Постскриптум (СИ)

— Хочу есть, уже пора возвращаться, и прекрати смотреть на меня как на седьмое чудо света, женщина, — будто переключает канал и возвращается к прежнему состоянию. Актер. Долбаный актер, чтоб его. Кто бы подумал.

Задумчиво киваю, зову сына и, затолкав его в машину, везу нас троих домой.

На часах около половины одиннадцатого. На столе бокалы и прочая фигня. В душе мутно. В голове винегрет. И если еще недавно один лишь Леша насиловал мне мозг, то теперь туда, словно острая специя, примешался Кир.

— Переодевайся. — Всовывает мне в руки несколько пакетов. Один тяжелее, другие полегче. А что же там — никаких мыслей.

Демонстративно. Даже упрямо. Начинаю рыться в подаренном. В первом, самом тяжелом пакете оказываются босоножки. Черные. Кожаные. На одурманивающе сантиметров пятнадцать, не меньше, каблуке. С открытым носом и металлическими пластинами, идущими по подъему. Красиво. Нет, это мягко сказано… Они потрясающе, но цена у них явно заоблачная.

Хочу было открыть рот, чтобы спросить, какого лешего мне преподносят такой недешевый подарок, но тот прикладывает палец к своим губам, призывая к молчанию, и кивает в сторону другого пакета. А там. А там. Блять. Там белое. Белее свежевыпавшего снега — платье. С голой спиной и двумя широкими полосками ткани, что идут от стильного металлического пояса к шее, закрепляясь за ней. Юбка идет в два слоя. Одна подлиннее и доходит почти до колена, явно плотно облегая, а вторая, как забавная подвядшая ромашка опустившая лепестки, вдвое короче.

Только даже это шокирующее своей красотой и дороговизной одеяние мне не дают прокомментировать. Указывая на самый мелкий пакет. Где, собственно, лежит широкий браслет-пластина. Стопроцентно не медный, а золотой. Еще и с вставками, усыпанными блестящими черными камнями. И теперь, глядя на все лежащее передо мной, я понимаю, что к чему и как, и зачем. Идеально подобранный образ вплоть до аксессуаров.

— Только честно, нравится? — приподнимает задумчиво бровь.

Глажу пальцами мягкую ткань, оставляя отпечаток пальца на широком поясе, который, скорее всего, хоть я и не уверена до конца, но золотой… Понимаю, какую чертову кучу денег это все стоит и по отдельности, и вместе. Да и на обуви походу тоже не просто металлические вставки. Матерь божья.

— Мой вкус ты знаешь, — мутно отвечаю. Закрадывается мысль: может, он кому-то купил подарок, а спрашивает мое мнение? Может, у меня с той девушкой одинаковая фигура?

— Потому и спрашиваю: нравится или нет?

— А в честь чего? Если это, конечно, мне.

— Ну а кому? Для меня явно размерчик маловат. — Снова амплуа шута. Задолбал. Вздыхаю, стрельнув взглядом из-подо лба. — Надевай, мне надоело смотреть, как ты встречаешь Новый, мать его, год в домашней одежде. Побудь ты нормальной бабой хоть один вечер. — Кривлюсь. Вот от души. Нормальной, блин, бабой, значит, побудь. А в остальные дни я, получается, не нормальная баба? Клево. Хорошо хоть кошелкой старой не обозвал.

— Да ты охамел вконец, дружок. Как хочу, так и встречаю, — упрямо в ответ. Легкая обида появляется. Хотя с чего бы? Я и правда, чаще сижу дома, чем куда-то выхожу. И красоваться нарядами совершенно негде и не с кем. Собственно, как и финансов на пополнение коллекции красивых вещей взять неоткуда. Сопротивляться бы да возмущаться. Но женское самолюбие и желание облачиться в нечто роскошное берет свое.

Молча покидаю странно смотрящего Кирилла. Запираюсь в ванной. Где старательно, но быстро рисую себе лицо. Делаю идеально гладкий высокий хвост. Обуваюсь. Одеваюсь. Зачем-то даже крашу ногти в такой же дебильно-розовый, как и на ногах. Придирчиво осматриваю отражение в зеркале. И мне нравится. Отголоски прошлой меня. Горячей. Вкусной. Соблазнительной. Той, которая не без труда, но сломала сопротивление Леши. Свела его с ума и заставила хотеть. Смотреть. Заполучить себе.

