Беспутный и желанный (Клятва верности)

Рори пришлось бороться с ней, чтобы удержать от конвульсий, но она была похожа на львицу – его золотоволосая, дикая, неукротимая любовница. И она была так неудержима в своей безумной страсти, что ему показалось, будто он заглянул в темную бездну. Он был не в состоянии удержаться на краю пропасти. Кипящая волна накрыла его, когда он с ощущением триумфа наносил последние частые толчки и изливал свое семя в глубину ее лона.

Ребекка сразу почувствовала в нем перемену – напряжение всех мышц, все учащающиеся движения разбухшего до невозможных пределов его члена, когда он вонзился в нее с такой пленительной свирепостью. Безотчетная мучительная жажда, накопившаяся в ней, разгорелась, вспыхнула, взорвалась и стала нестерпимой.

Волна за волной обрушивались на нее, заставляя ее извиваться, корчиться, растворяя последние остатки того, что было душой, в расплавленной желанием плоти. Только Рори мог спасти ее, и она вцепилась в него, требуя, чтобы он навалился на нее всей тяжестью своего сильного тела. И когда мужское тело подчинилось ее желанию и прижало Ребекку к такой же мягкой, теплой и плодородной, как и ее тело, земле, все стало на свое место, все было понятно и правильно…

Рори начал постепенно вынимать член из ее влажного липкого лона, но она словно приросла к нему и тянулась за ним, жалея, что им приходится расставаться. Он переменил позу, лег на спину и уложил ее себе на грудь. Их ноги еще были сплетены. Он осыпал короткими нежнейшими поцелуями ее разгоряченный лоб и шелковым каскадом ее волос окутал свое лицо и плечи.

– Я люблю тебя больше жизни, Ребекка. Я не хотел причинять тебе боль, но…

Она прервала его ласковым поцелуем и прошептала:

– Мне не было больно. Разве только чуть-чуть в самом начале…

Ее глаза поблескивали, как два крупных изумруда в пятне лунного света. Она заявила с беззастенчивой простотой:

– Это все не важно, потому что потом было… Скажи, так всегда бывает?

Рори погладил ее по личику.

– Больно бывает только однажды, в первый раз… А дальше будет все приятнее. Но, мне кажется, что так хорошо, как было сейчас, уже никогда не будет. Я уверен, что ни один мужчина и ни одна женщина на свете не испытали того, что выпало нам.

– А я считаю, что в следующий раз нам будет так же хорошо. – Она тут же смутилась. – Ты можешь подумать, что у меня вообще нет стыда. Порядочные женщины…

– Порядочные женщины любят своих мужей. И этого не стыдятся. Мы оба получили удовольствие потому, что влюблены друг в друга. Наша любовь так красива, Ребекка… А в красоте не может быть ничего постыдного и плохого. У Господа Бога любовь в большом почете. Я тебя уверяю. – Он взял ее за подбородок и легонько повернул к себе. – Ведь ты любишь меня?

– Да! Да, конечно! Но… – Она мучительно искала подходящие слова.

– Но твоя семья не приемлет ирландцев, особенно тех, что без гроша в кармане. Ты это хотела мне сказать? – В его тоне вновь проскользнула горечь.

Ребекка кусала губы в растерянности.

– Они заботятся обо мне… Мне надо как-то их убедить..

Он понял, что она готова расплакаться.

– Не плачь, Ребекка! Не ты, а я возьмусь убедить их, что мы любим друг друга и собираемся пожениться.

Она горестно покачала головой и порывисто обняла его, внезапно осознав всю величину своей вины перед отцом и матерью и непоправимость того, что произошло. Она отдалась Рори и в глубине души знала, что не откажет ему и в следующий раз. Она ощущала себя безвольной, даже распутной женщиной.

– Ты не сможешь вот так просто прийти к папе и попросить моей руки. Он скажет «нет».

– Тогда ты должна выбирать, дорогая. Или он, или я! – сухо произнес Рори и развел ее руки в стороны, освобождаясь от ее объятий.

Она схватила свою сорочку, бесформенной кучей лежащую на земле, торопливо надела ее через голову, нервно стала ощупывать пальцами порванные у ворота завязки, он же не менее поспешно натянул бриджи и обулся. С рассерженным видом Рори облачился в рубашку и нахлобучил шляпу. Каждое его движение – и когда он застегивал пуговицы на рубашке, и когда с остервенением засовывал ее подол за ремень штанов – выдавало его нарастающий беспричинный гнев.

