Итальянская свадьба

Пьете стало совестно.

— Если бы не я, ты давно бы уже спала.

— Нет, мне самой было очень приятно вспомнить. Но теперь мне и в самом деле пора в кровать. Завтра я снова тебе помогу — по крайней мере, пока не понадоблюсь твоему отцу.

— И ты расскажешь мне дальше? Начнешь с того места, где мы остановились?

— Там видно будет. Посмотрим.

11

Пьета проснулась рано, даже слишком рано. Мама, как ей представлялось, встанет не раньше чем через час. Она спустилась вниз, сварила кофе и, устроившись на ступеньках заднего крыльца, стала пить его, то и дело обжигаясь.

Небо подернулось туманной дымкой: день обещал быть жарким. Пьета коротала свободное время, снуя по кухне и накрывая на стол для матери: поставила пачку ее любимых хлопьев, кувшинчик молока, плошку и ложечку, а рядышком положила сложенную газету. Потом заварила чай.

Но мама спустилась вниз уже полностью одетая.

— Я не стану завтракать, — коротко объявила она. — Мне надо побыстрее в больницу.

— Выпей хотя бы чаю.

— Нет, нет, нет. — Она была настроена решительно. — Я попытаюсь поговорить с доктором и спросить, что он думает по поводу Беппи. Как только увижу, что с ним все в порядке, приеду домой, вероятно, уже к обеду. А ты пока что займись платьем.

И Пьете пришлось пить чай в одиночестве. В доме царила непривычная тишина, и никаких признаков Адолораты. Скорее всего, она вчера вечером сбежала к Идену. Наверное, сейчас она просто не в силах смотреть в глаза матери и сестре.

Ей не очень хотелось корпеть в душной швейной мастерской над свадебным платьем сестры, но стоило ей приступить к работе, как неприятное чувство исчезло. За шитьем она только и думала что об истории, рассказанной матерью накануне. Казалось, будто все это произошло с незнакомыми ей людьми. Пьете не терпелось услышать продолжение. Она хотела узнать, как ее родители полюбили друг друга, а еще больше — как они стали теми, какие они сейчас.

Но когда мама вернулась домой, уголки ее глаз были красны. Пьета заподозрила, что она плакала.

— Что сказали врачи? Плохие новости? — кинулась расспрашивать она.

— Да нет, не совсем, — проговорила мать. — Просто мне показалось, что сегодня утром папе стало настолько лучше… Я думала, худшее уже позади.

— Но это не так?

— Они хотят провести еще кое-какие обследования — сделать рентген сердца и кровеносных сосудов. Может, они вставят ему в артерию такую специальную тоненькую трубку, чтобы открыть просвет и позволить крови свободно циркулировать. Они говорят, что делают это каждый день, но…

— Но что?

— Существует определенный риск. Доктор сказал, что во время этой процедуры умирает менее двух процентов больных. Но ведь это тоже люди, верно? А что, если Беппи станет одним из них?

— Ты не имеешь права так думать, мама, — сурово сказала Пьета, тоже встревожившись, но изо всех сил стараясь этого не показывать.

— Ничего не могу с собой поделать, — проговорила мать; лицо ее сморщилось, и на минуту она стала похожа на потерянного ребенка. — Что я буду без него делать, Пьета? Как мне без него жить?

Пьета крепко обняла ее. Так они и стояли посреди кухни, охваченные одними и теми же чувствами. Пожалуй, никогда они еще не были так близки.

— Мама, может, я могу чем-то помочь? — первой прервала молчание Пьета. — Хочешь, я поеду в больницу вместе с тобой? И сама поговорю с доктором — чтобы убедиться, что операция действительно пойдет папе на пользу?

— Нет-нет, нельзя надоедать доктору. Он занятой человек. Да и твой отец сам этого хочет. Ему надо снова поверить в собственные силы. Он настроен решительно.

Они оставались на кухне еще некоторое время. Пьета заварила матери чаю и разогрела обнаруженный в холодильнике суп, но та не проявила никакого интереса ни к тому, ни к другому.

— А как насчет свадьбы? — спросила Пьета, наблюдая, как она безучастно помешивает ложкой суп. — Может, Адолорате следует ее отложить?

