«Пылающая Эмбер» (ЛП)

Я дал Дозеру слово, что Куколка, Тыковка или как там ее зовут, может остаться. Хотя, на самом деле, мне нужно, чтобы она ушла. Из моей жизни. Из этого гребаного клуба, чтобы я мог заново похоронить свое прошлое. Вновь засунуть его в свою внутреннюю камеру хранения, где ему самое место.

Я думал, что если толкну ее, то напугаю до усрачки и заставлю сбежать, что к настоящему времени она будет на полпути к границе штата. Вернется к своему бойфренду. Вернется к своей милой провинциальной жизни. Но она здорово меня удивила. Скольким бы проверкам я ее ни подвергал, она стояла на своем, изворачивалась, подстраивалась к ситуации и доказывала мне, что она как 3D-паззл, каждый раз показывает себя с разных сторон, под каким бы ракурсом ты на нее ни смотрел.

Каждый раз, когда я ее толкал, она отвечала на толчок. Она не повелась на мой блеф и разбила весь мой гребаный план вдребезги.

В конце концов, она дала мне понять, что она не послушная тряпичная кукла, а, скорее, сирота, которой палец в рот не клади. Или бездомная кошка, как я ее обозвал, впервые на нее взглянув.

У нее даже есть несколько коготков. В прямом смысле этого слова. Девчонка оставила на моей коже чертовы следы. А при взгляде на ее губы хоть и возникает соблазн податься искушению, даже попробовать их на вкус, но ее язычок подобен хлысту, особенно когда она решает воспользоваться им и дать словесный отпор.

Когда я прижал ее к стене, я рассчитывал, что она сломается. Испугается. Убежит, словно за ней по пятам гонится сам дьявол.

Разве она сбежала?

Нет. Даже когда я обыскивал ее.

Во всяком случае, она была возбуждена.

Влажная.

Я откидываюсь на спинку стула, стону и тру руками лицо, пытаясь забыть о ее реакции и о том, какой приятной она была на ощупь. Гладкой. Как самый нежный шелк. От этих воспоминаний кожа на моем члене натягивается до предела.

Когда я велел ей отсосать мне, она не отступила и не съежилась. Она не послала меня на три буквы и не сбежала из моего кабинета. Нет. Она приняла вызов, достала свой бальзам для губ и дразнила меня им, после чего, наконец, опустилась передо мной на колени. Ее щеки были раскрасневшимися, а глаза расширенными, что спровоцировало стремительный всплеск возбуждения, которое устремилось прямо к моему члену, пока электрические разряды оживляли другие части моего тела. Я сражался с тем, чтобы не кончить как зеленый юнец, изо всех сил стараясь не выплеснуть на нее свое безумие и лютую ненависть, которые я питал по отношению к Дане.

Потому что я знал, если она коснется меня, я проиграю битву и нападу на нее. Трахну или убью. Оба варианта были возможны.

Вот почему в течение последних пяти лет я занимался только жестким сексом. Я прикасался к девушкам, слоняющимся по клубу, чтобы засунуть и кончить. Никакого зрительного контакта. Никаких губ. Никаких рук за пределами того, где они должны быть. Просто. Грубый. Трах.

Только так.

Я не позволю еще одной суке пролезть в мою жизнь и мой клуб. И будь я проклят, если в очередной раз позволю еще одной рыжеволосой бродяжке разжалобить меня, а затем нанести удар в спину.

Реакция моего тела была всего-навсего способом моего члена сообщить мне о том, что он сыт по горло ограниченной сексуальной диетой и нуждается в большем.

Желательно в ней.

Господи… теперь мой мозг подкидывает предательские мысли.

Чееерт.

Мне нужно отвлечься. Найти возможность очистить голову от мыслей. Может быть, напиться. Глотнуть свежего воздуха. На секунду я размышляю над тем, чтобы найти клубную девку. Мне не мешало бы сбросить это накопившееся сексуальное напряжение. Но от самой мысли у меня сводит нутро.

Не будь слабаком. Она там. И будет там в течение последующих двенадцати гребаных дней. Будь. Мужиком. Мать. Твою.

Я втягиваю в легкие огромную порцию кислорода и удерживаю его там, пока не встаю на ноги.

Двенадцать дней — это ничто. Они пролетят в мгновение ока. Это все, о чем мне нужно помнить.

