Венецианская леди

Диана поднялась по ступенькам церкви причудливого стиля. Запах горящих восковых свечей доносился через открытую дверь, напоминая ей забытые ощущения проповедей. Она заметила слева, между четырьмя серыми мраморными колоннами с золотыми жилками стеклянный саркофаг Игнатия Лойолы. Над ним возвышалась серебряная статуя святого за круглой оградой бронзовых канделябров в стиле рококо.

Леди Диана узнала отца де Сала в коленопреклоненном человеке с закрытыми глазами. Она замерла позади него, не мешая ему молиться, и сама закрыла глаза, чтобы не видеть блестящего саркофага, где покоилась фигура преподобного генерала. Эта статуя в своей стеклянной броне внушала ей страх. Иезуит заметил ее, поднялся и поклонился:

— Леди Уайнхем, мне, может быть, не следовало приглашать вас в эту мрачную церковь, но я не посещаю места, привычные вам и соответствующие вашей красоте…

Иезуит пригласил леди Диану сесть подле него. Церковь была почти пуста. Несколько верующих молились перед главным алтарем, стыдливо опуская глаза перед великолепным изображением «Обрезания господня» Моратта.

— Отец мой, — проговорила Диана, — я искала свидания с вами не для исповеди. Откровенно говоря, я никогда не исповедовалась, так как не религиозна. Я отношусь с одинаковым уважением к религии моих предков и к верованиям язычников на Новогебридских островах. Я прошу, чтобы вы выслушали меня, не как проповедник, готовый отпустить мне грехи в обмен на соответствующую эпитимию, но как человек большого опыта, суждения которого, я уверена, будут правильными.

— Леди Уайнхем, я выслушаю вас с беспристрастной снисходительностью, которую вы заслужили своим доверием ко мне.

Дружественный и почти сердечный тон иезуита был сюрпризом для леди Дианы. Она с удивлением созерцала угловатое лицо своего собеседника, смягчавшего ради нее холодную суровость мрачного взгляда.

— Мои слова как будто удивляют вас, — сказал отец Сала.

— Признаюсь, в особенности после нашей первой встречи там, в Венеции…

— Дело в том, что теперь я лучше осведомлен, леди Уайнхем… Та, которой я не доверял, не существует больше… В вашем лице я вижу нашу союзницу. И так как вам было угодно поверить мне ваши мысли, я постараюсь не поучать вас, а утешить.

Леди Диана заговорила. С точностью врача, знающего свою болезнь, она открыла без ложного стыда свою любовь к Ручини. Не прибегая ни к каким прикрасам, она изложила также свое приключение с полковником Варреном. Отец де Сала с опущенной на грудь головой, скрестив руки, неподвижно слушал ее.

— Вот жестокое отомщение, придуманное мне судьбой… Я называю ее судьбой, вы бы сказали — провидением.

— Нет, — осторожно проговорил иезуит. — Провидение никогда не мстит.

— Знаю, знаю! Вы будете уверять меня, что оно лишь заставляет нас искупать наши грехи. Это, конечно, одно и то же, и придумано его посланниками на земле для более легкого приручения паствы. Но это слабое утешение… Вы теперь знаете все, отец мой! Я безумно люблю Ручини и всецело принадлежу ему. Он во мне, он внутреннее пламя, сжигающее меня, пожирающее меня и дающее мне жизнь. Для него я хотела бы уничтожить все пятна моего прошлого и обновить мое будущее. Ваши прежние сомнения теперь напрасны. Я и Ручини — две половины одного тела. А между тем наше рожденное счастье носит на себе невидимое клеймо… Соединенные чувством, мы бесстрашно пойдем против полковника Варрена… Но враг Ручини держал меня некогда в своих объятиях… Вот ужасная истина, отец, истина, причиняющая мне страдания. На пороге нашего счастья я снова вижу призрак лжи. Я умоляю вас сказать мне: должна ли я признаться во всем Ручини?

Патер де Сала ничего не ответил. Леди Диана становилась все более настойчивой.

— Должна ли я рассказать?.. Я готова бесхитростно признаться во всем человеку, который для меня дороже жизни…Эта тайна давит меня, и заблуждения прошлого легли тяжелым бременем на мое сердце. Я чувствую себя возрожденной своей любовью, я не хочу больше лгать… Откровенность в моих глазах теперь бесценная драгоценность, чудесный бриллиант, затмевающий своим блеском сверкание всех моих драгоценностей!..

