебу не нравится, как танцует его подружка.

- Женится-женится, никуда не денется. Мальчики-девочки не ссорьтесь.  Давайте пойдем в столовую, а?  Есть хочется..., - разомленно отозвался  отец Глеба. Лицо его закрыла шляпа, прямо перед Кирой заросшие волосатые ноги. Она с неодобрением посмотрела на них, неплохо бы постричь ногти. Если Глеб еще что-нибудь скажет, будет скандал. Все это знали. Скандала Глебу не хотелось. Он с шумом захлопнул книгу. Резко поднялся  и с торопливой яростью попытался надеть вьетнамки. Но все время попадал не в те пальцы. Одна из них отлетела и шлепнулась Алине Евгеньевне на живот.  Та ойкнула и привстала с лежака. Отец Глеба снял с лица панаму.

- Ты что, Глеб? Обедать? – спросила его Вера Петровна. На ее теле бисером рассыпаны капли воды. Она только что вылезла из бассейна и все пропустила.

- Жениться его заставляют, - пояснил отец.

Глеб молча кинул свои вещи в маленький рюкзак и медленно,  с достоинством, удалился в сторону забора. Это означало : Плевать я на вас хотел, достали.

Степенно дойдя до конца короткой аллеи, он неожиданно в три шага разбежался, перепрыгнул через ограду и пропал за голубыми, давно некрашенными досками.

- У него гормоны, – сказал отец.

Вера Петровна промокнула лицо полотенцем и повернулась к дочери.

- Ты можешь его не доставать? Хотя бы один день?

- Гормоны не извиняют хамства,- вздохнула Алина Евгеньевна и с сочувствием посмотрела на Киру.

Семья Анечки-Котят отдыхала в коттедже, напротив главного корпуса. От коттеджа Зиминых и Миловановых к нему можно было пройти сквозь урючную рощу. Кира знала, что Анечка и ее родственники в столовой, на обеде. Они всегда ели во вторую смену. Возле двери стояли белые кеды, Кира знала чьи.  Анечка - высокомерная, набитая дура, которая только и знала, что хлопать ресницами и лизать чупа-чупсы. А когда жевала жвачку,  у нее было тупое, отрешенное лицо, как у коровы сторожа.  Кира медленно прошла по аллее мимо двери, но тут же вернулась. Соблазн был слишком велик. В Анечкины кеды она с удовольствием до краев, налила ледяную воду из колонки.

Вечером, Анечка вывихнула лодыжку на корте. Испорченные кеды сохли на деревянных брусьях скамейки. Принимая подачу Глеба, она успела дотянуться ракеткой, но запуталась в ремешках вьетнамок и с воем рухнула на покрытие. Она так орала, что Кира, собиравшая для них мячи в канаве, оступилась и до крови содрала коленку. До самого медпункта Глеб нес свою подружку на руках. Почти целый километр в гору. Прихрамывая и согнувшись под тяжестью двух ракеток, Кира волочилась за ними. Она была виновата во всем, плакала, но не жаловалась. Тонкой струйкой кровь стекала с ее коленки. Глеб взмок и покраснел, но было видно, что никакая сила не заставила бы его остановиться и передохнуть. Русая, выгоревшая голова Анечки лежала на его плече, а тонкая,  в золотистых волосках рука обвивала его напряженную шею. Прямо как на картинке в дневнике. Только Киру вытолкали, а в лодку вместо нее нахально залезла другая. У края дорожки Кира присела на скамейку, силы покинули ее. Обняв свое раненое колено, она горько зарыдала. Глеб и Анечка уплывали вверх по аллее. Ей уже не догнать их. Она плюнула на коленку и размазала пальцем кровь. Потом свернула с аллеи в тенистую хвойную рощу, где никогда не была раньше и  в изумлении остановилась у огромной, раскидистой арчи. Под ветвями исполинского дерева  прятался волшебный замок. Ветви сплетались в сводные потолки и отдельные горницы и там был даже чудесный трехствольный трон в центральной зале. Настоящие царские покои, хорошо бы здесь пожить. Или повесить хрустальный гроб на цепях и возлечь в него. Ждать когда Глеб придет и поцелует ее. Тогда она распахнет глаза, улыбнется и величественно встанет из гроба. А если не поцелует? Сощурит глаза и скажет : О, Миловановское насекомое, тьфу! И ей придется лежать еще тысячу лет. Ой, а это что у нас здесь такое? Гриб! Чудесный, с рыжеватой в крапинку шляпкой. Наверняка ядовитый. Как раз то, что надо. Жизнь, в принципе кончена. Глеб и так ее ненавидит, а если бы  узнал и про кеды...Она откусила маленький кусочек и проглотила. Запах сырости и кошачей мочи ударил в нос. Кира запихнула в рот весь гриб и быстро, не дыша сжевала его. Так Вера Петровна учила ее пить рыбий жир, чтобы не рвало от запаха. Потом она легла на землю и стала ждать смерти. Но смерть все не приходила и Кире стало скучно. Тогда она решила сначала пойти поужинать, потом поиграть в карты, а  померетьуж совсем ночью, когда все будут спать.

В кровати она обняла мать и зашептала : Вера Петровна, я ночью наверное умру. Ты только сильно не переживай...,- она не смогла договорить, потому что громко заплакала. Умирать уже расхотелось, было жалко маму, Мусю и вот еще вспомнилось, что в сентябре начнутся  репетиции Конька-Горбунка в настоящем театре. И в последние недели мая, перед каникулами, в хореографичке только об этом и говорили.     Вера Петровна была сумашедшей матерью. Она сразу решила ехать в Ташкентский госпиталь ночью, через опасный горный перевал. Но Алина Евгеньевна ее отговорила. Да и отец Глеба выпил к тому времени четыре банки пива.