...и мать их Софья

а улыбку, вежливо отказывалась Соня. «Ты молодец, Сонюшка, и замуж выскочила, и ребеночка родила, а я Надьку свою никак столкать не могу, – по-соседски жаловалась она на дочь. – Вроде и с лица она ничего, и в теле хорошем, а все доброго мужика себе не сыщет...» Претендентов на Надины руку и сердце и в самом деле находилось много, они чередой сменяли друг друга, но личная ее жизнь и в самом деле никак не устраивалась. То будущий зять не соответствовал требованиям Надиной мамы, потому что был недостаточно «простым и работящим», а если и соответствовал, то не хотел жить под полным тещиным контролем, которая, конечно же, всегда желала молодым только добра. То Надя, проявив чудеса независимости, приводила в дом веселого парня, который поначалу вроде бы и приживался, и тещу ублажал, но через какое-то время Надя выходила на люди с синяком под глазом, оправдывая суженого убийственной народной поговоркой «бьет – значит любит»... А потом обе они, Надя с мамой, скрывались у соседей от пьяного буйства «любящего» и спешно вызывали милицию, пока тот изуверски старательно кромсал топором соседскую дверь.

В общем, замуж Надя так и не вышла. Похоронив маму, сильно затосковала в одиночестве и решила родить себе ребеночка в утешение, чтоб, как говорится, «было в старости кому стакан воды подать».

В тот же год, что и Сонина Машка, на свет появилась Надина Лизка, симпатичная смуглая девчонка с раскосыми карими глазками, шустрая и сообразительная. Кто был Лизкиным отцом – оставалось тайной за семью печатями, Надя так никому и не сказала об этом. Не сказала даже Соне, которая была для нее авторитетом абсолютно непререкаемым. Надя, открыв рот, всегда внимала каждому ее слову, буквально боготворила, восхищалась ее внешностью, умом, ленивой грацией, восхищалась ее манерой одеваться, говорить, есть, пить кофе, курить сигарету... Сама же Надя к своим сорока пяти превратилась в толстую тетку-повариху с сильными руками и большим животом, огрубела лицом и душой, работала с утра и до позднего вечера, чтоб хоть как-то прокормить себя и дочку.

Соня благосклонно принимала Надино восхищение, но дальше пуговиц не пускала, даря ей свою дружбу маленькими порциями, как говорится, «в охотку», чаще всего откровенно ею пренебрегая. Как-то так само собой получилось, что Машка основную часть времени проводила в Надином доме, была всегда накормлена, умыта и обихожена. Иногда Надя покупала им с Лизкой одинаковые платьица, одинаковые курточки и комбинезончики, и это тоже воспринималось как само собой разумеющееся, без проявления Сониной благодарности, как продолжение их странной дружбы.

– Слушай, а ты мне дашь денег взаймы? – спросила Соня, следя за Надиными лихорадочными перемещениями по кухне.

– Дам, конечно. А сколько?

Соня задумалась. А правда, сколько? Сколько надо ждать Игоря? Когда Мишка начнет работать? Господи, как она будет жить-то?

– Я и сама не знаю, Надь... От меня же Игорь ушел...

Впервые вслух произнеся эту фразу, Соня вдруг поверила в ее реальность, поверила,