Долгая игра (ЛП)

— У Айви на запястье был синяк, — коротко произнесла я. – Я увидела его. И спросила её о нём.

Генри читал между строк.

— Предположу, что Айви была не в настроении для разговоров о синяке – или о террористке.

Я могла фыркнуть. Могла иронично сказать, что слова «Айви Кендрик» и «настроение для разговоров» редко встречались в одном предложении.

Вместо этого я произнесла:

— Айви сказала, что она пыталась разозлить террористку. Думаю, она надеялась, что эта женщина расскажет ей что-то о нападении на президента Нолана.

На несколько секунд повисла тишина.

После взрыва в больнице, я не сказала Генри о том, что я подозревала, что в этом был замешан Уолкер Нолан. Я так и не рассказала ему, что, по мнению Айви, в смерти его деда мог быть замешан кто-то четвертый.

За короткое время нашего знакомства я скрывала от Генри Маркетта множество вещей. Но он был рядом, он слушал меня. И я могла думать лишь о том, как Генри играл, был моим напарником по преступлению на переднем сидении машины Бэнкрофта, как Генри смывал кровь с моих рук в день смерти Джона Томаса.

— Группировка, которая взяла на себя ответственность за нападение на президента? – произнесла я, глядя ему в глаза. – Разведка называет их «Senza Nome». «Безымянные». Они специализируются на проникновении в правительства.

Генри остановил машину в жилом районе примерно в миле от школы. На какой-то миг его рука замерла над ключами зажигания, а затем он повернул их, заглушив мотор.

— Не думаю, что Айви решила рассказать что-то ещё, — произнёс Генри. Лунный свет падал на его лицо сквозь лобовое стекло. – О «Senza Nome».

Я посмотрела в окно на темноту, окутывающую окружающий нас квартал.

— Айви не из разговорчивых.

Повисла ещё одна долгая пауза, и Генри подвинул руку совсем близко к моей ладони. Я не могла заставить себя убрать руку.

— Есть идеи о том, что Айви надеялась узнать от террористки? – спросил Генри.

Если бы Генри сказал хоть слово о моих отношениях с Айви, я бы закончила разговор. Гораздо лучше говорить о правительственных заговорах, чем о чувствах.

— На днях Айви кое-что сказала, — сообщила я Генри. – Она сказала, что Уолкер Нолан не знал служебной информации, которая была нужна «Senza Nome», чтобы провернуть покушение.

— Но кто-то знал, — добавил Генри.

— Кто-то знал, — повторила я. – Думаю, Айви подозревает, что кто-то из высокопоставленных членов парламента может работать на них. Человек, который близок к президенту.

Произнося эти слова вслух, я уверилась в этой мысли. Проникновение. Убийства. В этом был смысл.

— У Айви есть подозреваемые? – негромко спросил Генри.

— Не знаю, — ответила я. Я убрала руку от его руки, а он – от моей. – Я ничего не знаю о её подозрениях или планах.

Или о том, вернется ли она домой с чем-то похуже синяка на следующий раз.

Прежде чем Генри успел ответить, я открыла дверцу машины. У меня был выбор: сидеть здесь и размышлять о том, чем занималась Айви, или выбраться из машины и сделать что-то самой.

ГЛАВА 38

Пока я пробиралась в мою элитную частную школу посреди ночи, я узнала три вещи.

Во-первых: под школой пролегали туннели, оставшиеся от заброшенного проекта железнодорожного вокзала, остановленного ещё до того, как Хардвик приобрел эту территорию в 1990-х.

Во-вторых: руководство Хардвика запечатало все туннели, кроме одного. Личная охрана президента назвала этот туннель дополнительным путём эвакуации, если понадобится срочно вывести детей президента или вице-президента из кампуса.

И в-третьих: пробраться в единственный рабочий туннель после окончания занятий было не так уж и сложно, если вы каким-то образом узнали о его существовании, у вас было студенческое удостоверение личности и недовольный сообщник в лице исландского спецагента, и отсутствовало чувство самосохранения, проявлявшееся в желании перелезать через заборы и риск попасться на камеры наблюдения.

