Когда птицы молчат (СИ)

Не понимаю, неужели его устраивает такая жизнь? Не хочется все или к черту послать, или сделать попытку вернуть на прежнее место? Хотя последний вариант меня бы не обрадовал. У нас просто не получилось бы. Я смотрела на ситуацию будто со стороны. На меня напала апатия. Но я не хотела быть инициатором развода. Мысль о том, что произойдет, если кто-то из нас решится на такой шаг, пугала. Женино счастье было важнее, чем моя убогая жизнь.

Я предупредила Влада, что завтра у меня встреча. Он ответил, что Женю забросит моим родителям.

Я приготовила ему сэндвичи на завтра и ушла спать.

На следующий день после работы сразу поехала в «Аристократъ». Этот ресторан я хорошо знала — там проходили банкеты для городских чиновников.

В мраморном фойе за стойкой стоял администратор — стройная женщина около тридцати, холеная и слегка надменная. Наверное, она считала, что именно так должны себя вести администраторы в подобных заведениях.

Я справилась о столике, зарезервированном на господина Лаврова. Она ответила, что меня уже ожидают.

Я быстро поправила прическу и макияж в дамской комнате, вымыла руки и прошла в зал.

Михаил Петрович оказался ниже, чем я предполагала. Он встал, приветствуя меня, и протянул руку.

Здравствуйте. Ирина Горенко, — представилась я.

Лавров Михаил Петрович.

Его пожатие было довольно крепким, но быстрым. Ладонь показалась мне теплой и жесткой. Странно, что у человека с его положением натруженные рабочие руки.

Мой референт обрисовал мне в общих чертах суть нашей встречи, — сразу перешел он к делу. — Я предлагаю сделать заказ и начать обсуждать это прямо сейчас, потому что у меня есть всего полтора часа.

Подошел официант. Я заказала зеленый салат с грушами и сыром. И бокал легкого вина, чтобы не опьянеть. Он же взял каре ягненка, овощи гриль и мясной салат без зеленых листьев и прочей низкокалорийной ерунды.

С самого утра ничего не ел, — усмехнулся он и я заметила, как сетка морщин лучиками расползлась от глаз по щекам.

Этот мужчина был весьма привлекательным. Седеющие, но густые каштановые волосы, мягкие карие глаза, в которых таилось что-то печальное, иногда проскальзывающее в то время, когда он пристально всматривался в мое лицо. Он был коренастым, но в форме. Лет пятьдесят, может, немного больше. Я смутилась под его взглядом. Он будто выискивал что-то в моих чертах.

Итак, рассказывайте! — приказал он.

Я вкратце изложила суть проблемы. Он слушал внимательно, иногда задавая уточняющие вопросы. Поинтересовался суммой, в какую обходилось содержание Дома престарелых городской казне. И кивал головой, когда ему все было ясно, и мой рассказ не вызывал вопросов.

Ну что же, я преимущественно занимаюсь помощью онкоцентрам.

Да, я знаю. Но если бы ваш фонд смог хотя бы частично помочь и старикам, было бы великолепно. Возможно, и им понадобиться такая помощь, хотя сейчас дело не в этом.

Я понимаю. Что же, я подумаю, что можно сделать.

Я немного расстроилась. Мне показалось, что предложение его не заинтересовало. Он неожиданно взял меня за руку.

Мне просто нужно будет просмотреть цифры и сказать вам точно, на какую сумму вы сможете рассчитывать.

Так вы поможете?

Помогу.

Я улыбнулась ему и немного сжала руку в ответ.

Я здесь родился. И вырос. Здесь много знакомых осталось. Может быть, кто-то из тех стариков дружил с моими родителями или родителями жены. Она тоже родом отсюда. Умерла десять лет назад. Рак.

Мне очень жаль.

Мне тоже. Она была прекрасной женщиной, родила мне дочь. Вы напоминаете мне о ней.

О вашей жене?

О дочери. Она тоже была такая голубоглазая и светленькая.

Была?

Ее не стало через шесть лет после смерти жены.

Я не решилась спрашивать, что случилось. Но в его глазах увидела боль и тоску. Видимо, мы действительно были очень похожи, потому что он словно пытался сохранить в своей памяти черты моего лица, с жадностью и какой-то безысходностью разглядывая меня.

