Западня, или Исповедь девственницы

Провожал их Сол. И выглядело это как-то неважно. Будто приехали гости желанными, а уезжали чуть ли не изгнанными…

Рихард с трудом поднялся наверх. И когда вытянулся в постели с мучительным наслаждением, то подумал, что наконец-то не надо напрягаться, волноваться, следить за собой, в общем, делать то, чего ему совсем не хотелось. Теперь он может предаться размышлениям. Как всегда, в постели, лежа, он чувствовал себя крепким и молодым, куда-то уходила усталость, мысли были четкими и ясными, и решения приходили обычно точные.

Он думал об этой маленькой русской. Странно, что она — элегантная, с прекрасным французским, необычной, почти юной красотой, — вызывала жалость, хотелось ободрить ее, согреть, как выброшенную на улицу собачонку. Отчего это чувство жалости? Может быть, взгляд? Затравленный и в глубине наполненный страхом?.. И эти выпадения из беседы и сразу же тень на лице, будто солнце зашло и набежала темная туча, скорее облако. Что она и кто? Конечно — ГБ! Теперь там стали умнее, посылают в страны Европы вот таких тонких печальных дам. Но так ли, этак, а все это одно и то же. И она, эта мадам Натали, подкрадывается к его галерее — это же ясно! Но почему так странно он к ней относится?

Почему его тревожит ее настроение? Ее реакции?.. «Потому что ты — старый дурень, — сказал себе Рихард. — Ты неравнодушен к ней, этой маленькой майорше или полковнику. С прочным заданием втереться к нему в доверие эту глупышку Анне мадам-майор уже обработала, та смотрит на мадам с обожанием и звонит теперь ему только для того, чтобы что-нибудь рассказать о Натали. Откуда она, эта беспородная собачонка и жалкая при всем ее антураже? Что с ней было в ее жизни?» Рихард почувствовал, что хочет знать о ней. Но опомнился. И разозлился на себя. О ком он думает? О даме из ГБ, которая спит и видит, как бы его увлечь, завлечь и потом действовать уже наверняка — обобрать и отбыть на этническую родину!

Он снова разозлился.

Хватит думать о чужой малознакомой женщине, которая к тому же служит странному, ни на что не похожему государству.

Больше он не пустит сюда никого. Двери закрыты, и войдут все они только тогда, когда он перестанет существовать.

Эти печальные мысли странно успокаивали Рихарда, будто все это далеко и почти неправда, так думается о смерти в юности, когда жизнь кажется бесконечной.

Никто из них троих не знал, что вся их прогулка и время посещения замка засечены. За ними наблюдал Проскурников — то пешком, то в машине, а то прогуливаясь мимо замка. Он даже особенно не скрывался, поглубже надвинул шляпу — и только. Проскурников проводил обеих дам до дому, каждую, и поехал к Динару.

— Ну что? — спросил тот нетерпеливо. Проскурников усмехнулся:

— Дай мне сначала выпить кофе, а потом я тебе все доложу точно, как в аптеке.

Динар быстренько достал виски, заварил кофе, буквально кинул на стол закуску и сел, приготовившись слушать. Но Евгеньич особого ничего рассказать не мог, ведь он не мог проникнуть в замок и в коляску и разговоров, естественно, не слышал. Но после его краткого обзора дня все-таки они вдвоем выяснили: во-первых, дело, видимо, «на мази», барон благоволит к Наташке, что очень важно! — потому что долго катал ее в коляске и потом, по всей видимости, они обедали в замке. Во-вторых, совершенно незаменима старуха-эмигрантка, которую надо поприжать и все выяснить. И не поскупиться на денежки… Наташка вышла у своей виллы какая-то понурая — не случилось ли чего там? Что тоже надо выдавить из старухи, сказав, что они знают об этом, но она должна прояснить кое-какие подробности… Сегодня же вечером пригласить к Динару в апартаменты старую сводню и вытрясти из нее все, а там решить, как действовать дальше.

Наташа думала о том же, что и все участники этого действа.

Она поняла, что барон больше не захочет ее видеть, он особенно похолодел после такого не к месту заявления Анне, хотя Наташа и пыталась исправить положение. Еще она поняла, что картин не видать. Барон хоть стар и добр, но жесток и тверд в своих принципах — это она тоже поняла. В общем, барон — настоящий мужчина.

