Голос сердца (ЛП)

— Помнишь, тренер сказал, что такое иногда случается, Хантер. Мне все же нужно, чтобы ты нашел доктора Мура. Это действительно важно. У него есть мой план родов, и он нужен мне.

Я волнуюсь. Я так сильно волнуюсь сейчас, и, хотя ненавижу игнорировать желания Элли, я не оставлю ее одну, чтобы пойти искать этого врача, где бы он, черт возьми, не находился сейчас. Здесь хорошие дежурные врачи, которые могут помочь нашему ребенку появиться на свет, и если доктор Мур не появится здесь вовремя, они справятся прекрасно и без него.

— Хантер, я волнуюсь. Мне страшно, — всхлипывает она. — Что-то не так.

— Наш ребенок в порядке. С ней все будет хорошо, — говорю я, сжимая руку Элли.

Именно так и должно быть. Где этот чертов доктор? И почему никто не говорит нам, что происходит?

Дежурный врач, наконец, вбегает в палату с портативным ультразвуковым аппаратом.

— Мы просто хотим убедиться, что ребенок находится в правильном положении, — объясняет спокойно врач. Это все, что им нужно узнать? Не похоже, что это так. Он всего лишь хочет нас успокоить? Если да, то это не сработает. — Хорошо, у нас есть сердцебиение, но слабее, чем хотелось бы. Мне не нравится делать кесарево сечение еще нерожавшим девушкам, миссис Коул, но, в данной ситуации, это самый безопасный выход, нам нужно поскорее извлечь ребенка.

— Кесарево? — спрашивает Элли сквозь слезы. — Но я не хотела делать его.

Медсестра протягивает ручку Элли, чтобы она подписала несколько бумаг. Это занимает менее десяти секунд. Они уже выкатывают ее из палаты обратно в зал. Кто-то бросает мне медицинский халат и маску, а затем просит надеть их и следовать за медиками вплоть до операционной. Это безопасно? С Элли все будет хорошо? Кажется, она так боится... но я знаю, что это нормальная практика. Так сказал и наш тренер.

Я изо всех сил пытаюсь натянуть халат на свою футболку, пока бегу по коридору в другой зал, там вижу много врачей. Меня трясет и лихорадит, я в оцепенении захожу в операционную. Медсестра ведет меня к табуретке, расположенной у изголовья Элли.

— Просто расслабьтесь, — говорит медсестра, улыбаясь и поглаживая мою руку. — Она сейчас нуждается в вас.

Я ужасно хочу, чтобы все прекратили говорить мне расслабиться. Как, черт возьми, я могу расслабиться? Моя жена на операционном столе, а моя еще нерожденная дочь в беде. Кто расслабился бы в этой ситуации?

Я стараюсь дышать, игнорируя нервозность, но ничего не выходит. Я расчесываю пальцами мягкие волосы Элли, убирая их с лица.

— Ты в порядке? — спрашиваю я. Глупый вопрос. Конечно, она не в порядке, но сейчас я не знаю, что еще сказать.

— Насколько это возможно, — тихо говорит она. Я знаю, что она в ужасе.

— У нас уже нет времени на спинальную анестезию, — кричит врач. Это доктор Элли, слава Богу. Я не знаю, когда он попал сюда, но он здесь. — Мистер Коул, вам нужно покинуть операционную прямо сейчас.

— Что? Почему? — спрашиваю я, чувствуя себя совершенно беспомощным. Медсестра вставляет другую трубку в капельницу Элли. — Что это? — спрашиваю я.

— Мы должны ввести вашей жене общий наркоз для кесарева сечения. У нас нет времени делать ей спинальную анестезию, чтобы не подвергнуть ребенка опасности, так что мне нужно, чтобы вы попрощались и ожидали в соседней комнате. Как только родится ребенок, мы дадим вам знать, что происходит.

Я не могу быть здесь во время рождения моей дочери? Я не могу быть рядом с Элли?

— Мистер Коул, мы должны сделать это прямо сейчас, — ее врач кричит, вытаскивая меня из панического тумана, что окутал меня.

Элли уже в полубессознательном состоянии, когда я наклоняюсь и прижимаюсь губами к ее губам, чувствуя слезы, которые наполняют мои глаза.

— Я люблю тебя, Элл. Когда ты проснешься, мы будем уже семьей.

Мы. Верно?

Она слабо поднимает руку и кладет ее мне на лицо.

— Давай назовем ее Оливия, — шепчет она.

