Шальные Кэрью

– Но я надеюсь, что все к лучшему. Во всяком случае у тебя будет крыша над головой.

– Джо уехал в Южную Дакоту на другой день после танцев у Кэрью, – сказал Леон, глядя в окно.

Эльза заметила, что лица у всех приняли какое-то упорное, скрытное выражение. Они настолько великодушны, что не хотят упрекать ее на словах, подумала она горько. Но все втайне считают, что она бросила своих, обманула собственную природу.

– Я знаю, что он хотел уехать, – равнодушно сказала Эльза.

– Я кое о чем раздумывал, когда ты ушла, – произнес Стив Бауэрс с тем серьезным видом, который он всегда принимал, когда собирался сказать что-нибудь волновавшее его, В эту минуту вошел в кухню дядя Фред и тихо уселся, не говоря ни слова.

– Я не в состоянии много предложить вам в качестве свадебного подарка, – продолжал Стив, – но мне всегда хотелось сделать что-нибудь для своих детей… Да это мне всегда не слишком удавалось! И я думал о том, что тебе и Бэлису следовало бы построить свой дом. Тот дом, там внизу, уже не вместит женщин больше, чем в нем теперь находится. И вам не найти лучшего местечка для постройки, чем здесь на вершине горы – конечно, с подветренной стороны. Может быть, тебе это не так уж понравится, может быть, он найдет, что это не ахти что, – но гора ваша, ваша собственная.

– О папа! – воскликнула Эльза, не в силах ничего больше сказать.

Гора! Сердце и душа Стива Бауэрса!

– О, нет! Ты не должен этого делать! Бэлису не нужно больше земли… Да и что же вам тогда останется? Нет, я не могу этого допустить!

Стив Бауэрс откинулся на спинку стула и глубоко засунул руки в карманы. На лице его играла улыбка такого искреннего простодушного удовольствия, какой Эльза не видела у него уже много месяцев.

– Хо, хо! Вот тут-то я тебя и поймал! – захохотал он. – Я заранее сговорился обо всем с Рифом и он уже заготовляет документы. Все готово, и дело будет закончено сегодня же вечером. Я не даю эту землю Бэлису. Я даю ее тебе. Это твое! Твое… как это называется… твое приданое!

Он улыбался, надеясь, что она поймет его, надеясь, что она увидит, почему именно он поступил так. Но она не догадывалась, в чем дело. Он хотел, чтобы она продолжала жить на земле Бауэрсов. Он хотел иметь хоть это удовлетворение, наперекор Кэрью. Эльза быстро вскочила, подбежала к отцу, взъерошила его редкие волосы и, быстро наклонившись, поцеловала в обветренную щеку. Он покраснел и улыбнулся с откровенным наслаждением. Дядя Фред произнес:

– О-го-го!

«Как будто он и в самом деле находит это неприличным!», – подумала Эльза. Она посмотрела на дядю и рассмеялась, а он далеко вытянул шею и плюнул в ящик с дровами.

– Сколько раз я говорила вам не плевать в ящик с дровами! – рассердилась мать Эльзы.

Общий смех по адресу дяди Фреда сразу рассеял ту напряженность, которой все были охвачены, и Эльза опять почувствовала себя дома.

Ее еще не спрашивали о Питере Кэрью, но Эльза инстинктивно чувствовала, что вопрос висит в воздухе. Первым заговорил об этом дядя Фред, громко и хрипло крякнув:

– Должно быть, это будут самые пышные похороны, какие только были в округе за два года, – с того времени, как умер мэр Гэрли, – заметил он и искоса поглядел на всех поочередно в ожидании поддержки. – И думаю, что будет много разговоров и догадок, от чего собственно умер Питер Кэрью. Он был слишком хороший наездник, чтобы его могла сбросить какая-нибудь упрямая четвероногая скотина, и все кругом знают это!

