P.S. Я все еще люблю тебя (ЛП)

– Блин, неужели так трудно поверить? – я сощуриваю глаза, глядя на нее, и Хейвен открывает, а потом благоразумно закрывает свой рот.

Она еще раз бросает взгляд на фотографию Питера. Затем встает и идет в ванную, и когда закрывает дверь, говорит:

– Все, что я могу сказать, – если бы этот парень был моим бойфрендом, я бы никогда его не отпустила.

Все мое тело покалывает, когда она произносит эти слова.

Когда-то у меня были точно такие же мысли относительно Джоша, и посмотрите на меня теперь – будто прошло сто лет, и сейчас он для меня просто воспоминание. Мне не хочется, чтобы с Питером было так же – отголоски старых чувств, когда, закрывая глаза, едва ли можешь вспомнить его лицо, даже если стараешься изо всех сил. Несмотря ни на что, я хочу помнить его лицо всегда.

***

Когда наступает время уходить, я надеваю пальто, и письмо Питера выпадает из моего кармана. Марго поднимает его.

– Еще одно письмо?

Я краснею и торопливо говорю:

– Я не решила, когда мне следует отдать его ему. Следует ли мне оставить его в почтовом ящике, или по-настоящему отправить по почте? Или встретиться лицом к  лицу? Как ты думаешь, Гоу-гоу?

– Тебе следует просто с ним поговорить, – отвечает Марго. – Иди прямо сейчас. Папа тебя подвезет. Ты пойдешь к нему домой, вручишь ему письмо, а потом посмотришь, что он скажет.

Мое сердце бешено колотится от этой мысли. Прямо сейчас? Просто пойти туда, не имея плана, не позвонив заранее?

– Не знаю, – увиливаю я. – Такое чувство, что я должна больше над этим подумать.

Марго открывает рот, чтобы ответить, но Китти появляется из-за спины и говорит:

– Хватит писем. Просто пойди и верни его.

– Не позволяй, чтобы стало слишком поздно, – добавляет Марго, и я знаю, что она говорит не только обо мне и Питере.

Из-за всего, что с нами случилось, я избегала темы Джоша. Конечно, Марго простила меня, но нет смысла раскачивать лодку. Так что, последние пару дней я оставалась безмолвно поддерживающей и надеялась, что этого было достаточно. Но меньше чем через неделю Марго снова уезжает в Шотландию. И мысль о том, что она уедет, хотя бы не поговорив с Джошем, кажется мне неправильной. Мы все так долго были друзьями. Знаю, у нас с Джошем все наладится, потому что мы соседи, и так бывает между людьми, которые часто видятся. Ситуация улаживается почти сама собой. Но не для Марго и Джоша, когда она будет так далеко. Если они не поговорят сейчас, шрам со временем станет только тверже, закостенеет, и тогда они будут, словно незнакомцы, которые никогда не любили друг друга, и это – самая печальная мысль из всех.

Пока Китти надевает сапоги, я шепчу Марго:

– Если я поговорю с Питером, ты должна поговорить с Джошем. Не возвращайся в Шотландию, оставив все так, как сейчас.

–  Посмотрим, – отвечает она уклончиво, но я вижу надежду, которая вспыхивает в ее глазах, и это дает мне надежду тоже.

2

Марго с Китти спят на заднем сиденье. Китти положила голову на колени Марго, а Марго спит с запрокинутой назад головой и широко открытым ртом. Папа слушает NPR с легкой улыбкой на лице. Все такие умиротворенные, что мое сердце делает миллион ударов в минуту просто в предвкушении того, что я собираюсь сделать.

Я сделаю это сейчас, в эту самую ночь. До того, как мы вернемся в школу. Прежде, чем все вернется на круги своя, и мы с Питером станем ни чем иным, как воспоминанием, подобно снежным шарам – встряхиваешь их, на мгновение все переворачивается вверх дном и повсюду летят блестки, и это просто волшебно, – а потом все оседает и возвращается на свое место. Все имеет свойство оседать. Я не могу вернуться назад.

Я подгадываю время так, что мы оказываемся в квартале от места, где живет Питера, когда прошу папу высадить меня. Он, должно быть, слышит напряженность в моем голосе, необходимость, поскольку не задает никаких вопросов, а просто говорит «да».