Ребекка, съежившись, сидела на своем раскинутом на земле халатике, похожая на неприкаянное, несчастное привидение, а светлая сорочка на ней выглядела в холодном лунном свете как саван. Она уткнулась носом в согнутые колени, и рыдания сотрясали ее худенькие плечи.

– Я не могу выбирать между папой и тобой! Не требуй этого от меня, Рори! Мне так плохо… Я не знаю, как быть…

Вздохнув, он присел рядом с ней.

– Подумай о нас с тобой, о том, что мы испытали вместе, о наших чувствах. Наша любовь сильнее, чем предубеждение твоих родителей против меня, – начал тихо убеждать ее Рори.

– Они хотят выдать меня замуж за того, кто смог бы заботиться обо мне…

– За того, кто богат, как Амос Уэллс. – Рори подхватил ее неоконченную мысль.

– Дело совсем не в деньгах… В его надежности…

– А любовь, значит, вещь ненадежная! Вот и пораскинь мозгами, что для тебя важнее: быть под надежной опекой или быть любимой?

В слово «надежной» он вложил все свое презрение к спокойной, респектабельной жизни.

– Я не желаю красться к тебе тайком по ночам. Или ты меня любишь или нет! Тебе решать.

Несмотря на теплый ночной воздух, Ребекка дрожала от нервного озноба. Слезы струились по ее щекам. Одетый в темное, Рори мгновенно исчез из виду в густой тени сада. Она не осмелилась окликнуть его.

Виргиния-Сити

На выкрашенные в яркий карминовый цвет губы Энни по кличке Англичанка была словно наклеена вялая, обязательная для клиентов улыбочка. Зазывно покачивая широкими бедрами в обтягивающей юбке, она шла ему навстречу через комнату. Густо намазанные тушью ресницы обрамляли мутные, бывшие когда-то голубыми глаза. Зрение ее ослабло, зрачки выцвели от постоянного употребления опиума. Все «девушки» в заведении мистера Шнеля употребляли различные виды наркотиков. Иначе бы они не выдержали изнурительного труда в этом убогом борделе, расположенном над самым шумным и скандальным салуном Виргиния-Сити.

Энни действительно была англичанкой, родом из Йоркшира, но ее деревенский здоровый румянец растворился в опиумном и табачном дыму, да и прочие прелести начали увядать. Когда-то пышные светлые волосы стали жидкими и поблекли, а с каждой жуткой зимой, проведенной в шахтерских бараках на приисках, угасал ее некогда жизнерадостный нрав, а бледная кожа отвисала и становилась дряблой.

– Итак, ты вернулся к своей Энни, мой любимчик? Вспомни, я это предсказывала. – Кокетливый сексуальный шепот с йоркширским акцентом был одним из ее достоинств.

Она засунула руку ему под сюртук и принялась расстегивать пуговицы на его рубашке.

– Я могу кое-что для тебя сделать, любимчик! Ты знаешь, что я могу, – почти напевала она, подталкивая его к кровати, а потом начиная раздевать привычными к этому занятию руками.

Ее посетитель хранил молчание, предоставляя ей возможность поболтать и расслабить его напряженное тело искусными манипуляциями пальцами и энергичным горячим влажным ртом. Ртом Энни работала гораздо охотнее, чем другими местами своего тела.

Он швырнул сюртук и рубашку на сиденье ближайшего стула, морща нос от приторно-сладкого запаха ее опиумной трубки, оставленной на прикроватной тумбочке.

Когда она расстегнула ему ширинку и вытащила наружу его фаллос, он затаил дыхание от предвкушения удовольствия, забыв про грязь и запущенность обстановки вокруг, перестав обращать внимание на вонь давно не мытого женского тела и ароматы дешевой парфюмерии.

Если б только она вновь смогла добиться того, что ей удалось в прошлый раз. Другим это не удавалось. Все шлюхи знали о его слабости и пересмеивались у него за спиной. В своем бессилии он обвинял свою холодную стерву-жену. Это она сделала его таким. Он заставил себя не думать об умершей жене, а сосредоточиться на том, что делала Англичанка.