Жёлтый бриллиант

Новый, 2000 год, встретили дома. Миллениум. Конец первого тысячелетия. Счет новому, второму тысячелетию пойдет через 365 дней. Этот год получается между прошлым и будущим. Когда Таня наряжала искусственную елку, рубить живые деревья вся семья считала дикостью, языческим варварством, она уронила на пол и разбила несколько самых красивых игрушек. Миллениум, разбитые игрушки… Тане было не по себе. Да еще Васька и Николай сразу после Нового года улетели в Австрию, кататься на горных лыжах. Она и смотреть-то на эти лыжи боялась.

Таня устроилась в кресле с компьютером на коленках. Главный редактор давно требовал ее главу в новую монографию. В принципе все материалы подобраны, но глава «не шла». Она надеялась, что за каникулы, пока ее мужчин нет дома, она все сделает. Зазвонил городской телефон, он звонил редко, все общались по мобильному телефону. Кто бы это? Было уже поздно, а ее свекровь, если и звонила, то с утра пораньше. Вчера ее все поздравили с Новым годом. Старушка Валя была не назойливой. Таня забеспокоилась, звонки были странные, длиннее обычного. Новое оборудование на АТС, успокоила себя Таня, но кто звонит в такое время. Она, наконец, взяла трубку. Звонила тетя Глаша, она всегда очень поздно звонила. Два дня назад, 31 декабря, Таня поздравляла маму и тетю Глашу с Новым годом. Тот разговор ей не понравился, мама еле говорила, простудилась, Глаша ограничилась дежурными фразами. На сей раз, она стала интересоваться здоровьем Тани, Васенькой. Голос был озабоченный, чужой. Таня ответила, что у них все хорошо, и отчетливо поняла, что будет все совсем не хорошо.

— А как мама?

Глаша долго молчала, Таня даже подумала, что прервалась связь. Наконец она услышала.

— Таня, маме совсем плохо, приезжай, не тяни время.

И опять — длинные гудки. Таня все поняла. Она еще не знала, что конкретно, но с мамой — беда! Через день она была в Саратове. Тетя Глаша встретила Таню на пороге дома, без пальто, в одном большом пуховом платке и сразу провела на кухню.

— Понимаешь, девочка, Марианна от меня все долго скрывала, когда я стала замечать неладное, она придумывала всякие отговорки, она же — сама врач. До последнего ходила по вызовам к больным детям. Я ее отговаривала, все хотела тебе звонить, но Марианна так умоляла! Наши врачи сказали, что она очень поздно обратилась. И то, не за лечением, а когда уже боль стала невыносимой, за обезболивающим лекарством, которое только по специальным рецептам дают.

— Где она?

— У себя в спальне, она уже не встает.

Таня на ходу сбросила шубу, сапоги, и, шагая через две ступеньки, поднялась на второй этаж. Мама лежала на высоко поднятых подушках. Ее лицо, вернее кости лица, были обтянуты тонкой желтой кожей. На голове — клочья седых безжизненных волос. Она увидела дочку.

— Танечка, родная, прости меня!

Таня села рядом с мамой на низенькую табуреточку.

— Мама, почему ты ничего не говорила, мы бы тебя сразу в Москву перевезли. Там врачи хорошие.

— Я сама врач хороший.

Марианна прикрыла глаза.

Таня взяла ее худые, желтые руки и закрыла ими свое лицо.

— Мамочка, ведь еще все можно исправить, мы тебя вылечим.

Слез почему-то не было. Марианна с трудом подняла лицо дочери.

— Танечка, доченька, я свое прожила, я это чувствую, понимаю. У меня больше нет сил, она сипло, тяжело вздохнула, жить дальше. Зачем мучить вас и мучиться самой. Это бесполезно, поверь. Мне немного… осталось. Я тебя попрошу, мой прах отвезите в Москву и похороните рядом… с моими родителями. Обещаешь?

Марианна замолчала. Таня сидела, смотрела на маму и не могла пошелохнуться. Ей хотелось заплакать, но она не могла. Марианна с трудом чуть приподняла голову и тихо сказала:

— А теперь уезжай, мне так будет легче.

— Нет, я останусь с тобой, мамочка моя, я никуда не уеду. Я пойду к врачу, Николай привезет лучших специалистов… из Москвы. Мама!

— Уезжай домой, это моя последняя воля. Я не хочу, чтобы ты видела…, как я умираю, я же люблю тебя. Я останусь в твоей памяти живой. Уходи, умоляю.