Когда мы подъезжаем к дому Питера, в нем горит свет и на подъездной дорожке стоит его машина, так же, как и минивэн его мамы. Солнце только начало садиться – рано, из-за того, что зима. На противоположной стороне улицы, у соседей Питера, все еще горят праздничные гирлянды. Сегодня, наверное, последний день для этого, поскольку уже наступил новый год. Новый год, новое начало.

Я чувствую, как пульсируют вены на моих запястьях, и нервничаю, очень нервничаю. Выбегаю из машины и звоню в дверь. Когда слышу внутри шаги, машу папе, и он отъезжает с подъездной дорожки. Китти проснулась и, усердно улыбаясь, выглядывает из заднего окошка. Она показывает мне большой палец, и я машу в ответ.

Питер открывает дверь. Мое сердце скачет в груди, как мексиканские прыгающие бобы. На нем клетчатая рубашка, которую я никогда не видела прежде. Наверное, рождественский подарок. Волосы на макушке взъерошены, как будто он лежал. Он не выглядит так, что очень удивлен видеть меня.

– Привет. – Он разглядывает мою юбку, которая торчит из-под моего зимнего пальто, словно бальное платье. – Почему ты так одета?

– Для Нового года. – Может, мне стоило сначала пойти домой и переодеться. По крайней мере, тогда бы я ощущала себя собой, стоя у двери этого парня, в ожидании протянутой руки. – Ну, привет, как прошло Рождество?

– Хорошо. – Он выжидает время, проходят целых четыре секунды, прежде чем он спрашивает: – А как твое?

– Отлично. У нас появился щенок. Его зовут Джейми Фокс-Пикл. – На лице Питера нет даже и тени улыбки. Он холоден. Я не ожидала, что он будет холодным. Может быть, даже не холодным. Может быть, просто равнодушным. – Могу я поговорить с тобой секундочку?

Питер пожимает плечами, что вроде как означает «да», но войти он меня не приглашает. Внезапно, у меня в животе формируется тошнотворное чувство страха, что Женевьева внутри, но оно быстро рассеивается, когда я вспоминаю, что если бы она была внутри, то он бы не был здесь со мной. Он оставляет дверь приоткрытой, пока надевает кроссовки и пальто, затем выходит на крыльцо. Он закрывает за собой дверь и садится на ступеньки. Я сажусь рядом с ним, разглаживая вокруг себя юбку.

– Итак, в чем дело? – говорит он так, словно я отнимаю его драгоценное время.

Это неправильно. Совсем не то, чего я ожидала.

Но что именно я ожидала от Питера? Я бы отдала ему письмо, он бы прочитал его, а потом он бы меня полюбил? Заключил бы в свои объятия, мы бы страстно поцеловались, но всего лишь поцеловались, очень невинно. А что потом? Мы бы встречались? И как долго? Пока ему бы не стало со мной скучно, он не заскучал по Женевьеве и не захотел большего, чем я готова была бы дать, в постельном отношении, да и в жизненном тоже? Такие, как он, никогда не смогут быть довольными, сидя дома и смотря кино на диване. В конце концов, мы говорим о Питере Кавински.

Я так долго медлю, поглощенная стремительно развивающимися мыслями, что он снова повторяет вопрос, на сей раз чуть менее холодно.

– Что, Лара Джин? – Он смотрит на меня, будто ожидая чего-то, и внезапно мне становится страшно отдавать ему письмо.

Я сжимаю его в кулаке, засовывая глубже в карман пальто. Мои руки мерзнут. У меня нет ни перчаток, ни шапки,  мне следует просто пойти домой.

– Я просто пришла сказать… сказать, что сожалею о том, как все обернулось. И… надеюсь, что мы все еще можем быть друзьями, и с Новым годом.

При этих словах его глаза сощуриваются.

– С Новым годом? – повторяет он. – Это то, что ты пришла сюда сказать? Сожалею и с Новым годом?

– И надеюсь, что мы все еще сможем остаться друзьями, – добавляю я, покусывая губу.

– Ты надеешься, что мы все еще сможем остаться друзьями, – повторяет он, и в его голосе слышны нотки сарказма, которых я не понимаю, и которые мне не нравятся.