Ветер прошлого

— А ты кто? — спросил я, включаясь в эту безумную игру.

— Я злая ведьма.

Ее присутствие, словно грозовая туча, подгоняемая ветром, оспаривало пространство у солнца и голубизны.

— Я пошутила, — сказала она, и атмосфера волшебства вмиг рассеялась.

— Вы хранительница виллы? — спросил я, приспосабливаясь к новой ситуации.

— Я хранительница своих кошек, — ответила она. — И своих воспоминаний.

— Можно осмотреть дом? — снова попытался я.

— Ну мало ли… — протянула она, окинув меня пристальным взглядом небесно-голубых глаз, так поразивших меня в первое же мгновение.

— Мало ли — что?

Я привык сметать препятствия на своем пути, и этот нелепый словесный менуэт уже начал выводить меня из себя.

— Мало ли что скажет управляющий, — улыбнулась она.

— Могу я с ним поговорить?

— А вы кто? — спросила она, опять поставив меня в тупик.

— Я просто случайно проезжал мимо, — придумал я с ходу.

— Никто не заезжает сюда случайно, — изрекла непоколебимая старуха.

— А я заехал именно случайно, — упрямо повторил я, решив стоять на своем. — Вилла очень хороша. Хотелось бы походить здесь, посмотреть.

— Да, но все-таки кто вы такой? — вежливо переспросила она, улыбаясь и не сдвинувшись ни на шаг.

Имело ли смысл говорить ей правду? С таким же успехом я мог бы объявить себя вице-королем Индии. Мое подлинное имя скорее всего ничего для нее не значило. А впрочем, в конечном счете я ведь и сам не знал, кто я такой. Более того, я приехал сюда именно для того, чтобы это выяснить.

— Я врач, — сказал я наконец. Это был дурацкий ответ, но он помог мне продолжить не менее нелепый разговор. — Мне хотелось бы знать, не продается ли вилла.

— Нет, — ответила она без колебаний. — Вилла не продается.

— Вы уверены?

— Разумеется. Срок еще не истек, — пояснила старушка.

— Какой срок?

— Столетний срок со дня смерти маркизы Саулины. Она умерла в октябре 1882 года. Значит, осталось еще два месяца.

— То есть через два месяца будет ровно сто лет?

Несколько кошек, видимо попривыкнув к незваному гостю, подошли поближе и теперь опасливо кружили около меня, сохраняя, однако, некоторую дистанцию.

— Не бойся, Рибальдо, — сказала старушка, поворачиваясь к огромному сиамскому коту, который терся о ее ноги, не спуская с меня глаз.

Я вздрогнул. Каким образом одному из котов досталось имя моего прадеда, да притом того самого, с которым была связана история табакерки? Неужели это тоже простая случайность?

— Почему Рибальдо? — спросил я.

— А почему бы и нет? Почему Саулина? Почему Феб, Ипполита, Фортунато или Стелла Диана?

— Стелла Диана? Откуда тут взялась Стелла Диана? — растерялся я.

— А откуда взялся Наполеон? — продолжала загадочная старуха, не отвечая на вопрос.

Услышав свое имя, полосатый кот нежно замурлыкал у нее на руках.

— И почему же?

— Для памяти, — доверительно призналась она. — Память порой играет со мной скверные шутки. Я и даю своим котам имена людей, бывавших в большом доме. Вот и не забываю.

— Понятно, — протянул я, хотя ровным счетом ничего не понимал.

— Ты слышишь, Наполеон? Он говорит, что ему понятно, — обратилась она к коту с видом заговорщицы. — Он думает, что мы и вправду его не узнали!

— Вы меня узнали? Что это значит?

— Ах, господин маркиз, да вы, должно быть, решили подшутить над старой женщиной? — чуть ли не обиделась она. — Вас ни с кем не спутаешь! Я бы вас узнала в любой толпе: это бледное лицо, черные волосы с серебристой проседью, пронзительный взгляд серых глаз, полный властности и силы, орлиный нос, решительный подбородок.

— Диана, — сказал я задумчиво. — Диана сегодня утром говорила мне те же самые слова.

— Диана — это чужое имя, я не знаю, кто она такая. А вот Стелла Диана — это семейное имя.

Уже второй раз она упомянула Стеллу Диану. Возможно, речь и не шла о женщине, с которой я расстался всего несколько часов назад, но у меня было такое чувство, что в этот странный августовский день может случиться все, что угодно.