Ей вдруг захотелось сейчас же, сию минуту, бежать к барону — нет! — к Рихарду, она не хочет больше называть его бароном. Для нее он отныне Рихард, хотя она с ним, наверное, никогда больше не увидится… Бежать к Рихарду и, рыдая и заливаясь слезами, рассказать о своей — ВСЕЙ! — жизни и спросить его, такого мудрого, кто она? Что? И за что ей такие муки? Вдруг она решила, что все равно расскажет Рихарду, даже если для этого ей надо будет унижаться. Ей казалось, что если Рихард поймет и простит ее (ему-то что?!), то все простится навечно…

Аннелоре, расстроенная сегодняшней встречей, собралась ложиться спать, прежде уверившись, что сегодня ей ничего не придется подслушивать. Но тут в дверь позвонили. Она почему-то так перепугалась, что минуту стояла молча, не спускаясь к двери, не находя на это сил. Позвонили второй раз, и настойчиво.

Она скатилась по ступенькам к двери и открыла ее.

Перед ней стоял Динар, улыбающийся, под хмельком, с огромной коробкой конфет в руках. Рядом с ним стоял этот его «друг» или начальник, кто их там разберет. Он тоже был под хмельком и тоже нежным образом улыбался.

— Можно к вам на ночь глядя? Решили заглянуть по-соседски, как у нас принято в России. А вы же хотите в Россию, как я знаю? Вот и надо к нам и нашим привычкам приглядываться, милейшая Аннелоре, мадам Сторм (таким образом он и представил ее). А это мой самый лучший друг, ну, совсем как брат… Вы разрешите войти?..

Тут спохватилась Аннелоре, подумав, что судьба ее хранит: сегодня, уезжая к Рихарду, она сняла со стола свой наблюдательный стул.

— Да, да, конечно, проходите, пожалуйста, у меня, правда, не совсем прибрано, я не так давно пришла.

Динар и Евгеньич переглянулись — отлично! Она сама завела разговор, им же будет легче, а ей — труднее.

А Динар распоряжался:

— Нам немного кофе, рюмки под виски.

Динар был почему-то доволен и развязен.

Уселись. Выпили понемногу, даже Аннелоре, которой необходимо было придать себе храбрости, потому что эти двое бандитов — так она их называла и была очень близка к истине! — не зря приперлись чуть не в полночь с конфетами, питьем и безобразным нахальством.

— Итак, — сказал Динар, довольно твердо поставив на стол рюмку, — итак, вы сегодня посещали барона. — Увидев, как вытянулось лицо у Аннелоре, он противно и нагло засмеялся и продолжил: — Не отпирайтесь! Я узнал! А почему вы мне не сказали, что собираетесь к барону? Ведь мы же с вами… Или я не прав?

— Но я не думала, что должна сообщать вам о каждом шаге, тем более, что визит этот был не запланирован заранее. Рихард… — она смешалась, не стоило бы при этих называть барона так интимно… но тушевалась она лишь мгновение, — сам пригласил нас сегодня покататься.

— В коляске… — заявил Динар, — надо же, до чего доходит бешенство от жиру! А на дельфинах барон не катается?

Анне опустила глаза и молчала.

— Ладно, хорошо, — сказал уже совершенно трезво Динар, — рассказывайте. Конкретно, мне надо знать, как развиваются их с бароном отношения. Они дружат? Или питают более нежные чувства? И как скоро вы снова пойдете к барону? Хорошо бы в следующий уик-энд там же, в замке, и хорошо бы вы, дорогая, ушли пораньше… Я понятно говорю?

Анне лихорадочно пыталась решить, какой тон ей взять и что именно лучше сказать. Но не надо ничего придумывать, сказать, как есть, и Динару это должно понравиться, он не станет мучить Наташу и будет ждать еще неделю… А там надо как-то завести разговор о картинах… Она сама пойдет к Рихарду и приоткроет ему тайну. Он, несомненно, пожалеет Наташу… А там… кто знает?..

— Да, они с интересом относятся друг к другу, тем более что мадам Натали прекрасно разбирается в живописи, и они с бароном нашли общий язык. Он снова показывал ей галерею, в которую не всякого пускает, да еще второй раз… — Анне замолчала, а Динар, с удовольствием повертев головой, расстегнул ворот рубашки и растянул галстук.