Ночная сказка

— Мне, конечно, не очень-то хочется делать все это, но что поделаешь? Это моя работа. Так что уж лучше делать ее как следует, — пронеслось в голове Гарри.

Не сказать, что игра доставила ей уж такое бешеное удовольствие. Она перестаралась, но должна была сделать все так, чтобы ему понравилось. Однако Гарриет была счастлива, что занимается этим. И она отлично изобразила оргазм. Вспомнив об этом, женщина усмехнулась. А на самом-то деле до оргазма было очень далеко. Как обычно. Правда, раньше у нее кое-что получалось, но потом она не могла обходиться без дополнительной стимуляции половых органов пальцами. Зато вчера — другое дело. Она изобразила такой бурный оргазм, что ее, наверное, было слышно на всем втором этаже отеля. Правда, вспоминая все это, Гарриет пришла к неутешительному выводу, что часто так выкладываться она не сможет. У нее даже горло немного заболело. Что ж, всему приходится учиться. К примеру, теперь она знала, что сосать резину не так уж противно. В любом приключении есть свои хорошие и плохие стороны.

В кухню пришел Джонти — он попросил кока-колы, а заодно прочел младшему братишке короткую лекцию о том, какого цвета бывают поезда. И умудрился успокоить Тимми всего за каких-то две минуты. Тот перестал плакать. Рекордно короткий срок. Но не совсем.

Когда бездельничаешь, четыре с половиной часа — это очень долго. Зато когда торопишься, это время пролетает, как одно мгновение.

Дело дошло до того, что я даже и не попытался звонить Эллен. Выйдя из отеля, я направился бродить по Вест-Энду. Ни дать — ни взять — турист. Вообще-то я нервничал. Брел вниз по Нил-стрит и едва сдерживался, чтобы не покупать что попало в каждой встречной лавке. Дал фунт какому-то негру, выплясывавшему брейк-данс перед толпой японцев в сыром Ковент-Гардене. Понаблюдал, как в шведском центре на Лесестер-сквер часы с резными фигурами очень громко пробили три часа. Наверное, шведы любят громкий звон часов.

Я немного скучал. Как это ни смешно, я чувствовал возбуждение и скучал одновременно.

Решил зайти в кино. Ох, как хорошо иметь деньги! Я был просто горд тем, что не потратил ни пенни в магазинах. Как обычно, задумался: то ли посмотреть дурацкий развлекательный фильмец, то ли выбрать заставляющую думать картину тридцатых. Я выбрал первое. Как обычно. Фильм оказался просто ужасным.

Впрочем, как ни старался, я не мог сконцентрироваться и внимательно смотреть на экран. Хотя как актер Патрик Свейз весьма неплох — запросто перешибает две деревянные дощечки.

Мне осталось убить всего полтора часа. Я вернулся в Ковент-Гарден, где другой уличный танцор развлекал толпу (ту же самую?) тем, что крутился на голове, защищенной старым мотоциклетным шлемом. Чего только люди не делают, чтобы заработать деньги! Да-а-а…

Наконец время пришло. Я пошел в кафе «Пингвин» и заказал огромный бокал кислого сухого вина. Разумеется, я оказался в кафе на тридцать пять минут раньше, чем надо. Следующие три четверти часа я то и дело оборачивался на входящих в кафе людей — будто моя голова была намагничена и сама тянулась в другую сторону.

А потом… Я не узнал ее! И не узнавал секунд тридцать! Причем учтите, что она вошла, освещаемая светом, льющимся с Сент-Мартинз-лейн. Это было потрясающе! Первое, что пришло мне в голову, когда она появилась в дверях: «Боже, какая красавица! Черт возьми!» И лишь потом я увидел красную розочку, вплетенную в темные кудряшки. И понял, что эта женщина — моя собственная — жена. И в то же время она не была моей женой, как это ни странно звучит. В кафе вошла Наташа. Передо мной на столе лежал свернутый в трубочку номер «Файнэншл Таймс». Итак, она узнала меня.

Кажется, я еще не видел у нее такой одежды. Трикотажный шерстяной жакет облегал ее, как перчатка. На шее висела золотая цепочка (уж цепочку-то я узнал, потому что сам подарил ей ее), а на ней красовался крошечный золотой замочек. У жакета был большой воротник, а в огромном вырезе темнела загорелая кожа. Жакет застегивался на черную «молнию». И я никогда не видел у нее таких серег. Господи, ее ноги, туфли на каблуках — все было великолепным! И вдруг мне стало очень приятно, что такая женщина сидит рядом со мною за столом. Официант просто из кожи вон лез, чтобы получше обслужить нас — в жизни не видывал такого в кафе «Пингвин». Обычно у них в заведении можно помереть от голода или жажды, прежде чем на тебя обратят внимание. Хотя что с них возьмешь — они же, в основном, французы.

