Влечение. Эротическая сага

Вечером Костя, с большим нетерпением дождался, когда бабка зальётся своим переливным храпом, тихонько прокрался в маленький закуток пластилинового царства, которое проживало под старой скрипучей лестницей, освещаемого старым уличным фонарём. Руки в волнении быстро лепили маленькую фигурку тонконогой крылатой лани, с узкими щиколотками и гордо вскинутой головкой на балериновой шее. В мальчишечье сердце стучалась любовь…

Эдвард своим небольшим монологом всколыхнул противоречивые чувства присутствующих. Компанию влекло желание поскорее увидеть новую работу скульптора. «Перерезайте ленточку!» «Покажите, что там!!!» «Народ требует зрелища!»

Костя по шум друзей отвлекся от своих воспоминаний. Он бодро подошел к постаменту, который был прикрыт тканью и обвязан розовой лентой. Воздух, свет и тепло, лёгкая волна воспоминаний о пробуждении первых мужских природных импульсов, приподняли его настроение, окутали в эротическую тайну перед совершением требуемого действия. Автор взял с подноса ножницы и перерезал стягивающую ленту.

Ткань быстро соскользнула вниз. Всеобщему взору открылось его творение последних месяцев.

Миниатюрная, тонкая лань с огромными загадочными глазами. Фигура стояла, чуть повернув в сторону людей маленькую изящную головку. Тонкая длинная шея и вскинутые к полету крылья придавали такую феерическую динамику движения этому чуду, что не у кого не возникало и мысли назвать её Парнасом, или каким-то иным персонажем греческих мифов. На маленьких рожках порхали нежные экзотические бабочки. А вздернутая лапка так томно была приставлена к подиуму, что копытце как бы стыдилось своей грациозности.

Это был символ нежной юношеской любви, образ невинности и страстного стремления к ней. У любого стоящего напротив (никто не смог усидеть в кресле) замерло дыхание, но участилось сердцебиение. Чувства каждого, перехваченные неожиданным смятением, не могли вырваться наружу. Ощущение сопричастности с рождением необыкновенного, талантливого произведения, овладело всеми.

Первым в себя пришел Колобок. Он как-то мгновенно протрезвел, встал на стул, поднял руки и сделал несколько негромких, но уверенных хлопков, к которым присоединились аплодисменты всех, кто был рядом.

Эдвард, Гера, Виталик, Ира, Татьяна, Адик, официанты, горничные – все случайные посетители, ставшие свидетелями этой сцены, не остались безучастными. Они окружили Константина, жали ему руки, девчонки целовали в щёки и висли на шею.

– Как ты назовешь это чудо?

– Откуда оно родилось?

– Твои образы – это что-то!

– Бросай рубить свои надгробия! Твори вечное!

– А можно сфотографировать?

– А потрогать разрешите?

Чего только не услышал Константин в этот вечер. Какие идеи ему только не подкидывали, как только не хвалили. А он сидел в своем нежно-бирюзовом платке и улыбался. А иногда посматривал на Геру, строго охранявшего композицию или бросал взгляд чуть левее его – на свою скульптуру. Он хорошо понимал, примеряя к ней свою философию, что «ей теперь жить самостоятельной жизнью».

Ещё не будучи зрелым и сильным, Кот смоделировал своё пространство жизненной реализации и схему пребывания на земле. Закон его был прост и понятен. Когда ты сам, люди, дела, обстоятельства расширяют твоё пространство, на тебя, по закону вселенной, даётся время. А если ты, те же самые люди, дела, обстоятельства откраивают его скрежетом грубых ножниц, оно, пространство, сужается и исчезает. А нет пространства, нет времени – нет человека. И человек уже не воск, он память, памятник, воспоминание…

Мастер назвал свою работу «Лань или Память о первой любви», но не хотел сегодня, сейчас говорить об этом. Чувствовал, что не время и не место. Потом, в другой раз. Может быть, и название изменится. Сейчас ему было важнее то, как отнесутся к его работе друзья. Именно они были его главными советчиками и критиками.

Зазвучал саксофон. Глубокая, нежная мелодия наполнила зал, поддерживая именно ту атмосферу романтики, которая царила в это время в кафе. На столе появились подносы с вином и шампанским, легкими закусками. Презентации работ Кости проходили стихийно лишь только внешне, готовились они всегда заранее.