Нам принесли еду. Михаил Петрович продолжал спрашивать о Доме престарелых, их нуждах, коммунальных расходах. А я иногда ловила этот его особый взгляд, хотя он уже и взял себя в руки.

Когда я попыталась отказаться от десерта, он засмеялся и ответил, что кусок торта поднимет ему настроение, что повлияет на благоприятный исход дела. А мне не стоит отказываться от того, что доставит удовольствие спонсору.

Поэтому за чашкой кофе и чизкейком мы уже улыбались друг другу. Этот мужчина нравился мне. Такой уверенный, целеустремленный, несломленный. Я поняла, что, пожалуй, именно эти черты делают его таким привлекательным. Особая энергетика, которая есть у сильных людей. К таким тянешься, жаждешь общения, будто подпитываешься их оптимизмом и позитивным отношением к жизни.

Мы почти закончили, когда через два столика от нас официант стал устраивать новую компанию.

Мой взгляд остановился на знакомых фигурах двух мужчин и женщины. Она уселась лицом ко мне. Молодая красавица, блестящие темные волосы, надменно запрокинутое лицо. Но когда мужчина сбоку от нее повернулся и что-то сказал ей, она растаяла, кокетливо стреляя глазами, и зазывно улыбнулась.

А мое сердце ухнуло куда-то вниз. Голова закружилась, и я неловко звякнула кофейной чашкой о блюдце.

Темноволосая голова и удивительные сине-зеленые глаза, чуть смугловатая кожа, резко контрастирующая с белоснежной рубашкой и темно-синим костюмом. Роскошный мужчина, который два дня назад целовал меня до потери рассудка.

Вронский улыбнулся ей и обратил свой взгляд на другого мужчину. В нем я скорее угадала, чем узнала Валентина Петровича, генерального директора «ИнтерАктива». Он пришел вместе с одним из своих директором и дочкой.

Вронский кладет свою руку на тонкую девичью ручку, всю в кольцах и браслетах. Она смеется и смотрит на него так, как, наверное, смотрю я.

Они изучают меню. А я не в силах отвести глаз. Словно вижу его настоящую жизнь, ту, что идет без меня. Когда ему не приходится скрываться с чужой женой у себя в квартире, где никто не увидит нас. Ногти до боли врезаются в ладони, и я каким-то нечеловеческим усилием перевожу взгляд на своего собеседника.

Мы уже оговорили все, что нужно.

Если вы дадите мне свою визитку и скажете, когда позвонить, я буду очень признательна, — выдавливаю я, стараясь, чтобы голос звучал спокойно.

Конечно, — говорит Михаил Петрович, пристально глядя на мое, наверняка, побелевшее лицо.

Я тянусь к кошельку, но он галантно просит меня убрать деньги.

Протягивает мне визитку, я кладу ее в сумочку и говорю, что мне уже пора. Если он не против, то я пойду.

Конечно, Ирина. Я еще пару рюмок коньячку хочу пропустить, а вас, наверное, семья ждет.

Я молча киваю. Бросаю последний взгляд через столики и пытаюсь справится с болью, взрывающейся внутри, пульсирующей в висках, заставляющей грудь болезненно сжиматься.

Я не думала, что так будет. Я ведь знала, на что соглашалась. Но и предположить не могла, что тот человек, которого я целовала, к кому чувствовала непреодолимое притяжение, которого хотела до дрожи, будет спокойно встречаться с другими женщинами, водить их в ресторан, касаться их… И в то же время он присылает мне цветы.

Вронский почувствовал мой взгляд и замер, заметив меня. Я резко обернулась и почти побежала к выходу. По пути задела сумочкой стул, он покачнулся, но я не слышала грохота за спиной.

Прохладный ветер растрепал волосы, дыхание перехватило. Я побежала по улице, не разбирая дороги, спотыкаясь о бордюры.

Его улыбающееся лицо, обращенное к ней, его рука на ее руке… Господи, я что, надеялась, что наши с ним отношения заставят его отказаться от других женщин? С какой стати? Тем более, дочь генерального…

Мысли мечутся в голове, словно стайка испуганных птиц. Меня шатает, будто пьяную. Вспоминаю его слова о том, что эту субботу мы проведем вместе. Истерично смеюсь и тут же захлебываюсь собственным смехом, ставшим посреди горла.