Некоторое время мы молча смотрели друг на друга. Нам надо было начать беседу в новых ролях, поэтому мы не сразу сообразили, что делать. Мне так хотелось сказать: «Гарриет, ты просто сногсшибательно выглядишь. Я даже не узнал тебя, когда ты вошла в кафе». Вместо этого я неуверенно пробормотал:

— Ну, как ты? — Нелепый вопрос. Эта женщина — ее манера поведения, прическа, серьги, одежда — не была моей женой. От нее даже пахло иначе. Хотя кое в чем все же можно было узнать мою старинную подружку Гарриет. Впрочем, жена моя почти полностью растворилась в этой новой, незнакомой мне особе. И уж если быть честным с тобой, мой маленький, надоевший мне экранчик, эта другая женщина была слишком хороша для такого типа, как я.

Мы выпили по огромному бокалу терпкого вина, а затем прошли в другой зал, чтобы пообедать там. Иногда в «Пингвине» обедают мои приятели: вот и сейчас за одним из ближайших к двери столиков сидели Малькольм Николс и двое ребят из ассоциации прессы. Я хотел было пройти мимо, сделав вид, что не заметил Малькольма — тот несколько раз видел Гарриет. Однажды на Рождество, в прошлом году, кажется, она даже говорила с этим типчиком. А потом я подумал: «Какого черта!» Я остановился и заговорил с Малькольмом. Затем, набрав полную грудь воздуха, представил его моей спутнице, мисс Ивановой. Да, дорогой мой экранчик, я назвал ее именно этим именем, которое она сама себе придумала. Видеть надо было, как все они оторопели, глядя на Наташу, а потом не сводили с нас глаз, пока мы шли к столику! Когда мы наконец сели, в ее глазах вспыхнул озорной огонек — такой, какой частенько загорался в глазах моей женушки.

«Неплохо», — сказала она мне взглядом.

Может, конечно, я ошибся, но, по-моему, она была очень довольна.

Я тоже. Уж не помню, когда мы в последний раз вместе обедали в ресторане. Она была великолепна. Я тоже старался играть свою роль получше. Впрочем, у этого Роджера были почти те же самые семейные и жизненные проблемы, что и у Питера Хэллоуэя. Кажется, я где-то встречал этого человека.

Поначалу я едва сдерживал смех. Но вообще-то с задачей своей я справлялся. Когда я бросил что-то пренебрежительное в адрес своей жены, Наташа и бровью не повела. Она улыбалась, смеялась и подмигивала мне, рассказывая о своем (вымышленном, разумеется) детстве. Чего только она мне не понарассказала: и дед-то у нее — эмигрант-портной из России, и отец-то — злобный учитель. Отец-одиночка, между прочим. Это ей надо было быть писательницей, а не мне! Я то и дело подливал ей вина (оно было получше, чем та кислятина, что мы пили вначале), а мой взгляд то и дело упирался в золотой замочек, сверкающий на прелестной груди Наташи.

Пиршество было роскошным, хотя, по-моему, она едва притрагивалась к еде. А потом настало время действовать. Я сделал вид, что набираю полную грудь воздуха, и спросил ее, не согласится ли она пойти со мною в отель. Она тут же с готовностью заявила, что просто мечтает об этом. Но еще надо было обговорить цену.

— Уверена, что вы не пожалеете о каждом потраченном пенни, — вдруг заявила она. — Обещаю, что вам очень понравится.

Пульс застучал у меня в висках, и я покрылся потом.

Я сказал, что заплачу ей в такси. Так и случилось: я отдал ей банкноты Гарриет, пока черное такси кружило по Трафальгарской площади. Самое лучшее в лондонском такси — это то, что ты можешь обнимать великолепную молодую женщину прямо на Чаринг-Кросс-роуд. Разве шлюхи целуются в рот? Эта целовалась.

Дурея от предоставленной мне свободы, я осознал, что теперь за свои деньги могу гладить ее бедра, обтянутые темными чулками, ласкать нежную грудь. А какое удовольствие дотрагиваться языком до языка принадлежащей тебе женщины, чувствовать на губах вкус ее помады и вдыхать аромат сгорающей от страсти куртизанки, которая внезапно начала поглаживать длинными пальцами твое восставшее естество! Мне редко удавалось так быстро дойти до такого состояния. Но это что! Я уж и не помню, когда обретал подобную твердость. Дело дошло до того, что я едва мог идти, когда такси привезло нас на место.