— Ты же говорила, что не хочешь давать ей имя, пока не увидишь ее, — напоминаю ей. Но ее глаза уже закрыты, а меня выпроваживают из операционной. — Я люблю тебя, Элли, — кричу я.

Я не должен плакать. Я должен быть сильным. Я не плачу. Я не плакал с детства. Почему это все кажется таким неправильным? Я не должен оставлять ее прямо сейчас. Это моя работа — находиться рядом с ней.

Теперь я один в маленькой комнате с кулером и телевизором. Присаживаюсь на стул, так как чувствую, что мои колени могут подвести меня. Я могу упасть в обморок, даже не видя ни капли крови. Удерживая голову в руках, я отсчитываю секунды, удивляясь тому, как долго они тянутся.

Сухость в горле мешает дышать, поэтому я наклоняюсь к кулеру, захватывая бумажный диффузор и заполняя его водой. Мы не так все планировали.

Мне кажется, что проходит целый час, прежде чем врач выходит через дверь, но это не доктор Элли.

— Мистер Коул, — говорит он. Я встаю вопреки своей физической слабости. — Ваша дочь само совершенство. Пуповина была обернута вокруг ее шеи два раза, но сейчас она находится в специальном отделении, где получает достаточно кислорода, поэтому скоро все будет замечательно. Медсестра встретит вас в блоке неонатального ухода, чтобы вы могли немного побыть с вашей дочерью, — с гордой улыбкой доктор тянется к моей руке. — Поздравляю, сынок. Она красавица.

— Как Элли? — спрашиваю я, дышать стало немного легче. — Она скоро придет в себя?

— Элеонор сейчас под... — доктор прекращает говорить, так как у него неожиданно пищит пейджер. После долгой паузы он смотрит на меня с широко открытыми глазами. — Мне нужно кое с кем поговорить сейчас.

Он выбегает из комнаты, а я остаюсь стоять, глядя на дверь. Его взгляд, это связано с Элли? Она в порядке? Я толкаю дверь и оказываюсь в пустом коридоре, вращаясь вокруг, ища медсестер... или кого-либо, кто может помочь мне понять, что происходит. Не найдя никого, я иду обратно в зал ожидания.

Медсестра, наконец, входит в комнату ожидания и садится рядом со мной, положив руку мне на спину.

— Хотите ли вы увидеть свою дочь? — спрашивает она с нежной улыбкой.

— Элли в порядке? — спрашиваю я.

— С ней сейчас врачи, — говорит она с оттенком беспокойства.

— Что это значит? Что-то случилось? — я спрашиваю более твердо на этот раз, пытаясь не паниковать.

— Когда они освободятся, то обязательно все вам расскажут, — говорит медсестра, пытаясь казаться обнадеживающей. — На данный момент вы должны сосредоточиться на вашей дочери.

— Оливия, ее зовут Оливия.

Мы идем, кажется, целый километр до конца этого зала, пока не заходим в комнату, окруженную окнами. Медсестра подводит меня к маленькой кроватке с пластиковыми бортами. И я вижу ее... Оливия. Она идеальна. Я смотрю на свои пальцы, считая их и ее пальцы. Десять и десять. Ее нос — у нее идеальный маленький нос Элли. Она неописуемо красива.

— Хотите подержать ее? — спрашивает медсестра.

Элли первой должна взять ее на руки.

— Я не вправе... — начинаю я.

— Она хотела, чтобы вы взяли на руки вашу дочь, — говорит медсестра с улыбкой, — тем более, она будет долго отходить от общего наркоза. Она не хотела бы, чтобы Олив так долго ждала, — медсестра подходит к кувезу, осторожно поднимает мою маленькую девочку, держа ее плотно завернутой в розовое одеяло. — Нам нужно было вставить трубки в ее носик на некоторое время, пока уровень кислорода в ее легких не достигнет той отметки, которую мы хотим увидеть. Так что будьте осторожны, чтобы не сместить их.

Медсестра подтягивает поближе деревянное кресло-качалку и берет меня за руку, направляя к нему. Стоя как бревно от вида этого крошечного маленького человечка, я прижимаю Олив к груди, чувствуя ее тепло. Она успокаивает меня. Олив открывает глаза и смотрит на меня потерянным и одновременно любопытным взглядом. Я мгновенно таю. Я влюбился. Эта маленькая девочка моя. Она принадлежит мне, навсегда. Как мы можем создавать нечто столь совершенное?

— Я твой папа, — говорю слабым голосом сквозь слезы. — И я обычно не плачу так много, но ты просто так прекрасна.