Если ты останешься (ЛП)

— Запах рвоты хорошо вычищен, — замечаю я, вдыхая воздух внутри. Здесь пахнет кожей и сосновым автомобильным освежителем. Пакс качает головой.

— Да, хорошая обработка сделала это. У меня никогда не будет возможности забыть об этой неловкой ситуации, правда?

— Наверное, нет, — отвечаю я рассеянно, смотря в окно. Зимние деревья размываются, когда мы оставляем «Холм» позади.

Всего за несколько минут мы доезжаем до пирса. В это время года он выглядит так одиноко. Большинство лодок уже были вывезены из своих гаваней на зиму. Это место кажется заброшенным.

Пакс направляется к багажнику машины и вытаскивает тяжелую синюю парку.

— На воде будет холодно, — говорит он мне. — Так, почему бы тебе не укутаться в это?

Он помогает мне вытащить его, и когда я становлюсь похожей на снежного человека, мы направляемся к большому катеру

Я решаю, что это, должно быть, стоит тысячи и тысячи долларов, но не говорю этого, когда он помогает мне подняться на борт. Я выбираю сиденье на паркетной доске, где нет ветра, и он запускает двигатель. Рев рассекает тишину, и мы быстро выезжаем из бухты.

В скором времени, лицо Пакса становится красным от ветра. До сих пор зима была мягкой, но здесь она по-прежнему суровая. Вода делает ветер пронзительно холодным.

— Нам лучше не заходить слишком далеко, — кричу я ему. — Ты замерзнешь.

Он закатывает глаза и продолжает вести нас мимо огромных одиноких буев, которые отмечают путь в залив. Когда мы выплываем в открытую воду, он, наконец, выключает двигатель и тишина кажется оглушительной.

Он падает на паркетную доску рядом со мной.

— Ты права, — говорит он, опираясь на меня. — Здесь чертовски холодно.

Я хихикаю, когда он засовывает руки в карманы, пытаясь поглотить часть моего тепла.

— Мы сошли с ума, раз находимся здесь сегодня, — говорю я ему. — Мы получим обморожение.

Он усмехается.

— Я без ума от многих вещей, но не от этого.

Остальным частям моего тела, может быть, холодно, но сердце согревается от его слов. А потом я чувствую энергию. Энергию, замораживающую холод.

Я ючусь вместе с ним, наслаждаясь тем, что мы, как будто два человека во всем мире, мы, как провод с током. Холодный воздух жалит мои легкие, но я, все же, делаю глубокий вдох, наслаждаясь оживлением.

— Ты часто приходишь сюда? — спрашиваю я.

Пакс кивает.

— Я прихожу сюда, когда хочу уйти от мира. Никто не может меня здесь найти.

Я смеюсь и опираюсь на него, а он оборачивает рукой мои плечи.

— Я должна была принести горячий шоколад из «Холма», — стону я, пытаясь согреть свои красные пальцы. — Думаю, я могу потерять руку или пальцы на ногах.

Пакс закатывает глаза.

— Немного преувеличенно, не так ли?

— Говори за себя. Мне нужны мои пальцы. — Я жестко сжимаю его руку, а затем смотрю на него.

— Как прошел твой прием сегодня? Ты рад, что пошел?

Он неподвижен, но его челюсть сжимается. Я смотрю на него и пытаюсь решить, как справиться с этой деликатной ситуацией.

Он до сих пор ничего не сказал, поэтому я спрашиваю:

— Ты вернешься?

Пакс вздыхает.

— Я не знаю. На самом деле, я не вижу в этом смысла, Он, кажется, сосредоточен на моем употреблении наркотиков, а я просто хочу понять свои сны. Довольно страшно думать о своей покойной матери все время.

— Может быть, он думает, что эти две вещи связаны, — предполагаю я, стараясь, чтобы мой голос звучал легкомысленно, но на самом деле, я умираю, как хочу знать, что мог сказать доктор.

— Сомневаюсь, — отвечает Пакс. — Единственная взаимосвязь, на которую он, казалось бы, обратил внимание, была между тобой и мамой.

Это поражает меня, и я смотрю на него.

— Что? Он сравнил меня с твоей мамой?

По некоторым причинам это ужасает меня. Быть сравненной с его мамой не совсем то, как я хочу, чтобы он видел меня. Он качает головой.

— Я не знаю, о чем он думает. У него есть некоторые сумасшедшие идеи.

