Расколовшаяся Луна (ЛП)

- Нет. Нет, я не буду этого делать, - бормотала я, качая головой, зная при этом, что всё-таки сделаю. Кто-то хотел встретиться со мной на Зюльте. Да, шансы были велики, что это был жадный Мар, который хотел либо за папину измену, либо за мою связь с Колином отомстить, а затем удовольствия ради полностью высосать меня. Но также была вероятность, что этот Мар являлся революционером. Революционеры были "хорошими парнями". По словам папы, они существовали, и Колин не возражал по этому поводу. Ах, что значит хорошие парни? Конечно, они тоже были голодны. Но они, по крайней мере, были готовы к теоретическому сотрудничеству с папой. Может быть, сообщение принадлежало одному такому хорошему Мару, и он знал что-то о местонахождении папы - или даст мне подсказку, как я смогу вызволить его.

Мне нужно немедленно ехать. Дни хотя и стали снова длиннее, но если я хотела успеть до сумерек, то мне нельзя терять больше ни минуты. Я взяла пачку денег из копилки на кухне, запихала джинсы, футболку, мой несессер и свежее бельё из чемодана в рюкзак, быстро накормила моих животных, схватила, быстро решив, ключ от Porsche Пауля - забирать Volvo будет стоить мне слишком много времени, а оба гея уехали сегодня утром на бутылочно-зелёном ягуаре Францёза - и покинула квартиру, не оглядываясь назад.

- Вот это да! - прошептала я почтительно, когда при первом красном светофоре у меня появилась возможность остановиться.

Porsche был адской машиной, и она начала мне нравиться. Мой желудок вибрировал в такт с рычащим мотором подо мной, и, из чистого удовольствия похвастаться, я позволила ему дико зареветь и ухмыльнулась мужчине рядом со мной, который с очевидной завистью в глазах вцепился в руль своей серебристо-серой семейной колымаги. Как только светофор переключился на зеленый, я умчалась, чтобы никогда больше не встретиться с ним. Я очень хорошо понимала, что при почти каждом повороте моя жизнь была в опасности, но я была на пути к свиданию с неизвестным Маром на Зильте - и в этом случае белоснежный Porsche представлял меньшую потенциальную опасность. Кроме того, в нем была встроена в совершенстве работающая система навигации. Тем не менее, я старалась ехать не быстрее, чем сто шестьдесят километров в час, и на мокрой дороге замедлять темп, так как хищник, в котором я сидела, реагировал непримиримо на крошечные повороты и неясности.

Но с каждым новым отрезком дороги - то есть с каждой ремонтной работой, которая заставляла меня тормозить - мы лучше привыкали друг к другу, и последние сорок километров шоссе после Нибюля до автомобильного поезда были истинным удовольствием. Кроме меня на дороге никого почти не было, и погрузка сработала удивительно хорошо. Я заехала вверх по пандусу, как будто никогда ничего другого не делала, и уверенно улыбнулась замёрзшему человеку передо мной, когда он подал мне знак проехать к переднему вагону. Всего лишь десять минут спустя поезд тронулся, и я должна была признаться себе, что я Зильт и переезд через море представляла себе намного романтичнее. Намного более голубым и солнечным.

Серое небо плавно перешло в мутно-грязную осушку, и на стороне к открытому морю ветер подгонял чёрные тучи и заставлял гребни волн пениться. Со значительным дискомфортом я смотрела на зрелище природы вокруг себя. Я не боялась ни секунды, что в следующий момент на горизонте поднимется гигантская волна, но и с успокоительной летней свежестью это сцена ничего общего не имела. Порывы ветра неприветливо встряхивали крышу автомобиля, как будто хотели вытащить меня из Porsche, не было видно ни овец, ни чаек и меньше всего я могла поверить в то, что Зюльт лежал под мутно-белым снежным одеялом.

Я даже не вышла из машины, хотя было ещё светло, а сразу же отправилась в сторону Эленбоген, самый северный уголок Зильта. После того как город остался позади, стало так одиноко, а асфальт таким ухабистым, что я ненадолго остановилась, чтобы восстановить дыхание и дать моему сердцу возможность успокоиться. Но оно не сделало этого. Моему сердцу и мне не нравилась эта местность. Даже при солнечном свете, двадцати пяти градусах в тени и при полном штиле я бы не смогла тут расслабиться.

