История первой любви

— Я лучше ущипну тебя, чтобы ты поскорей бежал в ванную и мыл руки. Ужин остывает, — улыбнулся Билл.

— Ну, па! Мы еще не дослушали…

— Джефф, да не волнуйся, — вмешалась Стеф, поднимаясь с пола, — у нас с тобой будет время прослушать весь альбом тридцать три и три десятых раза.

Мальчик недовольно сморщил нос, но затем вприпрыжку помчался в ванную. Оттуда раздался шум воды, перемежаемый восторженными возгласами:

— О, Тони Мэльюсибл! Невероятно! Не могу поверить!

Стеф и Билл переглянулись и, рассмеявшись, повторили в унисон:

— Не могу поверить!..

От того, что они сделали это вместе, Стеф почувствовала прилив радости и удивительную легкость на сердце. Ей хотелось смеяться еще и еще.

— Я, признаться, тоже не могу поверить, — нежно глядя на нее, произнес Билл.

— В Тони Мэльюсибла? — повернулась к нему Стеф, собирая в то же время рассыпанные по полу пластинки и кассеты.

— Нет, — качнул головой Билл. — Я имею в виду то, что произошло с Джеффом.

— Не понимаю, — Стеф вопросительно посмотрела на него широко открытыми, по-детски ясными глазами.

— Ведь это же теперь совсем другой ребенок! Слыхивал я, что бывают на свете чудеса, но видеть их пока не доводилось.

На ее губах появилась счастливая улыбка.

— Ты хочешь сказать, что настроение у него стало получше? Ну да моей-то заслуги в этом собственно и нет. Просто надо иметь полезные знакомства в верхах.

— Так ты его подкупила? Маленькая такая взяточка, а?

Стеф сощурилась с притворным возмущением.

— Не взятка, а вознаграждение! Что это вас, Уиндхемов, тянет на криминальную терминологию? Никак дурная наследственность?

Но Билл шутки не поддержал. Его лицо побелело, как мел, и Стеф поняла, что невольно коснулась больного места.

— Извини, Билл, ради Бога, — залепетала она, густо покраснев. — Знаешь, и ничего такого не имела в виду…

Но он уже взял себя в руки и поспешил ее успокоить:

— Ничего, ничего, не бери в голову. Цело прошлое. Старик давно умер, да и когда был жив, все и так знали о том, что он сидел.

Билл произнес это ровным спокойным голосом, но не смог скрыть горечи. Что бы он ни говорил, подумала Стеф, а память об их родовом позоре, об этом клейме, по-прежнему жива и отравляет ему существование. И как ей можно было такое брякнуть, корила она себя. Готовая провалиться сквозь землю от стыда, Стеф осторожно прикоснулась к его руке.

— Прости меня, пожалуйста. Ты же знаешь, твое происхождение никогда не имело для меня никакого значения. Мне и в школьные годы было не важно то, что твой отец сидел, а теперь и подавно…

Билл посмотрел на нее, маленькую, хрупкую и еще больше съежившуюся от чувства своей вины, и вздохнул. Разве она уже не говорила раньше все это множество раз, да и совсем недавно тоже? И разве прошлое его отца имеет для него теперь значение, если он, Билл Уиндхем, еще много лет назад научился не обращать внимания на пустую болтовню о социальном статусе? Почему же он сейчас так болезненно прореагировал на ее слова? Наверное, потому, сказал Билл себе, что все связанное с этой женщиной трогает его до глубины души.

— А что для тебя имеет значение, Стеф? — дрогнувшим и каким-то чужим голосом спросил он.

Стеф почувствовала его состояние. И то, сколь многое значил для него ее ответ. Инстинктивно ей захотелось спрятаться, уйти от разговора, но она уже не могла уклониться и кротко промолвила:

— Только ты…

Неужели это не сон? Или это время пошло вспять, и она, преодолев невидимый барьер, все-таки произнесла те самые слова, которые собиралась сказать ему тринадцать лет назад в их несостоявшееся свидание. Несостоявшееся потому, что он женился. И у него вскоре родился сын.

— Джефф…

Вспомнив о мальчике и о том, что он совсем рядом и вот-вот может войти, Стеф слегка отстранилась от Билла и убрала ладонь с его руки.

— Только ты и Джефф, — закончила она фразу. — Я встретила вас в такой период жизни, когда мне особенно необходимо быть и чувствовать себя нужной кому-нибудь. Я очень хочу помочь Джеффу в его проблемах с учебой, и, быть может, увижу, как и вы с ним станете блике друг к другу.

