Незнакомка из Пейроля

Официант поставил перед ними поднос с морепродуктами, которые заказал Адриан.

– Если я выйду на пенсию, Адриан, сможешь ли ты заменить меня?

Сын поднял голову и взглянул ему прямо в глаза.

– Ты говоришь это несерьезно, папа. Просто тебе сейчас тяжело.

Анри позволил себе улыбнуться, обрадованный проницательностью Адриана.

– Да, наверное… – признал он. – Но когда-то тебе все же придется сделать это.

– Пусть это случится не так скоро.

Может быть, он говорил это из любви к нему, может, не хотел принимать на себя ответственность, а может, потому, что дорожил свободой. Неужто в сорок лет он все еще находил в этом радость? Недавно с компанией приятелей он устраивал пикник в лесу, так они танцевали и веселились там до зари, как подростки. Его часто видели в обществе хорошеньких женщин, но в клинике Адриан вел себя очень сдержанно, и Анри не был знаком ни с его друзьями, ни с любовницами.

– Адриан, – вдруг спросил он, – ты никогда не думал о том, чтобы жениться?

Сын нахмурился и отвел взгляд.

– Знаешь, папа, женитьба это… Сам видишь, что стало с Паскаль; нет уж, спасибо!

Анри хотел было возразить, сказать, что в своей брачной жизни он иногда был невероятно счастлив с Камиллой, но осекся и промолчал, чувствуя, что с упоминанием имени жены его снова заполонит тоска, которую он старательно отгонял от себя в течение последних дней, поэтому он только понимающе вздохнул.

Проснувшись, Паскаль с грустью поняла, почему находится здесь, в этой большой, стандартной и безликой комнате; через приоткрытое окно она слышала журчание Тарна, протекавшего в нескольких метрах от отеля.

Горничная поставила у изножья кровати поднос с завтраком, и Паскаль поднялась, придерживая одеяло на плечах. Прошлым вечером Самюэль пробыл с ней в баре до закрытия, а потом пожелал спокойной ночи и сошел по лестнице вниз. Она обернулась, чтобы улыбнуться ему на прощание; ей было грустно оттого, что она нескоро увидит его в следующий раз. Он тоже выглядел печальным, хотя у него была какая-то женщина, периодически звонившая ему на мобильный. Ее звали Марианна, и он почти ничего не говорил о ней.

Паскаль налила себе чашку кофе, отломила кусочек булки и намазала его джемом. Ни тревоги, ни огорчения никогда не влияли на ее аппетит, и в этом, без сомнения, была одна из причин ее неистощимой энергии. Даже во время трудных ночных дежурств в больнице у нее не пропадало желание поесть. Несмотря на это, ее фигура сохраняла силуэт долговязой девушки-подростка с узкими бедрами и плоским животом. В то время, когда ей страстно хотелось ребенка, Самюэль даже советовал ей сделать рентгенопельвиметрию, [1] поскольку был уверен, что ее узкий таз не позволит ей рожать естественным путем.

Они столько говорили об этом будущем ребенке! Паскаль не удавалось забеременеть, и она страдала, Самюэля же это не беспокоило. Он обожал свою жену, с ребенком или без, и считал, что им некуда торопиться. Разве им не достаточно того, что они живут вместе? Паскаль выходила из себя, бунтовала, думала только об этой своей проблеме. Ей хотелось стать молодой мамой, и она впадала в отчаяние, не слушая доводов Самюэля, который беззаботно повторял, что все устроится. То же самое говорил и ее гинеколог, и, конечно же, Паскаль не следовало превращать все это в навязчивую идею. К тому же она тогда заканчивала учебу, писала диссертацию и готовилась к поступлению в интернатуру. В общем, вряд ли этот период можно было считать благоприятным для нормального зачатия. Но Паскаль никого не слушала, она сочла себя бесплодной и потребовала, чтобы Самюэль сдавал анализы вместе с ней. Он отказался. Это было началом того, что привело их к разводу.