Дюны, казалось, были живыми - в принципе, они ими и были, в конце концов, они ведь двигались,- но у меня было такое чувство, будто у них появляются глаза, как только я поворачиваюсь к ним спиной. Они наблюдают за мной, чтобы потом под незримую команду надвинуться на меня и с наслаждением раздавить меня в своей середине. Я вспомнила картину, которую должна была интерпретировать на экзамене искусства – «Монах у моря» Каспара Давида Фридриха. Я чувствовала себя подобно монаху, только без Божьей помощи. Это было безбожное место, ему не хватало безопасности. Когда я выйду из машины, то буду в его власти.

Я снова завела мотор и доехала до последней стоянки на Элленбогоне. Кроме зияющей, пустынной площади стоянки, в этой части острова больше ничего не существовало. Ни домов, ни отелей, ни молодёжной турбазы. Проще говоря, это означало, что мне никто не сможет помочь, если я буду в опасности. Я должна буду полностью полагаться на себя.

Но солнце ещё пока не садилось. Я, по крайней мере, могла выйти, взобраться на гребень дюны, спуститься вниз к морю и посмотреть на него - потому что это было то, что я уже давно хотела сделать и о чём постоянно видела сны, хорошие или в последнее время скорее плохие: открытое море.

Я одной рукой вцепилась в мобильный телефон, а другой - в маленький молоток, который я нашла у Пауля в бардачке, и промаршировала, опустив плечи и втянув голову, сквозь ревущий ветер в сторону моря. Иметь молоток было лучше, чем ничего. Меткий удар в висок, может быть, сможет вывести и Мара на несколько минут из строя. А в ударах я сегодня упражнялась до полного уничтожения. Кирпичная стена, череп Мара - разница не могла быть настолько большой.

Вид моря ошеломил меня. Яростно волны накатывали на покрытый снегом пляж, необузданно бурлили, перемешиваясь друг с другом, пока брызги волн не разлетались на метр в высоту, солёные и сладкие одновременно. Ветер так безжалостно дёргал меня за волосы, что их корни начали болеть, а холод забрал все ощущения с моего лица. Мои мышцы застыли и стали безжизненными. Свои крики о помощи я не смогу услышать, если они покинут мою глотку, и уж точно никто другой, так как море заглушало в своём разгневанном рёве даже вой начинающегося шторма.

То, что я здесь делала, было против всякого здравого смысла. Ещё совсем немного и невидимое солнце утонет во встревоженном море, и что случится потом? Неужели, в конце концов, это была сама Тесса, кто в этом негде ожидал меня, может быть, скрывалась уже за следующей дюной, чтобы схватить меня, как только станет темно?

Да, мне было любопытно, и хотя я боялась открытого моря, я почти не могла оторвать взгляд от него. Но я так же хотела ещё немного пожить. Я развернулась, чтобы побежать назад к машине, но внезапный порыв ветра задул мне в лицо снег и песок. Я больше ничего не могла видеть, в считанные секунды потеряла ориентацию. Я засунула мобильный в карман куртки и бросила молоток. Обеими руками я тёрла глаза, чтобы удалить из них песок, прежде чем он сможет попасть под контактные линзы. Слёзы потекли у меня по щекам, а ветер разметывал их на тысячи водяных капелек.

Затем вдруг совершенно неожиданно шторм утих, будто покорился какой-то высшей силе, и я увидела вдалеке чёрную лошадь, которая скакала вдоль прибоя и неудержимо приближалась ко мне. Всадник прижимался к её шее, голова опущена и непокрыта, руки голые. Голые и белые.

Я могла чувствовать запах его кожи. Я развернулась и начала бежать, со сжатыми зубами и слезящимися глазами, против снова поднявшегося ветра, а прибой позади меня кричал и ревел, будто речь шла о его жизни. Но страх и моя дико бурлящая надежда отняли у меня всю силу. Я упала вперёд, в мокрый снег, перевернулась вокруг собственной оси, заставила подняться себя на ноги, но ветер снова придавил меня к земле. Он делал невозможным попытку убежать. Я могла только сидеть здесь и позволить случиться тому, о чём я ведь собственно уже так долго мечтала. Это стало правдой - по-другому, чем я надеялась, но это действительно случилось.