Почти не сознавая, что она делает, Эльза твердо и решительно стала на защиту Питера. Она знала, что в действительности произошло с Питером Кэрью, и знала, что именно Кэрью говорили об этом соседям. Она убедила себя, что никогда не сдастся перед Кэрью, никогда не будет одной из них, не будет защищать их мужчин, принимая на себя тяжесть их поступков. И все-таки… Она вспомнила мужественную фигуру Питера Кэрью и свои любимые детские мечты о нем… Она поднялась со стула и несколько времени стояла перед маленьким зеркалом, висевшим на стене. Ее глаза необычно блестели.

– Так-то оно так, но и самых хороших наездников сбрасывают иногда лошади, дядя Фред! – спокойно сказала она. – Именно это и произошло с Питером Кэрью. Пусть все думают и говорят, что хотят, – ваша племянница знает, как было дело.

«Вот это и есть капитуляция!», – смутно подумала она. Она сделала это ради Питера Кэрью, а Питер Кэрью был мертв. Она быстро отвернулась от зеркала.

– Я побегу наверх и соберу свои вещи, – сказала она. – Бэлис вернется раньше, чем я буду готова.

Она была рада тому, что надо было торопиться. Поспешно вышла она из кухни с: внезапно нависшей тяжестью на сердце. Маленькая комнатка наверху заставила ее на мгновенье задуматься, и она ощутила острую боль. Если бы она дала волю своим мыслям, она могла бы впасть в неприятную для нее сентиментальность. Поэтому она быстро собрала свои вещи, уложила их в старый чемодан и сошла вниз.

– Вот и Бэлис возвращается! – сказал Леон, когда она вошла в кухню. – Дай мне чемодан!

Эльза взглянула на часы.

– Нам надо будет сейчас же ехать, – сказала она. – Но мы скоро вернемся. Собирается кто-нибудь из вас на похороны?

Она сама была немного удивлена своим желанием, чтобы ее родные были на похоронах. Ей хотелось, чтобы люди видели ее семью отдающей последний долг Питеру Кэрью.

– Не знаю, пойду ли я, – сказала мать, – но остальные предполагают пойти.

Эльза улыбнулась: это была манера матери, желавшей уверить ее, что она будет там.

Все проводили Эльзу во двор и поговорили с Бэлисом по прежней привычке любезно и сдержанно. Мать, казалось Эльзе, была теперь несколько более оживлена и выше держала голову. Она как будто говорила: «Ну, вот, вы сочли для себя подходящим жениться на одной из наших. Это равняет вас с нами!».

Днем, сидя на церковной скамье в Сендауэре вместе со всеми Кэрью, надлежаще облекшимися в свою печаль, Эльза чувствовала себя странно чуждой всем прочим наполнявшим церковь городским и деревенским жителям, к числу которых она еще так недавно принадлежала. Даже ее собственная семья, в полном составе присутствовавшая здесь и как-то недоверчиво поглядывавшая на нее из отдаленного угла церкви, казалась ей странно чужой. Впоследствии она помнила ясно только два момента этого необычного дня.

Когда краснолицый и приземистый пастор сказал о Питере Кэрью, что «он не умер, а лишь перешел в вечную славу», Эльза увидела Питера великолепным бронзовым всадником, скачущим на бронзовом коне и хохочущим, как мальчик. Вскоре человек и лошадь слились в кентавра, и воздух поднимал их все выше и выше, пока оба не скрылись в голубоватой лазури неба. Взглянув на сидевшего рядом Бэлиса, она почувствовала, что он не был подавлен, как остальные. Он смотрел в окно на небо, и она воображала, что он тоже видит Питера, скачущего и исчезающего в море света.

Другим воспоминанием было залитое слезами лицо вдовы Питера, гордо поднятое, когда та выходила из церкви. Лицо это ясно и твердо выражало кроткую терпеливую печаль человека, который понес утрату тяжелую, но без малейшей тени бесчестия. Эльза отнеслась с состраданием к этому мужественному притворству…