С закатом солнца Мила вернулась с моря. На пляже почти никого не оставалось. Она пришла в свой номер, приняла душ, надела лёгкое вечернее платье, взяла сумочку и поспешила вниз на звуки музыки в знакомое кафе.

Посетителей, в сравнении с утренним часом, заметно прибавилось. Почти все столики были заняты, а на некоторых стояла не утешительная для неё табличка «стол зарезервирован». Многие танцевали. Разноцветные, пёстрые компании отдыхали под звуки знакомой, приятной музыки.

Она остановилась недалеко от привычного столика, за которым, спиной к ней, в окружении множества людей, сидел вчерашний знакомый. А напротив отчаянно что-то писал Эдвард. Мила не зная, что делать, немного растерялась. Хотела уже повернуть обратно к выходу, как вдруг услышала громкое обращение к ней.

– Очарование Предпарижья! – Эдвард увидел женщину, приподнялся и призывно махнул в её сторону.– Прошу к нам! Скрасьте праздник одиноких мужских сердец!

Его сосед повернул голову, быстро встал и с ослепительной улыбкой подошёл к вчерашней незнакомке.

– Прошу вас, садитесь! Николай, – он обратился к официанту, – лучший ужин для нашей дамы! А пока – глоток вина?

Мила села в кресло, посмотрела с улыбкой на всех сидящих за этим столом, приветливо поздоровалась и приподняла бокал.

– Кого чествует почтенное собрание во главе с хозяином? За что пьем, сэр Эдвард? – Чередующимися одним за другим взволнованными вопросами, женщина хотела скрыть своё возбужденное состояние.

– Сегодня художник превзошел себя в очередной раз! И мы пьем за его талант, и за его новое творение. Он меня поймал на состоянии, когда мне было хорошо. И тут я сказал: «летим в Париж!»

Все сдвинули бокалы и пригубили вино. Эдвард протянул руку в сторону, привлекая внимание дамы к поводу, по которому они все здесь собрались. В свете ламп и ярких бликах эстрады, под звездами летнего, тёмного неба, скульптура смотрелась сказочно. Было трудно понять, не живая ли она? Не спорхнут ли с неё бабочки? Не умчится ли она по волнам к звездам? Мила в полном оцепенении поставила на стол бокал, невольно подалась всем телом вперёд, подошла к скульптуре. Слегка наклоняясь, она погладила рукой строптивое копытце лани, взволнованно спросила:

– Кто сотворил это воплощение невинности? – Потрясённая от увиденного произведения, женщина говорила медленно, зачаровано, не сводя глаз со стоящей перед ней сказочной фигуры. – Откуда у вас это очарование?

– Вот он – герой дня! – Эд положил руку на плечо Кота, – а для Вас есть подарок и от меня…

– Сегодня день чудес!?

– Эд, не томи! – Косте уже поднадоели дифирамбы в его честь, и захотелось перевести внимание на кого-нибудь другого. Он кивнул Валере, чтобы тот сделал себе небольшую паузу. Эдвард что-то быстро дописывал на бумаге. Музыкант присел на соседнее кресло рядом.

– Всем привет, наверняка читает Эд? То-то он писал, завидя образ незнакомой прекрасной дамы, спускавшейся по лестнице.

– Не спешите, – Эдвард степенно взял листок, надел очки. Увидел, что все его внимательно слушают, стал читать:

Я тебя вспоминаю

в платье черном и длинном.

Падал в парке старинном

белый снег, словно пух.

Ах, зачем, я не знаю,

этим вечером зимним

целовал я бесстыдно

Алый снег твоих губ…

Будто бы неземная,

кружевная снежинка,

обрывая глубины,

опустилась в ладонь.

Я тебя вспоминаю

в платье черном и длинном,

твои пальцы невинно

поднимали подол…

Снова вечером зимним

я тебя вспоминаю…

– Великолепно! – Мила с восторгом аплодировала вместе со всеми гостями манерно раскланивающемуся Эдварду. Валера включил медленную мелодию и отошел перекурить с Геной и Ириной… Остальные сидели за столиками и наслаждались теплым вечером. – Я понимаю, что этот романс был написан экспромтом?