— Но твои сны не начинались, пока ты не встретил меня, не так ли? — спрашиваю я медленно, и я знаю ответ еще до его кивка.

— Да. Но это ничего не значит.

— Хорошо. — Мой голос затихает под краем лодки из стеклопластика. Он сжимает меня крепче.

— Не беспокойся об этом. Это я облажался, а не ты. Поверь мне, я не думаю о тебе, как о своей матери, если это то, о чем ты беспокоишься.

Я улыбаюсь немного с облегчением, и он смеется, глядя на мое лицо.

— Этим ты была обеспокоена? Я облажался. Но не так сильно.

Я расслабляюсь и опираюсь на него, а он потирает руки, чтобы согреть их. Мы видим наше дыхание. Белые струйки уплывают, когда мы говорим.

Около часа мы болтаем о пустяках: средняя школа, семья и старые животные. Он смеется, потому что я была черлидером какое-то время. А потом я смеюсь, потому что у него есть каждый, когда-либо выпущенный, эпизод «Звездных войн».

— Что? — требует он властно. — Это хорошие фильмы.

Я смеюсь и пытаюсь сделать вид, что мои ноги не превратились в глыбы льда, и что я не слышу его телефон. Он гудит каждые несколько минут. Пакс посмотрел на него один раз, затем сунул его обратно в карман и с тех пор не смотрел.

— Ты должен ответить? — спрашиваю я его, когда он снова гудит. — Тот, кто звонит, правда, хочет поговорить с тобой.

Он качает головой, явно раздраженный.

— Нет. Это не те, о ком мне нужно беспокоиться.

Я умираю от любопытства, но не подталкиваю его. Он явно не хочет говорить об этом. Но я понимаю, это первый раз, когда он превращает что-то в тайну и закрывается, это заставляет меня нервничать. Какие еще части его жизни я не знаю?

Я размышляю, замолкая, поэтому через некоторое время Пакс подталкивает мою ногу.

— Почему молчишь? Ты расстроена?

Я очень хочу сказать нет, сделать вид, что я не нервничаю, но я не хочу лгать. Ничего хорошего не может исходить ото лжи, и карты уже разложены против нас.

— Когда ты что-то скрываешь, я нервничаю, — говорю я ему нерешительно. — Я не хочу думать о тебе плохо, но, когда я не знаю, о чем ты думаешь...

— Тогда ты автоматически думаешь о худшем? — прерывает он, прищурившись. — Ты автоматически думаешь, что я пытаюсь что-то скрыть, если не хочу об этом говорить? Это немного субъективная оценка, ты так не думаешь?

Я могу сказать, что сейчас он злится, потому что сжимает челюсти. Я отметила эту привычку, когда он сердился. Я вижу напрягшиеся мышцы на его щеке и сглатываю.

— Я не пытаюсь быть субъективной, — говорю я ему мягко. — Это просто то, что мы начали не с той ноги, и я пыталась продвигаться вперед с помощью доверия, и мне очень жаль. Я просто немного нервничаю. Я не в своей тарелке.

Он резко снимает руку с моих плеч и встает. Лодка качается, и я хватаюсь за борт.

— Если ты не хочешь быть со мной, — говорит он холодно, — просто скажи это. Если ты не можешь доверять мне — скажи сейчас. Я пытаюсь измениться ради тебя. Но я не хочу тратить время на это, если ты не можешь покончить с моим прошлым.

Я заморожена, но не от хлесткого холодного ветра, а из-за его слов и сердитого лица. Он, кажется, готов отказаться от меня, как будто я не достойна даже разговора. Этого достаточно, чтобы высосать весь воздух из меня.

— Ты бы сказал это просто так? — сомневаюсь я. — Я не говорила, что не могу доверять тебе. Но твой телефон взрывается в течение часа, и ты, очевидно, не хочешь иметь дело с ним, и ты не хочешь, чтобы я знала, что это такое. Твое «прошлое» не очень далеко, так что ты должен понять, что я немного нервничаю. И ты не должен меняться ради меня. Ты должен измениться ради себя.

Пакс смотрит на меня. Сейчас в его глазах холод. Так было, когда я впервые встретилась с ним. Все следы тепла ушли, и я содрогаюсь, ненавидя взгляд на его лице и ненавидя этот разговор. Я не знаю, как все ушло под откос так быстро.

— Не сходи с ума, — говорю я ему. — Я просто пытаюсь поговорить об этом с тобой. Это то, что люди делают в отношениях.