Позднее Паскаль пожалела о своей глупой непримиримости, но тогда она искренне считала себя жертвой. Во время бракоразводного процесса по обоюдному согласию Самюэль выглядел таким несчастным, что она готова была сдаться, но, пробудив в себе неприязнь, отвернулась, чтобы больше его не видеть. Через несколько дней он переехал из Парижа в Тулузу, где получил место анестезиолога в больнице Пюрпан. Без сомнения, он хотел максимально отдалиться от Паскаль, однако продолжал ей звонить, делая вид, что остается ее лучшим другом. Он никогда не задавал вопросов о ее личной жизни, в его голосе по-прежнему слышалась бесконечная нежность, и когда она сообщила ему о смерти матери, он, быстро покончив с делами, бросился к ней, чтобы поддержать и утешить.

Самюэль… Что это за Марианна, которая преследовала его по телефону? Подруга, любовница или его будущая жена? Может, он не сегодня-завтра снова женится, ведь это просто невероятно, что за три года ни одной женщине не удалось его заарканить. Паскаль пожала плечами и съела последнюю булочку. Насытившись, она приняла душ и надела джинсы с черным пуловером. Ее поезд отправлялся вечером, поэтому ей предстояло провести весь день в Альби, гуляя по улицам и вспоминая детство. Школьный двор, собор Святой Сесилии, небольшой рынок, где в булочной Гайи она покупала бублики, посыпанные цедрой, или нежное анисовое печенье…

Она вышла из отеля в одиннадцать утра, оставив свою дорожную сумку у портье, и отправилась скорее в странствие, нежели на прогулку. С каждым шагом ей все больше вспоминались всяческие подробности и разные случаи, и она удивлялась тому, что ее память так отчетливо все сохранила и что она получает такое удовольствие от этих воспоминаний. Ни в Сен-Жермен, ни в Париже она не чувствовала себя дома. Она училась и работала, но в душе все еще хранила образы прошлого и чувствовала себя разъединенной со своими корнями. Здесь, на берегах Тарна, к ней постепенно возвращался покой, будто она вновь обрела что-то важное для себя.

Устав ходить и думать о своей матери, Паскаль зашла в старинный кабачок «Робинзон». Доев салат из редиса и соленой свиной печенки, который умели готовить только здесь, в Альби, она попросила хозяина ресторана вызвать для нее такси. У нее еще оставалось время, поэтому она решила все-таки съездить посмотреть на Пейроль. Вчера Самюэль предлагал ей слетать туда, но она не решилась, теперь же она была готова.

Пейроль… Узнает ли она это место, где прошло ее детство? Может быть, она слишком идеализировала этот дом в своем воображении, но ведь известно, что детские воспоминания, как правило, самые яркие и выразительные. Нет, она не могла уехать, не повидав этот дом.

Расположившись на заднем сиденье такси, она предупредила шофера, что он ей понадобится на оставшуюся половину дня, и рассказала о своем намерении поехать в Пейроль. На выезде из города ей вспомнились слова Шатобриана насчет Альби: «Этим утром здесь все напоминало Италию…» И правда, охристые стены домов, сады, стройные кипарисы, соседствующие с зонтичными соснами, в ярком солнечном освещении напоминали Тоскану. Самюэль возил ее туда в свадебное путешествие, и она восхищалась Флоренцией и Пизой, потому что чувствовала там знакомую атмосферу Ниццы.

– После Кастельно я поеду по трассе Д1. Вам это подходит? – спросил шофер.

– Да, годится. Там дальше возьмите вправо…

Она так часто ездила по этой дороге, что, казалось, могла бы ехать по ней с закрытыми глазами. Каждый день в пять часов она возвращалась из школы и, прильнув к спинке кресла матери, весело щебетала о событиях прошедшего дня. Ее мать не любила водить машину и ехала медленно, напрягаясь перед каждым поворотом и рассеянно слушая дочь. Мать вообще была не болтливой. Ее фразы всегда были размеренными и краткими, смех сдержанным.

Паскаль снова прижалась лбом к стеклу. Тарн был недалеко, в этом месте его берега были крутыми и дикими.

– Остановите! – внезапно воскликнула она.

Перед ними высилась стена из каменных нагромождений, окружавшая Пейроль, которую она узнала бы среди тысяч других стен. Ее сердце быстро забилось, и, глубоко вдохнув, она попросила шофера проехать еще сто метров до решетчатой изгороди.