Когда мы с Генри прибыли на место встречи, девятиклассник направлял учеников к скрытому входу в туннель. Мы с Генри шагали молча. В туннеле было темно, и единственным источником света были сотни светящихся палочек, которые кто-то – вероятно, Ди – артистично разбросал по всему туннелю.

Генри склонился и поднял ярко-розовую светящуюся палочку. Он протянул её мне, сухо взглянув на меня.

— Существует большая вероятность того, что мы об этом пожалеем.

Я выхватила у него светящуюся палочку и улыбнулась.

— Я не верю в сожаления.

Когда туннель разветвился, указатели на стене показали направо. Мы послушались и зашагали на раздающиеся вдалеке звуки музыки.

Когда мы наконец добрались до конца туннеля и миновали приоткрытые металлические ворота, я не сразу осознала, где мы оказались.

Это что, бассейн?

— Аквакомплекс, — сказал мне Генри.

— Ага, — ответила я, оглядываясь по сторонам. – Я догадалась.

Со всех сторон нас окружали трибуны. На полу красовался тренировочный бассейн олимпийских размеров. Кто-то оставил у края бассейна три бочонка. А вдалеке, у бассейна для ныряния, я разглядела чашу с пуншем и самый настоящий замок из красных пластиковых стаканчиков.

— Это плохо кончится, — сказал Генри, наблюдая за парочкой выпускников, карабкающихся на трамплин для ныряния с красными стаканчиками в руках.

В тот же момент рядом с нами появилась Ди, словно её призвала одна только мысль о плохой идее. В каждой руке она держала по бутылке шампанского. С властной улыбкой она опустила одну из них на пол и открыла вторую. Шампанское вспенилось, а Ди победно подняла бутылку над головой.

— Ты просила вечеринку, — перекрикивая звуки музыки, сказала она.

— Возможно, вам стоит сделать потише, — сказал ей Генри.

— Пф-ф-ф! – Ди свободно указала на стены бутылкой шампанского. – В этом здании такие толстые стены, что оно практически звуконепроницаемое!

В сорока ярдах от нас один из выпускников свалился с трамплина в одежде.

Ди нахмурилась.

— Это американская традиция? – спросила она.

— Не совсем, — ответила я.

Ди взглянула на трамплин и улыбнулась. Она отпила глоток шампанского, вручила мне бутылку и зашагала к лестнице.

Через несколько секунд мимо нас прошел мужчина в костюме и с наушником, едва слышно бормотавший что-то на исландском.

— Как думаешь, как она уговорила на это своего телохранителя? – спросила я у Генри, наблюдая за тем, как мужчина беспощадно стянул Ди с лестницы.

— Может, она пригрозила сделать что-то похуже? – рядом с нами появилась Вивви. На ней было надето с полдюжины радужных цветочных гирлянд. А вот её лицо было до комичного серьезным. – Думаю, ты была права, Тэсс. Люди расслабляются. Скоро наши одноклассники могут заговорить.

С трамплина спрыгнул ещё один полностью одетый выпускник.

— С чего мы начнём? – спросила Вивви.

— С любого, кому мог угрожать Джон Томас, — я сделала паузу. – И с девочек из «ЯСЭ». Нам нужно, чтобы хотя бы один человек открылся и признался, что Джон Томас был не тем парнем, которого все хотят помнить. Если заговорит один, другие последуют его примеру.

Я сомневалась, что, если убийца был здесь, он или она рассказал бы о своём мотиве – но это мог сделать кто-то другой.

— Поговорите с девочками, — сказал Генри. – У меня на уме есть другая одна цель, — я проследила за его взглядом к группке друзей Джона Томаса, стоявших возле бочонка.

— Думаешь, они могут знать, на кого у Джона Томаса был компромат, и что он собирался с ним делать? – спросила я.

— Думаю, — ответил Генри, — что Джон Томас любил публику. Чтобы он не планировал, он должен был кому-нибудь рассказать.

С этими словами Генри пересёк комнату. Я наблюдала за тем, как на его лице появилась небрежная улыбка. При первой встрече мне показалось, что Генри Маркетт был слегка официальным и строгим. Но затем я поняла, что он умел мастерски раскрепощать других людей – когда ему этого хотелось. Пока я наблюдала за тем, как Генри скрылся в толпе друзей Джона Томаса, я заметила, что двое из этих друзей уставились на что-то – или на кого-то.