Рецепт счастья

В такие моменты, несмотря на хаос, царивший в ее жизни, Дженни особенно остро чувствовала связь с обществом. Разговоры посетителей кафе, запахи, улыбка Мариэль, звуки, доносившиеся из кухни, — все это создавало знакомую атмосферу уюта и безопасности. Дела в пекарне отнимали у Дженни все ее время, но она была этому рада. Когда все, что у нее было, внезапно исчезло, это старинное здание осталось неизменно стоять здесь, на городской площади, — крепкое, нерушимое, надежное.

Внезапно Дженни ощутила всю тяжесть ответственности. Сердце защемило от тоски по бабушке, вспомнился сгоревший дом, однако у Дженни оставалось семейное дело и работники, за которыми нужно присматривать. Она должна быть благодарна за то, что у нее есть пекарня. Но иногда Дженни задавалась вопросом, а какой была бы ее жизнь, если бы ей предоставили возможность выбора? Пекарня являлась желанием бабушки и дедушки, не ее. Дженни чувствовала себя предательницей от одной этой мысли. Однако не могла об этом не думать.

Рурк откинулся на спинку стула и посмотрел на Дженни.

— Хотел бы я знать, о чем ты сейчас думаешь.

— А может, я ни о чем не думаю.

— Ну конечно, — усмехнулся Рурк.

— Просто это место вызывает во мне двойственное чувство. Я имею в виду пекарню.

— Двойственное? Да ладно тебе! Это же самое счастливое место в мире. Диснейленд не в счет. Посмотри на этих людей.

Дженни взглянула на лица радостно улыбавшихся посетителей.

— Наверное, я принимаю все это как должное. А двойственное чувство возникает оттого, что все мои одноклассники, окончив школу, уехали из города. Люди из городков вроде нашего всегда так поступают: уезжают из него.

— Некоторые приезжают, чтобы здесь остаться, — заметил Рурк. — Я, Оливия Беллами, а сейчас еще и Грег. Я всегда завидовал тебе, потому что ты выросла в этом городе.

О боже, подумала Дженни. Неужели Рурк решился на откровенность?

— Правда? — спросила она. — Ты этому завидовал?

— А что тут странного?

— Моя мама ушла, когда я была маленькой, а отца я никогда не видела. Бабушка с дедушкой все время работали…

— И ты самая счастливая и хорошо воспитанная из всех, кого я знаю.

Дженни кивнула. Ее детство было несколько необычным, но она купалась в любви и всегда чувствовала себя в безопасности, а ведь это не купишь ни за какие деньги. Рурк рос в роскоши, окруженный слугами, учился в частных школах, ездил в летний лагерь, в Европу. Но Дженни знала, что ему пришлось вынести. Джоуи как-то рассказал ей на второе лето их знакомства. Дженни приехала в лагерь посмотреть на ежегодные соревнования по боксу. Рурк выигрывал в каждом раунде. Зрители приветствовали его радостными возгласами, а он, казалось, не получал от своих побед никакого удовольствия. Когда Рурка объявили победителем соревнований, его вытошнило в ведро. Он выбрался с ринга и зашагал прочь.

Джоуи прикоснулся к плечу Дженни и, наклонившись к ее уху, прошептал:

— Отец избивает его.

— Ты уверен? — спросила потрясенная Дженни. С мрачным видом Джоуи кивнул. — Об этом знаю только я. Сейчас и ты.

И теперь, когда Рурк сидел напротив и говорил, что завидует ее детству, Дженни поняла.

— Мне жаль, — произнесла она. — Хотела бы я, чтобы у тебя все было по-другому.

— Сейчас уже все по-другому.

Возможно, подумала Дженни. Но ты все равно все держишь в себе. Часть Рурка все еще находилась в плену прошлого, он был заложником отцовской жестокости и безразличия матери.

В кафе сидел Мэттью Алджер. Он имел привычку пить здесь кофе по утрам. И как всегда, Алджер оставил жалкие чаевые. Дженни он не нравился. Рурк также не питал к нему теплых чувств — Дженни об этом знала. Во времена экономических трудностей Алджер урезал финансирование полиции. Очень часто, когда на какой-то проект требовались деньги, Рурку приходилось идти к Алджеру с протянутой рукой. Из служебного помещения вышел Зак и направился к столику отца. Дженни не слышала, о чем говорят Алджеры, но чувствовала напряжение между ними. Ей было интересно, о чем же они спорили. Зак обычно все держит в себе.

