Конвейер неправильных желаний (СИ)

- Слушай, урод!.. - начал мой отец. Я прям удивилась такому разнообразию, а то кроме угроз за последние три часа ничего не слышала. И это учитывая, что говорили не по громкой связи. То есть, вот вы представили высоту фальцета моего батеньки? Мужик с трубкой даже поморщился.

Хотя тут, скорее, не мужик, потому что при этом слове в голове возникает такой габаритный алкаш-байкер с густой бородищей до колен, весь побитый и грязный, в непонятных ободранных шмотках.

Однако передо мной стоял вполне себе такой ухоженный мужчина лет тридцати-тридцати пяти, в синем костюме с белой рубашкой, что смотрелось очень даже ничего так. Борода была аккуратно подстрижена и заплетена в косичку с бусинкой по типу моих, а волосы на затылке собраны в пучок. Ну, вполне себе такой непримечательный. Вот увидела бы его на улице раз - и больше никогда б не вспомнила.

- На, - не выдержал мужчина, протянув мне трубку. - Скажи, чтоб заплатил, иначе тебе будет очень больно.

Заметила странную вещь: я могу вытерпеть всё - и приказы, и унижения, - но вот такие ультимативные выпады терпеть не могу. Вот батя поставил меня в такую ситуевину, и я из дома ушла. (Ей богу, лучше бы сидела на жопе ровно!), а сейчас этот мужик требует от меня непонятного.

- Уважаемый! - позвала я, даже не намекая на завязанные за спиной руки, и заорала ему почти в лицо: - Идите нахуй за эту проклятую дверь и там орите! И не смейте повышать на меня голос, иначе, клянусь вашей почкой, я разнесу по камушку всю вашу шарашкину кантору, а с Вас живьем сниму шкуру, сошью тапки и буду ходить в них по праздникам!

Воцарилась долгожданная тишина. Мой довольно-таки звонкий голос даже не отскакивал эхом от стен. Просто все резко замолкло: и ошарашенный таким выпадом мужчина, и злющий батя. А я наконец-то смогла закрыть глаза и расслабиться. Пульсирующая боль в виске и затылке поумерилась. Наконец-то стало тихо!

Шаги, хлопок двери и нервное с той стороны:

- Слушай, Громов, забери её, я все прощу!

Ответ отца я не услышала, но уверена, там что-то полное желчи и сарказма, другого он сказать и не смог бы.

- Анальгина мне принесите! - проорала вконец обнаглевшая я, тут же пожалев об этом, ибо любой громкий звук отдавался духовым оркестром в голове.

Хотелось просто спать. Любого обезболивающего - и спать.

Чтобы хоть как-то отвлечься от боли и безысходности в целом начала в уме перемножать трехзначные числа. Не помогло, пульсация в мозге, которую я буквально ощущала, отвлекала, поэтому я закрыла глаза и, не обращая внимания на откровенно неудобный стул, позу в целом, затекшие запястья и прочее, прочее, прочее, постаралась помедитировать.

В конечном итоге уснула.

Боль в шее убивала. Затекший позвоночник не подавал признаков жизни и, только пошевелив ногами, я убедилась, что он вообще функционирует. Уединиться с природой хотелось неимоверно. Но разбудило меня не это.

Скрип этой трижды переебучей двери и звонкий девчачий голос:

- Папочка, я не могу решить этот пример! - И вот это чудо с косичками вломилось в подвал абсолютно не глядя, уставившись в тетрадку, и только лишь не получив ответа, удосужилось посмотреть на меня. - Ой, извините, - пробормотала она, отступая.

- Стой, куда! - подалась вперёд я. - Что за пример? - Но она уже исчезла за дверью. - Ну что ж за жизнь такая проклятая. Это ж на сколько плохо я выгляжу, что меня дитё малое испугалось? - риторически спросила я в пустоту, намереваясь поговорить хотя бы с самой собой.

- Не малое. - Проклятая дверь снова скрипнула. - Мне уже восемь!

- А я смотрю, ты не в меру смелая, - усмехнулась я, откидываясь на спинку стула. Попа, если быть честной, уже окаменела, поэтому я не переставала ёрзать, чтобы хоть как-то размять её.

- Что есть, то и имеем, - глубокомысленно изрекла она, пожимая плечами.

