Мужчины в ее жизни

— Ты абсолютно прав, Уинстон. В последнее время я несколько раз пробовала затронуть эту тему, но она только бросает на меня убийственные взгляды и замыкается в себе, уходя от ответа.

— Но вы всегда были так близки. Неужели она вообще ни словом не обмолвилась? — В его голосе явственно звучало удивление.

— Ну, не совсем. Я уже рассказывала, как расстроилась она из-за Джима и позиции, которую он занял в ее конфликте с Сэмом Феллоузом. Вернувшись из Пеннистоун-Ройял, я сразу поняла, что она плакала. А когда Джим прилетел из Ирландии и мы втроем находились в Лондоне, Пола как-то вскользь пожаловалась на раздражительность и даже вспыльчивость мужа. Я попыталась копнуть поглубже, но она как будто… отмахнулась от меня и ушла в себя, точно как сегодня. И она буквально сжигает себя на работе. Больше она вообще ничего практически не делает, кроме того, что проводит все свое свободное время с детьми. Я вообще склонна считать, что они стали для нее единственным смыслом жизни — разумеется, помимо бизнеса.

— Это плохо. Тетя Эмма будет не в восторге, когда по возвращении домой через месяц увидит, какой она стала. — Уинстон сменил позу и, заметив озабоченное выражение лица Эмили, взял ее за руку. — Хочешь, я поговорю с Полой? — предложил он. — Я мог бы…

— Ни за что! — в ужасе вскричала Эмили. — Она рассердится, сочтет твои слова вмешательством в ее личную жизнь, и за все свои заботы ты получишь хорошую взбучку, и больше ничего.

Уинстон вздохнул:

— Боюсь, ты права. Послушай, если хочешь знать мое мнение, то я считаю: им с Джимом следует развестись.

— Она никогда не пойдет на подобный шаг. Пола относится к разводу так же, как и я.

— Ага. А как именно? — Уинстон навострил уши и внимательно посмотрел на собеседницу.

— Ну, — медленно произнесла Эмили, — мы обе его не одобряем. В конце концов, у нас перед глазами пример моей матери. Я счет потеряла ее мужьям и разводам.

— Твоя мать — исключение из правил. Не отреагировав на его замечание, Эмили продолжала говорить:

— Пола считает, что, если в семье возникают проблемы, их надо преодолеть. Она говорит: нельзя разводиться из-за разбитой чашки, только потому, что на дороге супругам встретилось несколько ухабов. Так вопросы не решают. Она полагает, будто брак требует больших усилий…

— Для танго требуется два партнера. Эмили кивнула с задумчивым видом.

— Ты намекаешь на то, что Джим может со своей стороны не делать никаких усилий… Я правильно тебя поняла?

— Возможно, — после некоторого колебания ответил Уинстон. — Но я могу и ошибаться, и вообще, кто знает, что происходит в личной жизни других людей. Вот почему эту тему следует немедленно оставить. Наш разговор абсолютно бесполезен. — Он поставил бокал и пересел на ее край дивана. Обняв Эмили, он прошептал, уткнувшись губами ей в щеку:

— Так, значит, учитывая твое отношение к разводу, я обречен быть с тобой до конца жизни?

— Да, — прошептала она в ответ. — Мы просто обречены быть друг с другом, слава богу!

— Согласен. — Он слегка отодвинулся, чтобы заглянуть в юное чистое лицо своей невесты. Как она мила, как невинна, и при всей ее молодости в ней такая глубокая мудрость, что он иногда поражался. Он ласково сказал:

— После тебя, Пончик, я никогда не испытал бы счастья с другой.

— Почему? — Она просияла.

— Потому что знаю тебя вдоль и поперек и понимаю тебя, моя любовь, а еще потому, что мы подходим друг другу в сексуальном плане.

— Ты уверен? — поддразнила она.

— Ну, поскольку уж ты затронула эту тему… возможно, нам следует провести еще один эксперимент. — Он улыбнулся с любовью в глазах. Поднявшись на ноги, Энтони протянул ей руку:

— Пошли в спальню, дорогая, и продолжим опыты. Надо же знать наверняка. — И он увел ее наверх.

— Как хорошо, что ты провел в доме центральное отопление, иначе мы замерзли бы до костей. Сегодня очень холодно, — заявила Эмили полчаса спустя, завернувшись в простыню.

— Не уверен. По-моему, мы вдвоем способны лед растопить, — подмигнул ей Уинстон, поправил под головой подушку и потянулся за бренди, которое он предусмотрительно захватил с собой. — Хочешь глоточек? — предложил он.

— Нет, спасибо. Больше не хочется. У меня от него сердце заходится.

— Черт побери! А я-то думал, что только я так на тебя действую, — ухмыльнулся Уинстон. — Кстати, зажечь камин?

— А разве мы не собираемся спать?

— Сон вовсе не входил в мои ближайшие планы, — улыбнулся он. — А ты что, уже устала?

Эмили со смехом покачала головой.

Ее страсть к нему, ее беспредельное желание воспламеняли и восхищали Уинстона. Он потянулся к Эмили и крепко сжал ее руку, подумав про себя, как ему повезло.

Уинстон закрыл глаза, припомнив тот чудесный воскресный вечер в апреле, когда Эмили приехала на ужин, который он пообещал сам приготовить. Но так и не приготовил. Как только она вошла в дом, они посмотрели друг на друга — и все стало ясно. И уже через десять минут они оказались в его постели, где он, к своему собственному удивлению, овладел ею трижды, и через очень короткие промежутки времени.

Кузина — троюродная кузина, поправил он себя, поразила Уинстона раскрепощенностью, готовностью дарить и получать наслаждение, ее безграничной щедростью и открытостью в постели. В полдвенадцатого, завернувшись в банные полотенца, они устроили импровизированный пикник перед камином в гостиной из того, что нашлось в его холостяцком холодильнике, запивая еду бутылкой коллекционного шампанского из запасов Шейна. Какой замечательный был вечер…

— Уинстон, пожалуйста, не сердись, но мне надо кое-что тебе сказать, — проворковала Эмили. — Это очень важно.

С трудом оторвавшись от эротических мечтаний, Уинстон поднял веки и искоса взглянул на любимую.

— Почему я должен сердиться? Ну, давай. Пупс, излагай.

— Господи, Пупс — еще хуже, чем Пончик, — надула губки Эмили в шутливом негодовании. — Ну почему англичане так любят давать глупые прозвища?!

— Потому что прозвищами наделяют близких людей, и они отражают тепло, привязанность, любовь, дружбу. Так ты расскажешь мне это «очень важное» или нет. Пупс?