Марианна опять закрыла глаза. Через минуту она начала стонать, все громче и громче. Прибежала тетя Глаша, делать укол.

— Таня, уйди!

Таня встала и, шатаясь, вышла из комнаты. Она еле спустилась по лестнице, вошла в гостиную и легла на диван, лицом в подушку: «Почему они такие жестокие, я хочу быть с мамой, до конца». Таня лежала без слез, ее тело вздрагивало.

Спустилась тетя Глаша. Она погладила Таню по спине.

— Ты поплачь.

— Не могу, нет слез.

— Плохо, поплачешь, будет легче. Она подошла к старинному резному буфету, достала графин с каким-то напитком малиново-красного цвета. Налила полстакана и протянула Тане.

— Выпей, это наливка из смородины и малины. Мы с твоей мамой делали. Поможет.

Таня выпила, было очень вкусно, она протянула стакан и, виновато, попросила:

— Налейте еще!

Тетя Глаша взяла стакан из руки Тани и еще налила в стакан чудесный напиток. Таня выпила и… заплакала. Плакала она тихо, попискивая, как котенок. Потом заснула до утра.

Ее разбудила тетя Глаша.

— Мама без сознания, позвони Николаю.

Таня только сейчас вспомнила о сыне и о муже. Она долго звонила в Австрию, там долго не брали трубку, видимо, были на горнолыжной трассе. Только к вечеру ей перезвонил Николай.

— Я все понял, вылетаем первым рейсом и сразу к тебе.

Николай и Вася приехали через два дня. Марианны уже не было. Она умирала на руках у дочери. Тихо, незаметно она ушла из этой жизни.

Отпевали Марианну Гавриловну Видову в Кафедральном соборе города Саратова. На отпевании было очень много людей. Марианна до последнего лечила и спасала «маленьких ангелов». Денег она не брала. Таня почти не плакала, Вася всхлипывал и причитал: «Бабуля, бабуля, как я без тебя теперь жить буду». У Николая на глазах блестели слезы, он их не скрывал.

На девятый день прах Марианны упокоился рядом с ее родителями на старом московском кладбище. Таня была очень плохая, она ничего не понимала, тут же забывала услышанное, Николай повторял, а она опять забывала. Ее сознание отказывалось принять реальность и заблокировало память. Так объяснили врачи-психотерапевты. Средство одно — дождаться, пока организм сам восстановит утраченные на время связи.

Прошло сорок дней. Ночью Тане приснился сон. Мама, в воздушном белом балахоне, сотканном из небесных нитей, идет по облакам. Она очень молодая и очень красивая. По ее лицу скользит нежная улыбка. Она отходит все дальше, вглубь облаков и совсем исчезает из вида. Больше Марианна никогда не снилась дочери. Видимо, ее душа не хотела беспокоить Таню. Ведь она ее так сильно любила.

Утром Таня встала свежая, бодрая. На щеках появился легкий румянец. За завтраком Николаю и Васе она сказала:

— Мама в раю, я видела во сне.

Память у Тани восстановилась полностью.

Пришла весна.

Соколики становились новым «смыслом жизни» Тани и Николая. Василий чувствовал себя на даче вольной птицей. Новые друзья, велосипед и даже легкий скутер и теннисный стол — что еще надо подростку для счастья? В центре деревни, на лугу со стихийными клумбами люпинов невероятной красоты и оттенков — небольшой спортивный комплекс, построенный и профинансированный домом № 32. Очень быстро спорткомплекс превратился в территорию главной тусовки молодежи, где юноши демонстрировали свою силу и ловкость, а девушки — наряды и хитрость. Таня радовалась: ребенок на глазах!

Начиналась самая интересная часть программы — обустройство внутренних интерьеров дома и закладка английского парка на месте картофельных грядок. Таня руководила всем. Ее энергия, фантазия, здравый смысл и экономический расчет удивляли и восхищали Николая. До этого он считал, что хорошо знает и понимает жену. Но Таня опять была новой, неузнаваемой и еще более любимой. Тяжелые садовые работы выполняли «гости из южных республик». Один из них, Абдурахман, действительно, стал хорошим помощником, которому хозяева доверяли. Абдурахману было лет тридцать, он приехал на заработки из древней Бухары. Татьяне Петровне он представился, как Филя. Она поправила — Филипп. Абдурахман надул губы: «Не хочу быть Киркоровым!»