Рука леди Дианы нервно вцепилась в люстриновый рукав иезуита, сердце ее беспокойно билось, глаза лихорадочно блестели. Едва слышно она прибавила:

— Правду, отец мой, сказать ему всю правду?..

Тогда патер де Сала повернулся к ней, положил свою спокойную руку на красивые пальцы, лежавшие на его сутане, и тихо ответил:

— Нет.

Леди Диана привскочила от изумления.

— Вы… отец мой… вы учите меня лгать?

— Разве молчание есть ложь, леди Диана? Если ложь сама по себе является действием, заслуживающим порицания, так как она предполагает намерение вредить, — сокрытие факта, напротив, есть действие не только извинительное, но часто и рекомендуемое. Цель оправдывает средства. Вы хотите сделать несчастным вашего друга, хотите прибавить еще ко всем его неприятностям горе, которое будет точить его день и ночь? К чему доставлять ненужные страдания?

Речь де Сала, медленная и тихая, успокаивала Диану. Она пыталась возражать:

— Я не хочу доставлять Ручини страдания.

— Я уверен, что будь вы хладнокровнее, не находись вы под влиянием страсти, затемняющей ясность вашего суждения, вы никогда бы и не подумали сделать подобную ошибку. Я говорю вам вполне искренне, леди Диана! Вы для графа Ручини все. Я вчера говорил с ним о вас и убедился в силе его страсти. Поэтому я знаю, чем вы рискуете, если подорвете его доверие. Вы возразите мне, быть может, что ненависть Анджело к Варрену вспыхнет еще сильнее от сознания, что этот человек держал вас когда-то в своих объятиях?.. На что это нужно?.. Для чего причинять ему страдания, воздвигая этот призрак перед вашей любовью, в то время, как эта любовь дает прекраснейшее утешение его беспокойной жизни?.. Ручини — седьмой в роду, носящий имя Анджело. Согласно легенде, его ждет трагический конец.

Леди Диана вздрогнула. Иезуит поторопился ее успокоить:

— Не придавайте значения этим языческим предсказаниям, столь любезным для здешних гадалок. Ни вы, ни я не верим в эти суеверия. И Ручини первый посмеется над этим… Я просто хотел вам посоветовать: оставайтесь ангелом-хранителем моего друга. Пусть ваши крылья удаляют от него всякую заботу, беспокойство и сердечную тоску. Вы заслужите этим благодарность тех, кто тайно помогает ему выполнять его миссию, и у вас будет радостное сознание, что вы усыпаете цветами предстоящий ему терновый путь.

Красноречие патера де Сала победило леди Диану. Осмотрев в его сопровождении церковные хоры, она простилась с ним. Спустя некоторое время она была на улице Святого Игнатия, прошла вдоль высокого здания римской семинарии колледжа, столкнувшись с группой воспитанников. Они шли медленно, размахивая руками, все в одинаковых лиловых сутанах с бледными лицами и тонкими губами. Леди Диана миновала лабиринт улиц без тротуаров, идущих от Пантеона до Corso Umberto. Она с любопытством осмотрела выставку букиниста, расставлявшего пыльные церковные книги и благочестивые картинки, усеянные рыжими пятнами, рядом с немецкими брошюрами по половому вопросу и французскими рисунками. Автомобиль ждал ее на площади Колонна. Шофер, успевший побывать в соседнем кафе, помчал ее домой, где Ручини должен был ждать ее в четыре часа. К своему удивлению, она нашла у себя в комнате письмо.

«Диана, дорогая, я страшно огорчен, что не мог вас дождаться, но я принужден был уехать первым поездом, отходившим в Неаполь. Приезжайте сейчас же в вашем автомобиле; вы приедете к восьми или девяти часам вечера. Я буду ждать вас в ресторане Маргериты в замке Яйца. Важное дело требует моего присутствия там сегодня ночью. Я расскажу вам все при свидании. Приезжайте скорее.

Приезжай скорее, любовь моей жизни; эти несколько часов разлуки тяжелы уже мне. Ты знаешь отчего? Нет?.. Я расскажу тебе; потому что твоя мысль во мне, как красивая птица, спящая в гнезде, приютившем ее. Ты — моя, а я — твоя добыча, твоя вещь, твоя собственность. Моя жизнь в твоем распоряжении. Я отдаю тебе всю сладость моей нежности и всю страсть моих желаний, я посвящаю тебе весь мой трепет, все мои надежды, все мои безумства.