Зак был преданным участником молодежного движения Рурка, которое тот сформировал, когда только-только стал начальником полиции. В старшей школе произошло несколько инцидентов, связанных с насилием, и Рурк решил, что с этим надо что-то делать. Первым шагом стало разрушение барьеров между разными поколениями. Этого Рурк добился, посещая школы, высушивая учащихся, интересуясь, что происходит в их жизни.

В этом заключалась еще одна причина необычности Рурка. На первое место он ставил проблемы общества, отодвигая свою личную жизнь на задний план. Вместе с Рурком участники молодежного движения отправлялись в поселения индейцев и снимали видео для истории. Рурк выделил из участников группу, отвечающую за покупку в пекарне хлеба для пожертвования церкви. Другая группа расписывала стены заброшенных зданий на окраине города. В этом году эта группа готовилась вырезать ледяную скульптуру ко Дню святого Валентина.

А дети… Они рассказывали Рурку все. Возможно, Алджер поэтому и недолюбливал Рурка. Боялся, что Зак что-то расскажет о нем. Зак с бледным и мрачным лицом отошел от столика отца и, пройдя через створчатые двери, вернулся к работе. Старший Алджер взял бесплатную газету, открыл кроссворд на последней странице и принялся его разгадывать.

Дженни снова посмотрела на Рурка.

— Интересно, о чем они говорили, — сказала она.

— Кто?

— Зак и Мэттью.

Рурк пожал плечами:

— Я их вообще не заметил. Уж очень вкусна эта булочка. — Рурк откусил от нее и блаженно улыбнулся.

Сердце Дженни учащенно забилось. Здесь слишком хорошо. Слишком уютно. Слишком романтично.

— Что? — спросил Рурк, заметив, как Дженни на него смотрит.

— Мне нужно найти какое-то жилье.

— Оно у тебя уже есть.

— Послушай, очень мило с твоей стороны позволить мне пожить у тебя, но я начинаю злоупотреблять твоим гостеприимством.

— Кто тебе такое сказал?

— Я сама так решила. Во-первых, я ограничиваю твою личную жизнь.

— Может, ты и есть моя личная жизнь.

— Да, очень смешно, — передернула плечами Дженни. — Я имела в виду женщин, с которыми ты встречаешься.

— Это не личная жизнь, — возразил Рурк. — Это…

Он не мог подобрать подходящего слова.

Дженни хотела предложить вариант «просто секс», но сдержалась.

Рурк тряхнул головой и сказал:

— Ты ни в чем меня не стесняешь.

— Со дня пожара у тебя не было ни одного свидания.

— Прошла только неделя, — возразил Рурк.

— А прежде у тебя была хоть одна неделя без свиданий?

— Я не веду счет, в отличие от тебя, как видно. Вот это да, мисс Маески! Не знал, что моя личная жизнь вас так волнует.

Да, Рурк знал об этом и наслаждался.

— Я не могу оставаться с тобой вечно, — разозлилась Дженни.

Некоторое время Рурк изучал ее. На его лице нельзя было ничего прочесть. «И как он умудряется так бриться?» — подумала Дженни. Просто безупречно. Живя с Рурком под одной крышей, она знала, что он успевает так выбриться примерно за две минуты.

— Да, — согласился Рурк. — Конечно же.

Дженни чувствовала, что ранила его. Но ведь он первый начал ее дразнить.

— Знаешь, — сказала Дженни, — я могу запросто уйти от всего.

Эти слова одновременно и пугали ее, и радовали. Было страшно, потому что этот город и пекарня стали для нее Целым миром. И еще больше Дженни пугала ее зарождающаяся привязанность к Рурку. Да, думала она, это даже страшнее, чем убежать от всего. Если остаться, может произойти неприятная вещь. Столкновение их прошлого и настоящего.

Рурк наклонился к Дженни через стол и сказал:

— Ты не можешь уйти. Тебе нужна пекарня, чтобы писать о чем-то.

Вот это она ненавидела. Рурк мог читать ее, как открытую книгу.

— Отлично, Рурк.

Рурк засмеялся, запрокинув голову. Все женщины в кафе повернулись к нему, и Дженни их прекрасно понимала. Что может быть привлекательнее высокого, красивого мужчины, который смеется?