Большой обман

— Да. Впрочем, нет, — я отступаю на заранее подготовленные позиции, — не совсем.

— Слушай, я ведь только предложил.

— Я понимаю, но это же ужас. Да одна мысль о переезде в деревню меня пугает.

— Но почему?

— Послушай, — говорю я, — по-моему, это совершенно ясно. Ресторанов нет, кинотеатров нет, выставочных залов нет, лесбиянок нет, азиатов нет, красавцев-кинозвезд нет, обжорок нет, маринованных овощей в магазинах нет. Театров тоже нет.

— Когда ты в последний раз была в театре?

— В 1987-м, но это неважно. А вдруг мне захочется?

— Ни с одной лесбиянкой мы не знакомы.

— Зато мы знакомы с Питом.

— Он не лесбиянка.

— Я понимаю, но он полуеврей, и, если мы переберемся в деревню, он не сможет больше работать на тебя. И в гости он к нам приходить не сможет.

— С чего это?

— Потому что деревенские устроят погром. И только представь себе, что они сделают с Лорной. Мать-одиночка. Да они побьют ее до смерти камнями. Или учинят еще что-нибудь в том же духе. Типа той сцены из «Освобождения» [4], когда вахлаки выходят из леса с охотничьими ножами и насилуют Берта Рейнольдса.

— Не насилуют они Берта Рейнольдса.

— А кого тогда насилуют? Кого-то ведь они точно дрючат.

Джо поднимается и скрещивает на груди руки, давая понять, что разговор окончен.

— А как насчет танца «моррис» [5]? — пристаю я, пытаясь удержать его. — Только не говори, что он не наводит на тебя ужас. Мужики в коронах и блузах с оборками скачут вокруг «майского дерева» и бренчат погремушками. Это дико. Это ненормально. Прямо извращение какое-то.

— Ты так весь день и собираешься валяться с головой под подушкой?

— Нет.

— Тогда какого черта ты не вылезаешь?

— У меня прыщ на подбородке. Не хочу, чтобы ты видел мой подбородок.

— Слишком поздно, — говорит Джо, направляясь к двери. — Я на него вдоволь насмотрелся, пока ты спала.

— Черт! — Я отбрасываю одеяло с подушкой. — Ну и как я теперь затащу в постель Боно?

Джо выходит в сад, а я шлепаю на кухню, намереваясь сварить кофе для нас. Приведя кофеварку эспрессо в боеготовность, открываю гигантскую банку с маринованными огурцами и смотрю в окно. Мне видно, как работает Джо. Наш садик размером с пляжное полотенце, но с тех пор, как мы въехали, Джо умудрился превратить его в настоящий маленький оазис. От прочих жильцов садик отделяет бамбуковый занавес; крошечная деревянная беседка, которую Джо окончательно доделает к концу сегодняшнего дня, увита растениями; участок посыпан гравием и заставлен горшками с кленами и финиковыми пальмами. Довершает картину дюжина глянцевых вечнозеленых растений, названия которых я никогда не могла запомнить.

Уж кто-кто, а Джо знает все эти названия. Он садовник. Во всяком случае, последние шесть лет. Уж он-то во всем этом разбирается и даже ухитрился обучить кое-чему меня. Прежде домашние растения у меня не приживались. Пара недель — и до свидания. А теперь кактус в моей ванной живет уже больше года. Ежели он перенесет следующую зиму, я, пожалуй, расхрабрюсь и заведу золотых рыбок или кошку. За ними-то уход посложнее будет.

Я выхожу в сад с чашкой горячего кофе для Джо и присаживаюсь на ступеньку, наблюдая, как он отпиливает дощечки для беседки. Утро холодное, в ледяном мартовском воздухе еще чувствуются отголоски прошедшей зимы, и я кутаюсь в кофту. Как всегда, Джо работает без заранее составленных планов или инструкций. Насколько я могу судить, он даже ничего не измеряет. Когда-то это меня раздражало. Я ни одно дело не начинаю без тщательно разработанного плана, и сама мысль о том, что Джо способен смастерить стеллаж или забор без всяких предварительных проработок, меня бесила. А теперь мне это нравится. Меня восхищает, что из кучи кирпичей, досок и железяк Джо может соорудить что-нибудь реальное прямо у меня на глазах. Джо — он такой. У него дар приводить все в порядок.