— Ты там уснула? — Стук в дверь заставляет вздрогнуть. Чертыхнувшись, выдыхаю. Расправив юбочку на платье, которая забавно торчит поверх облегающей бедра ткани. — До курантов двадцать минут осталось. И я скоро съем все, что ты приготовила, от скуки. — Внезапно затыкается, когда выхожу. Осматривает несколько минут, а у меня аж кожа зудеть начинает. Потому что это не глаза сейчас напротив, а чертов сканер. Наглый как танк. И откровенно не скрывающий собственную оценку увиденного.

— Ты хотя бы пережевывай, а то кусками сжираешь. Несварение будет, — с ухмылкой, но какой-то чересчур не ядовитой тихо говорю.

— Угу, — чему-то своему явно кивает. Закусывает изнутри нижнюю губу и чуть ли не выламывает себе пальцы. Аномально задумчивый. Непривычно серьезный, а после просто шурует в комнату. — Жрем, — объявляет и начинает накладывать себе салат. Как хомяк набивает рот. Наливает из притараненной бутылки виски себе в стакан, чуток отпивает и, откинувшись с тарелкой в руках на спинку дивана, уставляется в новогоднюю программу.

А мне так смешно, что я чуть ли не давлюсь, наблюдая за этим мини-спектаклем. Ну вот хочет же. Вижу. Так явно сегодня. И так забавно. Сам принес, сам одел, сам же нарвался. Придурок. Это какой-то изощренный мазохизм. Нездоровый, давно перешедший все мыслимые и немыслимые границы.

А дите счастливое, аки слон. Отправляет в рот выпрошенных букашек. Мурлычет себе под нос. Еще и успевает меня разглядывать, щебеча, какая я у него красивая. Чтобы спустя мгновение умчаться как торпеда, когда слышит звонок в дверь. И вот тут-то мне начинает плохеть. Потому что единственный, кто может прийти кроме Кира, это его брат. А уже без пяти минут двенадцать. И ему сейчас я совсем не рада. Потому что выгляжу как на выданье. Дорогая. Шикарная. И в компании младшего Алексеева. Лично меня подобное навело бы на определенные мысли.

Леша спокойно заходит. Наливает себе стакан сока и как раз успевает чокнуться с нами под звон курантов. С намертво прилипшими ко мне глазами. Глубокими и обжигающими. Успевший, кажется, за считанные секунды осмотреть каждый миллиметр моего тела. Ровно так же, как и кинуть уничтожающий взгляд в сторону невозмутимо пьющего свой янтарный напиток Кирилла.

Ситуация аховая. Это как два льва на чужой территории. И права качать не могут, и собственную власть показать хочется. Уморительно. Так напряженно, что у меня едва ли кожа не начинает сама лоскутами слезать. И я, конечно, понимаю, что он не пришел с пустыми руками. Но…

— Зайка, ты же хотел на песочке полежать, как на той картинке, помнишь? — Сижу, ушки на макушке. Предчувствуя что-то нездоровое. — Вот съездите с мамой на две недельки.

— И с тобой? — Так стоп. Чего? Куда кто и с кем поедет? Не поняла. Приподнимаю бровь и как раз встречаюсь взглядом с бывшим мужем.

— Я, милый, не смогу с вами поехать. Но мы будем каждый день созваниваться, хорошо?

Так, подождите. У него же где-то-там зимой будет годовщина свадьбы. И он, похоже, решил свозить счастливое семейство на отдых, одновременно выпнув и нас из города.

— А почему? — Илья искреннее и рад и расстроен одновременно.

— Потому что тоже поеду на песочке лежать, но с тетей Олей и Элиной. Ты же понимаешь, что мы не можем все вместе отправиться на отдых. Но я не хочу, чтобы ты и мама мерзли здесь, пока я загораю.

Кирилл делает вид, что ну очень увлечен выступлением какой-то попсовой певички. Ребенок радуется и крутит в руках билеты на самолет и еще какие-то-там документы. Явно бронь на отель или что-то в этом роде. А меня и бесит, и расстраивает, и злит происходящее. И не потому, что я против отдыха. Это как раз отличная идея, особенно, если учесть, что Илье будет очень неплохо увидеть море и сменить обстановку. Но… Снова гребаные подачки. Он уезжает, и совесть не позволяет бросить нас тут замерзать. Как, блять, великодушно.

Закидываю ногу на ногу, позволив платью задраться до середины бедра. Складываю руки на груди, подпирая и заставляя ту еще больше выглянуть из выреза. Напускаю тонну наглости в глаза и смотрю в лицо своей погибели. Потому что нечего сказать. Но делать вид, что я смиренно принимаю положение, в котором благодаря ему оказываюсь, — не собираюсь. И мне тошно, все развивается как в наитупейших анекдотах про жену и любовницу на одном курорте.