— Кто такая Стелла Диана? — спросил я вслух.

— Не знаю. А что, вы ее знаете?

Я стиснул зубы, чтобы удержаться от ругани.

— Вы, господин маркиз, — продолжала она, — разбудили старых призраков. Представьте, услыхав вашу легкую поступь, я вспомнила другие шаги.

Она горестно опустила голову, скрывая лицо, словно потрясенная каким-то страшным воспоминанием.

— Чьи шаги? — попытался уточнить я без особой надежды.

— Громкий топот немецких сапог. Они бежали. Сперва ворвались сюда с грабежом и разбоем. А потом бежали. — Теперь в ее голосе явственно слышалась старческая усталость.

Я вспомнил бессвязный и полубредовый рассказ моего отца.

— Что делали здесь немцы?

— Эти истории не для ваших ушей, господин маркиз, — сказала она, вновь становясь веселой и лукавой. — В ваши времена было много роскоши и веселья. Позвольте мне угадать. Вы сказали себе: посмотрим, сумеет ли малютка Амелия меня узнать. И видите, вас узнал даже Наполеон.

И правда, полосатый кот выскользнул у нее из рук и принялся с урчаньем тереться о мои ноги. Ощутив головокружение, я нащупал в кармане пиджака табакерку — водораздел между прошлым и настоящим, точку соприкосновения с реальностью. Я ухватился за нее, как за якорь спасения. Мне казалось, что без нее я перестану существовать.

Старушка подняла руку ладонью вверх.

— Возможно, будет дождь, — сказала она. — Но это неточно. В последнее время даже погоду трудно предсказать. Все так изменилось. Весь мир изменился. Извините меня за стариковское ворчанье. Вы молоды. Вам не понять.

Но я ее понимал. С ходом лет многое из того, в чем я раньше был уверен, стало совсем иным. С горечью и неохотой я вынужден был признать, что мне становится все труднее строить планы на будущее.

— Идемте, — пригласила она меня, дав знак следовать за собой. — Давайте на минутку присядем, вспомним старые времена.

Мелкими старческими шажками она просеменила вперед и опустилась на каменную скамью у входа в административное здание.

Кошки окружили скамью, на которой мы уселись. Вдалеке глухо заворчал гром. В воздухе чувствовалось влажное дыхание дождя, листья платанов тревожно затрепетали.

— К счастью, гроза пройдет стороной, — заметила таинственная Амелия, складывая руки на коленях. — Уверяю вас, вилла не продается, — вдруг возобновила она прерванный разговор. — Это невозможно. Существует совершенно определенный запрет. Но вам, конечно, надо обратиться к управляющему, он все объяснит лучше, чем я. Видите ли, уважаемый синьор, я старая женщина, мне гораздо больше лет, чем вы думаете. Я помню… Знали бы вы, сколько воспоминаний… Ведут себя как сумасшедшие: появляются и исчезают, когда им вздумается. Смеются надо мной.

— Могу я узнать, кто управляющий? — спросил я с возродившейся надеждой.

— Конечно, можете! В доме у меня есть адрес. Я дам его вам, если хотите.

— Вы меня очень обяжете.

— Я так много знаю, — вновь начала она, тут же позабыв свое обещание и слегка наклонившись ко мне, будто хотела сообщить что-то по секрету. — Можете мне не верить, но я знаю всю историю.

— Ничуть в этом не сомневаюсь, — поощрил ее я.

— Вот смотрите, синьор, — она широко обвела вы-сохшей, как пергамент, рукой окружавшее нас пространство, — это парадный двор. Все, что вы видите, — дело рук Пьермарини [3]. Слыхали о таком? Это великий зодчий. Театр «Ла Скала» знаете? Это он строил. Королевский дворец в Милане, Королевская вилла в Монце — это все он. Он работал под покровительством Габсбургов и имел титул придворного архитектора эрцгерцога.

В старые добрые времена, во времена Саулины, над крышей виллы развевался штандарт маркизов д'Адда. Это означало, что дом открыт для гостей. Сменяли друг друга великолепные экипажи, приезжала знать, устраивались пышные празднества. В доме восемьдесят комнат, за ними следили больше сотни слуг. Один слуга только тем и занимался, что открывал и закрывал окна и двери. Больше ничего не делал. Начинал с утра и заканчивал к вечеру.