— Не знаю. Если операция пройдет нормально, Беппи пробудет в больнице еще несколько дней. К свадьбе он полностью поправится. Но если…

— Все пройдет нормально, — с нажимом произнесла Пьета. — Иначе и быть не может. Так что пока будем придерживаться намеченного плана, да?

— Да. — Мать по-прежнему вяло помешивала суп. — Если ты думаешь, что так будет лучше.

— Оставь это. — Пьета забрала у нее тарелку с нетронутым супом, поставила ее в раковину и принялась вытирать кухонным полотенцем запачканный стол. — Поднимись на минутку наверх и посмотри, сколько я успела сделать. По-моему, платье действительно неплохо смотрится.

Как только они вошли в мастерскую, мать не удержалась: схватила иголку и села за стол. Пьета устроилась рядом, и обе молча приступили к работе, одолеваемые одними и теми же тревожными мыслями: они пытались представить себе мир без Беппи.

— Тридцать лет мы прожили вместе, — проговорила Кэтрин и, помолчав, добавила: — Трудно поверить, что время пролетело так быстро.

— Расскажи о вашем первом свидании, — попросила Пьета, прилаживая на место бисеринку. — Держу пари, ты жутко волновалась.

— Волновалась? Еще как! — Пьете показалось, что мама уже куда охотнее делится с ней своей историей. Бегство в прошлое теперь приносило ей явное облегчение. Когда она заговорила, ее лицо просветлело.

Накануне нашего первого свидания я действительно очень волновалась. И не потому, что это было мое самое первое свидание: до этого я встречалась с двумя симпатичными парнями-британцами. Но они вели себя так правильно: сначала заходили поздороваться с моими родителями, а потом доставляли меня домой в положенный час. Да и потом, с ними я никогда не чувствовала себя так, как с Беппи. Мне он очень-очень нравился, и мне отчаянно хотелось, чтобы он чувствовал то же самое.

Одри и Маргарет с нетерпением предвкушали мое свидание, но я паниковала.

— Не могу же я гулять с ним весь день одна! О чем мы с ним будем говорить? — то и дело спрашивала я.

— Он поведет тебя на выставку, так что у вас будет на что поглядеть и о чем поговорить, — заметила Одри и прибавила с хитрой улыбкой: — Да и потом, может, вам и не захочется все время болтать.

Чтобы решить, что надеть, мы разложили на кроватях все наши вещи. Я остановила свой выбор на юбке в цветочек, нарядной голубой блузке и босоножках, купленных на рынке. Мы носили их по очереди.

— Давай-ка я тебя снова накрашу, — предложила Одри.

Но я покачала головой:

— Нет. Я хочу выглядеть так, как выгляжу всегда.

В ту ночь я то и дело просыпалась, вспоминая Беппи, его сухощавую фигуру, темно-карие глаза и конечно, его улыбку, обнажавшую ровный ряд снежно-белых зубов, — как я потом выяснила, таких крепких, что он мог разгрызть самый твердый орех.

В то утро я проснулась ни свет ни заря. Я страшно нервничала. Приготовления не отняли у меня много времени, хотя я провела целую вечность перед зеркалом: подводила брови одним из карандашей Одри, красила ресницы, мазала губы розовой помадой, а потом все стерла. У меня еще оставалась куча свободного времени, так что я заглянула к Анастасио, чтобы выпить чашечку кофе.

Одри была уже там. Она окинула меня взглядом знатока.

— Выглядишь просто отлично.

— Спасибо.

Увидев, что я вне себя от волнения, она принялась отпаивать меня кофе с молоком и кормить булочками, пока не настало время идти. Тогда она подтолкнула мне через стойку свои темные очки:

— На, поноси их сегодня. Они тебе очень идут.

Да, и повеселись как следует.

Беппи уже ждал меня на площади, нетерпеливо шагая взад-вперед. Я замедлила шаг и, смешавшись с толпой, немного понаблюдала за ним. Очевидно, ему тоже пришлось поработать над своей внешностью: его темные непослушные волосы были приглажены бриолином, а белая рубашка с коротким рукавом тщательно выглажена. И все-таки я никак не могла собраться с духом и сделать несколько шагов ему навстречу.