Джо и я впервые встретились пять лет назад на вечеринке в духе семидесятых. С тех пор мы вместе — срок порядочный. На вечеринке, как и полагается, было полно халявщиков и торчков, не говоря уже о студентах в растянутых майках с надписью «Джефферсон Эйрплейн». Отчетливо помню, что чувствовала себя не в своей тарелке. Я тогда работала официанткой, притом в последнюю смену, и у меня не было времени заехать домой и переодеться. Подмышки у меня были пропотевшие, на левом лацкане красовалось пятно от кетчупа, а в кармане джинсов лежала мятая записка от одного бармена с приглашением на ужин. Выйдя из такси, я сразу же пожалела, что отпустила машину. Первые двадцать минут я пыталась отыскать кого-нибудь из знакомых, затем битый час трепалась о вегетарианских диетах и туфлях с восемнадцатилетней девчонкой, явно страдающей анорексией, потом с тоски прихватила бутылку винца и постаралась схорониться в уголке рядом с масляной лампой и кучей игр, модных в семидесятые годы.

Только я погрузилась в мрачные мысли о том, когда же состарюсь настолько, чтобы перестать ходить на дурацкие вечеринки, где в туалет непременно очередь, а из собственного бокала приходится вылавливать окурки, как кто-то тронул меня за плечо. Это был Джо — в черной рубашке и белом костюме в духе «Лихорадки субботнего вечера».

— Во что сыграем, в «высшие козыри» или в шарики? — Это его первые слова.

Я не могла поверить своей удаче.

— Выбирай. — Я бросила в рот пару орешков и предложила ему вина. — Я все равно выиграю.

— Ты так считаешь?

Его смущенная улыбка меня покорила.

— Разумеется. Сомнений здесь быть не может.

Джо потер руки:

— Играем. Скажем, ставка два фунта в шарики, четыре в карты?

— Может, не надо? — спросила я. — Не люблю азартных игр.

— Ничего страшного. Чисто по-дружески.

— Хорошо, — согласилась я. — Пусть будет так.

— Знаешь что, это было совсем не по-дружески.

— Наверное, я должна была тебя предупредить. В детстве я была грозой всей школы по части «козырей».

— Значит, разделала лоха, да?

— О чем ты? Оставь свои деньги при себе.

— Ага. Только лучше бы ты дала мне выиграть хоть разок. Ведь все сдачи до единой за тобой.

— Извини. — Я взяла со стола карты и сложила их обратно в пластиковую коробочку. — Ничего не могу с собой поделать. Перед началом игры я вспомнила все выигрышные алгоритмы.

— Прямо сейчас? Перед тем как мы сели играть?

— Ну и что тут такого? У меня хорошая память на цифры. Мне достаточно мельком посмотреть на них.

Глядя на меня, Джо недоуменно усмехнулся.

— И в каких еще предметах ты была сильна в школе? Конечно, кроме разделывания под орех ничего не подозревающих парней?

— Не знаю. В математике, наверное. Ты помнишь, в какой день недели родился?

— Да. По-моему, в…

— Подожди, не говори. Я сама назову день. Твоя дата рождения?

— Двадцать седьмое июля тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года.

— Четверг, — сказала я после короткого размышления. — Ты точно родился в четверг.

— Действительно. Круто. Как ты узнала?

— Это нетрудно. Просто надо применить формулу.

На обратной стороне какого-то старого чека я нацарапала формулу и показала Джо, как я по ней все рассчитала.

— И все это ты проделала за пару секунд? пробормотал Джо, уставившись на нагромождение цифр и алгебраических знаков. — Ты рассчитала все это в уме?

— Ну да. Это вопрос практики. Когда я была маленькая, меня научил папа. С годами я научилась считать еще быстрее.

— И кем был твой отец? Математиком или типа того?

— Типа того, — ответила я, теребя рукав. — Он преподавал естественные науки.

— Преподавал?

— Он бросил нас, когда я еще училась в школе. Даже не знаю толком, чем он сейчас занимается.

— Ты с ним не встречаешься?

— Нет, — сказала я. — Я его не видела давным-давно.