Открыв свою дверь, я прокладываю себе путь в другой конец главной комнаты, проходя мимо залетных гостей, старух, клубных девчонок и моих братьев. Я игнорирую потаскух, пытающихся привлечь мое внимание, и отталкиваю их одну за одной в сторону, когда они встают у меня на пути.

Для начала мне нужно выпить.

Я киваю моим братьям и получаю в ответ периодические похлопывания по спине. Мне просто нужно обозначить свое присутствие, а затем я свалю отсюда.

Музыка звучит слишком громко. Почти все пребывают в состоянии алкогольного опьянения. Боди на сцене лапает и целует стриптизершу. Похоже, он в стельку пьян. Видимо, какое-то время назад алкоголь здесь лился рекой. Половина присутствующих в клубе женщин потеряли всякое чувство скромности, не то, чтобы большинство из них когда-либо им обладали. Но мои братья, кажется, хорошо проводят время, так что все в порядке.

В баре Лите требуется около десяти секунд, чтобы закончить с другими заказами и заметить меня. Она знает, что мне нравится, и вскоре наливает мне Джек Дэниелс и кока-колу. Уменьшая количество колы. Я залпом осушаю стакан и со стуком опускаю его на барную стойку. Первая и вторая порция виски обжигает, когда скатывается по моему горлу вниз. Зато третья проходит как по маслу. Еще одна, и я буду недостаточно трезв для езды на байке, поэтому я переворачиваю свой стакан и отодвигаю его к ней.

Обернувшись, я осматриваю комнату. Мой взгляд не задерживается на продолжающихся непристойных танцах в обнаженном виде передо мной и сразу же находит ее. Ее огненную шевелюру трудно не заметить. Люди и предметы, окружающие ее, всего лишь блеклые тени, на фоне которых она выделяется как рубин в угольной шахте.

Дело во мне, или она стоит прямо под лучом света?

Потому что я глаз от нее не могу оторвать.

Каждому, кто смотрит на нее, ясно, что ей не по себе, она не принадлежит этому месту. Она волнуется, кусает губу, а ее взгляд через каждые несколько секунд опускается к полу. Не менее, чем в шести футах от нее, пара занимается сексом, и, похоже, она делает все возможное, чтобы не смотреть в том направлении.

Она стоит за бильярдным столом рядом с Гусом и Лили. Дозер, наклонившись, целится в лузу.

Несколько секунд спустя она проводит вверх и вниз по своим рукам, как будто ей холодно и она борется с ознобом. Затем она, должно быть, ощущает на себе мой пылающий взгляд, направленный на нее через всю комнату, потому что слегка поворачивается, и ее глаза находят меня.

Так же, как и раньше в моем кабинете, существует некий негласный вызов, который выявит того слабака, который рискнет отвести взгляд, хотя ни один из нас ему не поддается.

Ее глаза того же цвета, что и яйца малиновки. Того же цвета, что и океан, на берегу которого я был всего лишь однажды в детстве. Когда они впиваются в меня с другого конца комнаты, моя кровь начинает медленно закипать.

Кто-то обращается к ней, и ее внимание переключается на другого.

Я следую за ее взглядом и натыкаюсь на Дозера. Он что-то говорит ей и, огибая край бильярдного стола, подходит. Мою грудь сдавливает, когда я наблюдаю за их общением и улыбкой, которой она его одаривает.

Неутихающая боль в моей грудине вопит чуть громче, чем обычно. По какой-то причине я вдруг не могу сделать чертов вдох.

На долю секунды она украдкой бросает на меня застенчивый взгляд, и боль немного утихает.

Когда Дозер смотрит в том же направлении, что и она, то встречает мой пристальный взгляд, он приподнимает вверх подбородок в знак приветствия. Я делаю то же самое. Он отдает Куколке свой бильярдный кий и идет ко мне.

— Привет. Все путем? — говорит он, как только встает передо мной. Своим телом он лишает меня возможности смотреть на нее и тем самым, в какой-то степени, действует мне на нервы.

— Да. Все путем. Двенадцать дней, а потом видно будет.

Само собой, я не согласен с последней частью. Я хочу, чтобы она ушла по прошествии двенадцати дней. Жить стало бы намного проще, если бы она уже была за много миль отсюда.