Она слабо улыбнулась, но глаза ее остались серьезными. Билл видел, как радость на ее лице сменилась неподдельной печалью. В какой-то момент Стеф задрожала, тонкая и нежная, словно хрупкий цветок под дождем, но тут же стала сумрачной и непроницаемой, как сам дождь. Цветок в грозу. Не такой ли она всегда виделась ему? Вся сотканная из противоречий. Ребенок-цветок, женщина дождя.

Войдя на кухню, Стеф подошла к столу и положила в свой портфель папку с документами Джеффа.

— Я возьму их с собой, чтобы внимательно изучить дома. Надо посмотреть, не пропустила ли я что-нибудь.

Билл кивнул.

— Конечно, — а потом, сверкнув ослепительной улыбкой, добавил: — Значит ли это, что завтра тебя надо ждать в то же время?

— Да, именно так. Если, конечно, ты все еще этого хочешь. Наше соглашение действует, если ты не передумал.

Он так взглянул на нее, что сердце Стеф опять замерло.

— Нет, нет. Я не передумал и, полагаю, никогда этого не сделаю. Я по-прежнему хочу тебя… — Он запнулся, но тут же продолжил. — Видеть. И даже больше, чем ты можешь себе представить.

Стеф показалось, что сердце у нее оборвалось и ухнуло куда-то вниз. Она почувствовала непреодолимое физическое влечение к Биллу — первому мужчине, которого она пожелала в своей жизни. Не будь дурой! — закричал ей внутренний голос. Ведь только дура может желать того, кто ее однажды уже отверг.

— Эй, па! — раздался голос Джеффа, с шумом влетевшего на кухню. — Можно Стеф останется ужинать с нами?

Он не заметил царившей на кухне напряженной атмосферы и сразу кинулся к столу, чтобы схватить большой стакан с молоком. Билл вопросительно посмотрел на нее, взглядом давая понять, что был бы рад ее желанию остаться. Но Стеф замотала головой.

— Нет-нет. Спасибо вам обоим, но мне действительно надо идти. Может быть, как-нибудь в другой раз.

— Завтра? — попытался уточнить Джефф. — Мы бы приготовили что-нибудь вкусненькое: бифштекс или спагетти, например.

Стеф закусила губу, чтобы не улыбнуться.

— Посмотрим, — сказала она и, взяв портфель, пожелала Джеффу спокойной ночи.

— Ты уверена, что не хочешь остаться? — спросил Билл, когда они уже шли через двор к ее машине.

— Уверена. Но все равно спасибо. Вы с Джеффом сегодня просто сама любезность.

Она уже привычно взялась за ручку дверцы, когда на ее запястье легла широкая и горячая ладонь Билла. Стеф?

Голос его был глухим и взволнованным. Она медленно повернула к нему голову и взглянула в широко раскрытые васильковые глаза. Стояло полнолуние, и в серебристом свете, льющемся с небес, Стеф отчетливо видела каждую черточку его лица, густые волосы, казавшиеся теперь гораздо темнее, чем днем, черные зрачки, в которых далеко-далеко мерцали и переливались синие огоньки. Ей снова захотелось, чтобы он наклонился и поцеловал ее. Она чувствовала, что не может ему сопротивляться. Не может и не хочет.

— Ты слишком долго жила в большом городе, — твердо произнес он, снимая ее ладонь с ручки. — Здесь принято, чтобы мужчины открывали дамам двери.

Он открыл машину и как-то неловко спрятал руки в задние карманы джинсов. Глаза его были печальны, будто думал он о чем-то другом, не имевшем никакого отношения к сказанному. Быть может, и ему хотелось ее поцеловать? Но почему он тогда медлит? — спрашивала себя Стеф.

Позднее она не могла вспомнить, как села в машину, повернула ключ зажигания и завела мотор. Единственное, что осталось в памяти, это его лицо, когда он, захлопнув дверцу, наклонился к открытому окошку.

— Старайся ехать аккуратно, внимательно следи за дорогой, — попросил он и осторожно поправил прядь волос возле ее уха. Его большой палец нежно скользнул по ее щеке, слегка прикоснувшись к губам. — Ты стала потрясающей женщиной, Стеф. Но и девочкой ты была просто чудо, особенно при свете луны.