Прощай, любовь, когда-нибудь звони (СИ)

Стоп! Я что, свободна? Дотрагиваюсь до лица, где раньше был скотч и поднимаю ошарашенный взгляд на человека, который сидит возле меня и следит за происходящим. И правда, ничего нет. Где же Фиона? Кто эти люди, беспокойно переговаривающиеся?

Моё внезапный рывок заставляет этого мужчину повернуться, и я осознаю, что он один из охранников Грея. Микки, кажется. На его щеке ссадина, из которой идёт кровь, а сам он словно в саже.

— Анастейша, — он до боли сжимает мои виски и внимательно вглядывается в глаза. — Вы в норме?

— Да, да, — киваю я. Потом всхлипываю и начинаю задыхаться. На большее сил не хватает. — Где Фиона?

— Она жива, — коротко отвечает охранник и отпускает моё лицо. Он бросает взгляд на людей впереди, которых я никак не могу разобрать, а потом снова на меня. — Вы точно в порядке? Сейчас врачи осмотрят, потерпите, пожалуйста.

— Что? — я не могу ничего понять. Какие врачи? Я что, уже успела умереть? — Что произошло?

— Вы потеряли сознание на несколько минут, — быстро произносит он. Да, ну и видок у этого человека. Точно с войны…

— На несколько минут? — чуть не давлюсь воздухом и резко сажусь на коленях, потому что вспоминаю то, что видела за секунду до беспамятства. Я-то думала, прошло очень много времени. Дочь! Элиот собирался выстрелить в неё! — Что с моей дочерью?

Микки перехватывает меня, когда я уже лечу к тем людям, взявшимся непонятно откуда. Он резко разворачивает нас обоих, чтобы я находилась к происходящему спиной. Что за чёрт?!

Но всё же я успеваю заметить Люка — главу охраны Кристиана, ещё одного работника и нескольких врачей. Остальных я не знаю. Они все толпятся вокруг чего-то, некоторые снуют туда-сюда, крича что-то. Но нет ни Фионы, ни Грея. Ужас пробирает всё внутри.

— Пустите! Что вы делаете? — я вырываюсь, недовольная тем, что мне не дают двигаться.

— Вам не надо это видеть, Анастейша. Просто поверьте, что всё в порядке.

От этих слов я разрываюсь и разбиваюсь вдребезги. Даже не замечаю сказанного позже фразы «вам не надо это видеть…». Кто там? Кристиан? Фиона? Нет!

Я всё ещё отчаянно вырываюсь, а охранник кричит кому-то, чтобы помогли ему меня успокоить. Его руки слишком сильные. Это всё чёртов Грей: набирает одних качков, да и только. Если он умрёт, то я ему этого никогда не прощу! Нет, пожалуйста, Господи, там должен быть кто-то другой…

Даже не замечаю, как внезапно оказываюсь возле толпы: то ли Микки отвлекается, то ли я яростнее борюсь. Опять кто-то не пропускает меня вперёд, и я готова уже врезать ему и вцепиться зубами в держащие конечности, но тут голос подаёт Люк.

— Пустите её, — лучше бы он молчал! Голос, полный сочувствия и тревоги…

Я прорываюсь внутрь и вижу двух врачей с какими-то приборами, торчащими из чемоданчиков и ещё кучей разной дряни… и вижу его, беспомощно валяющегося на холодном цементе.

Да, боги действительно выполнили мою просьбу. И стоила ли она того, Анастейша? Стоила, да? Это не Кристиан и не Фиона, но человек, отнюдь небезразличный мне. Ты променяла его на Грея, теперь пожинай плоды.

Кэш лежит на спине, его глаза полузакрыты, а на лице дурацкая, никак не подходящая под его цвет кожи маска. Ох, бедный Кэш!

Я падаю на колени возле него, мешая врачам выполнять свою работу. Знаю, как это эгоистично и глупо, но мне важно знать, что с ним! Он не видит меня, вернее, не видит вообще никого. Одна рука как-то странно вывернута, а к другой подключен определитель пульса.

И тут я замечаю на рубашке, которую он надевал на День Рождения дочери (День Рождение. Как будто это было не пару часов назад, а год. И, наверное, в другой жизни. Счастливой, где нет места такому злу, как Элиот), тёмно-красное, пугающее пятно.

В мозгу тут же что-то щёлкает, и я прикрываю рот ладонью, чтобы не закричать. Он ранен. Кто? Когда? А главное: как Кэш вообще здесь оказался? Элиот сказал, что он не пострадает. Неужели, это всё произошло за несколько минут?