- Показывай. - Она подошла почти вплотную, продвигая свою тетрадку почти к моему носу. - Отодвинь дальше, я вблизи не вижу. - Две минуты ушло на коррекцию нужной длинны, чтобы я могла вообще в принципе что-то увидеть. - Угу, поняла. Смотри, у тебя ошибка во втором члене, в прошлом действии у тебя у икса куб есть, куда он в этом действии пропал? - Она нахмурилась и всмотрелась в собственные записи.

Удивленно подняв брови, девочка бухнулась прямо на колени, не жалея новенького комбинезона, в который была упакована, и принялась что-то сосредоточенно черкать в тетради. Я тоже решала этот пример, только в уме. Сложноватый для её годов, кстати.

- Вот! Так? - она снова сунула тетрадку мне в нос.

- Дальше, - терпеливо попросила я, она послушно отодвинула тетрадь, и я начала бегать взглядом по строкам. - Да, только в конце минус потеряла. За знаками следи.

Она кивнула, снова падая на колени и записывая ещё что-то.

- Слушай, а папа твой где? - Я нагнулась вперёд сильнее, чтобы видеть, что она там калякает.

- К нему друг его старый пришёл, и он там ссыт кипятком от счастья, как говорит мама.

Девочка просто огонь!

Даже не замечая этого, своей простотой и непосредственностью она покорила меня! А её длиннющие косички просто чудо. Да и вся она была больше похожа на уличного сорванца, чем на дочь бизнесмена-вымогателя. На лице веснушки, все руки в пасте от ручки, которая попала даже на лицо, нахмуренные брови - не дитё, а чудо.

- Так, смотри, вот тут…

- Вероника! - влетел в комнату тот мужчина с косичкой. - Ты что тут делаешь?

- Решаю, - отмахнулась она, снова размазывая пасту от ручки у себя на лице. - Искала тебя, нашла её, от неё пользы больше, не мешай!

- Вся в мать, - закатил глаза он и собирался забрать её, как злоебучая-переебучая дверь снова скрипнула.

- Михалыч, ты куда пропал?.. Громова, какого хера ты тут делаешь? - Удивлены? Я нет. Вообще ни капли. Меня теперь в принципе сложно удивить.

- Грязевые ванны принимаю, а что, не видно? - ехидно ответила я, прожигаемая голубыми глазами. - За знаками следи, - сказала уже девочке, которая снова погрузилась в расчёты и на которую ровным счётом никто внимания не обращал.

- Гр-ромова! - прорычал он, самую малость картавя. - Ты охуела! - заорал он, нависая надо мной. Как он в секунду преодолел комнату, не понял никто.

- Не смей орать на меня, сучий выблядок! - Я сама себя в последнее время пугаю, но, по сути, терять мне уже нечего. - Угребло меня все это! Сначала отец довел, потом вы приперлись, какого хера Вам дома по ночам не сидится, дальше этот по и так отбитой голове ударил. Думаете, Вы один такой оскорблённый, обиженный и уязвленный? Меня уже второй день головой бьют обо все, что под руку попадется, так что не бесите меня и скройтесь с глаз моих, пока не припиздил мой батя и не забрал меня уже, наконец, отсюда!

Довели.

Но полегчало, чего уж скрывать. Не полегчало только организму, которому срочно-срочно надо было в дамскую комнату, и тут уже даже уязвленная гордость не помогала.

Учитель растерянно моргал глазами, уже не нависая, а просто стоя передо мной, девочку увели заблаговременно до начала моей тирады.

Но легче определенно стало.

Александр Андреевич, который, мне почему-то кажется, преследует меня, уселся прямо на пол, покрытый красным махровым ковром, кроме которого в комнате вообще ничего не было, и сложил ноги по-турецки.

- А давай поговорим, Громова. - Он откинулся на собственные руки, довольно прищурившись, словно кот.

- О чем? - покорно согласилась я, потому что, по сути, делать мне больше нечего, и продолжила елозить на стуле. Болело абсолютно все!

- Например, почему ты так странно дергаешься?

- О, это действительно забавная история, - начала я. - Вот представьте: не спали Вы ночь, и перед тяжелым рабочим днём нацедились кофе, а потом Вас бьют по голове и увозят неизвестно куда, связывают и оставляют одного в комнате на неопределенный срок. - Намек прозрачный. Прозрачнее быть просто невозможно!

- И что? - недоумевающе спросил он.

- Александр Андреевич, - глубоко и нетерпеливо вздохнула я, - просто признайтесь, я осуждать не буду, да это не в моей компетенции. Так вот, признайтесь: Вы тупой?