Я наклоняюсь ближе к Кэшу. До ушей доносится далёкий взволнованный голос: «Мистер Грей, вы должны срочно прийти на второй этаж… Кристиан… полиция…». Да, что-то случилось с Пятьдесят, но он хотя бы жив. А Кэш умирает! Поэтому именно его судьба волнует меня намного больше. Господи… я ужасаюсь от одного слова «умирает». Как же страшно звучит.

Лицо мужа пугающе бледное, словно кто-то нанёс слишком много пудры, а губы синие и бескровные. Я легонько дотрагиваюсь до его плеча, стараясь не причинить боль.

— Вы ведь его спасёте, да? — шепчу я, не глядя на врачей, но мне никто не отвечает. Слишком тихо, чтобы они услышали. Да я и не хочу знать ответ!

— Ана, — словно шелест осенней листвы.

Кэш убирает маску с лица и смотрит на меня, чуть-чуть улыбаясь. Как ему хватает сил?

— Ты здесь, — медленно шепчет он, кривясь от боли.

— Конечно, я с тобой. Ты держись, хорошо? — я кусаю губу до крови. — Сейчас всё изменится, тебе помогут.

Он горько улыбается, нежно глядя на меня. От этого щемит сердце, и я на секунду прикасаюсь к его лицу. Муж ведь почти не изменился с нашей первой встречи: такой же весёлый, немного наивный, но надёжный и сильный. Он любит меня, я это знаю, ведь с ним по-настоящему жила столько лет и забыла о боли.

— Ты поправишься, — киваю я, натянуто улыбаясь. Лишь б он поверил. — Это точно, поправишься. Всё обошлось, Кэш. Только немного потерпи. Слышишь, милый? Потерпи.

Не могу понять, кого я уговариваю: его или себя?

— Ана, — карие глаза блестят, но этот блеск совсем нездоровый, — я люблю тебя. И Фиону тоже люблю. Больше жизни.

Я хочу его остановить, закрыть рот рукой, потому что каждое слово даётся с великим трудом. Я чувствую это! Но муж еле качает головой и смотрит очень серьёзно. Он смотрел так несколько раз за все шесть лет, когда случалось что-то очень серьёзное.

— Крови слишком мало, — говорит кто-то. — Звони в центр, боюсь, не протянем.

— Скорее! Ещё бинтов, — второй голос.

Нет, что вы такое говорите?! Вы ничего не понимаете! Заткнитесь, чёрт побери! Он выживет, он сильный.

Где-то сзади Люк до сих пор кричит в рацию, пытаясь достучаться до Кристиана.

— Кэш, ты… — голос срывается. — Ты не умрёшь. Это просто глупо и невозможно. Я очень тебя люблю, ты слышишь? Поэтому ты не умрёшь… — я глажу его по щеке и ловлю ртом слёзы. Это не очень-то ободряюще, конечно…

— Поцелуй меня, — еле слышный хрип.

Глаза мужа практически закрыты, но он держится. Пожалуйста, Кэш, живи! Но как я могу его поцеловать? Нет, нельзя, он должен сражаться за свою жизнь!

— Прошу, — выдыхает он обречённо и стонет. Чёртов Эдвардс, борись же, хотя бы ради нас!

Я наклоняюсь и целую его, вкладывая всю надежду и всю поддержку, на которые способна. Но только на секунду прижимаюсь губами, боясь повредить. Но когда отстраняюсь и беспокойно вглядываюсь в его лицо, глаза мужа потухают.

— Нет, нет, — мгновенно оживляюсь я, выходя из оцепенения. — Кэш, ты слышишь меня?

Он не реагирует. Что же это такое?

— Эй, сделайте что-нибудь! — кричу я врачам, которые тоже суетятся над мужем. Но потом они поднимаются на ноги, и я захлёбываюсь слезами. Беспомощно смотрю на аппарат по другую сторону и вижу чудовищную цифру — «0».

— О, Господи, нет! — кричу я, оглядываясь на всех столпившихся вокруг. Они с сожалением смотрят на меня. На душе так гадко, что хоть вой.

— Время смерти — ноль часов сорок три минуты, — говорит немолодая женщина-врач.

«Он не умер, это ошибка. Его вообще не должно было быть здесь! Как вы можете опускать руки? Нет, всё ложь!» — хочется орать мне, но вместо этого я сижу и сжимаю руку мужа.

Она тёплая, словно он сейчас очнётся, посмотрит мне прямо в глаза и улыбнётся своей красивой улыбкой, от которой тает даже лёд. Но Кэш замер навсегда и больше никогда этого не сделает.

***

Я думала, люди уходят по-другому. Они осознают, что это конец и просто растворяются во времени. Но всё оказалось не так, а намного страшнее.