Черноглазая Марьяна (СИ)

Выходит, забеременела семь недель назад - и всё это время не знала, что зародилась в ней новая жизнь! Да, Желе права, я сумасбродна и неблагоразумна! Попала в аварию, мечусь туда-сюда, копаюсь в своих переживаниях, а о самом важном – а вдруг да не пронесло, вдруг да забеременела? – ни секунды не задумывалась. Надо было провериться, убедиться!

Когда, наконец, до неё дошло, что может и вправду скоро у неё родиться ребёнок, если, конечно, тест не бракованный, Марьяна искренне обрадовалась. Её не волновало, что ещё плохо стоит на ногах: профессии фактически нет, мужской опоры и человека, с которым могла бы разделить родительские обязанности, тоже нет. Не думала также о том, что ещё молода, а дитя – это ежедневные заботы и вечная ответственность.

Вопреки всем страхам, которые, конечно, гнездились в тайных уголках ее подсознания, почему-то испытывала счастье, и на душе стало легко и радостно. Всё вокруг вдруг засияло яркими красками, словно внезапно в конце их полузимней дальневосточной осени пришла весна, с её расцветами и обещаниями.

Надо же – у неё будет ребёнок, самый близкий и дорогой ей человек! Очнувшись от своих размышлений, она поймала на себе пристальный, испытующий взгляд Людмилы, в котором читались ожидание и тревога – оставит ли ребёнка Марьяна. Прямо взглянув ей в глаза, девушка озорно и одновременно таинственно улыбнулась, вся засветившись.

- Думаю, через семь месяцев у нашего крестника появится невеста! – сказала весело.

- Значит, ты оставляешь ребёнка, - облегчённо вздохнула Людмила. – Ну и правильно, он не будет никогда лишним.

Увы, мама Марьяны думала совершенно иначе. Она не только не проявила большой радости, узнав о беременности дочки, но и сильно расстроилась.

- В какой-то из газет я прочла, что у Оленева будет ребёнок. Со страхом подумала: о нет, пусть это будет неправдой! – призналась она дочери. – Тебе не хватало ещё такой заботы! Потом я узнала, что беременна любовница Ильи, а не ты – немного отлегло от сердца, хотя ничего хорошего в этом не было... Надо сделать аборт! – стала наступать на Марьяну решительно. – Подумай, зачем тебе ребёнок от неверного мужа. Он постоянно будет тебе напоминать об его измене. А потом ты же совсем ещё молодая, учишься в университете, ни к чему тебе обуза. Не сомневаюсь, в будущем встретишь хорошего человека, полюбишь его и родишь детей сколько захочешь.

- Я хочу этого! – засопротивлялась Марьяна её уговорам. – Как ты не понимаешь: он уже есть во мне, живёт и развивается! Я ни за что не убью его! – твёрдо произнесла не без укора. – Что касается возраста, мама, то ты забыла, что сама меня родила в 17 лет. А мне на днях будет двадцать два, я не юная девчушка, осознаю свои действия. Ребёнок не виноват в измене отца, я никогда не буду его винить ни в чём, как не винила меня бабушка!

Наталья вдруг расплакалась. Марьяне стало ужасно стыдно, ведь мама волнуется о ней, а она на неё нападает. Подошла к ней, обняла – как редко они обе делали это, всегда относились друг к другу сдержанно - бабушке не нравились «телячьи нежности». А ведь без них так холодно и одиноко жить, неожиданно подумала Марьяна.

- Я забочусь о тебе, - всхлипывая, заговорила Наталья печально. – Если бы ты знала, сколько упрёков и гнева я вынесла от твоей бабушки! И нагуляла-то тебя, и опозорила её, и проворонила твоего отца! Я даже подойти к тебе лишний раз не смела, чтобы приласкать, мать тут же кричала, балуешь ребёнка! Она, будто мать-королева, держала тебя подальше от меня, словно боялась, ты заразишься моей «ветреностью». Но я её, несмотря на то, что она стояла между нами как Цербер, любила. И рада была, что к тебе моя мать была добрее, чем ко мне.

- Прости меня, мама, - взволнованно произнесла Марьяна ласковым голосом, крепко прижимая к себе мать и утешающе гладя её по спине, словно всё было наоборот: она была мамой, а та – её дочкой. - Я не хотела тебя обидеть, но и ты пойми меня: я не могу отказаться от своего дитя. Как и ты когда-то не отказалась от меня. Я ведь твоя дочь и поступить иначе не могу.

Наталья мало-помалу успокоилась. Но теперь уже у Марьяны выступили на глазах слёзы. Пришла пора матери утешать дочь. А потом обе разревелись от взаимных успокоительных слов, так они поплакали какое-то время и угомонились, когда выговорились друг другу.

Наталья признала правоту дочери, сказав, что просто по глупости предложила аборт, не подумав о маленьком человечке, зародившемся в Марьяне. Очень уж ей хочется, чтобы у дочки жизнь складывалась не как у неё, более гладко, без огорчений и испытаний, чтобы никто её не попрекал, не подвергал осуждению, чтобы семья появилась надёжная и крепкая, в которой все бы любили друг друга, не считали кого-то чужаком.

- Я не могла тебя взять в свою семью, - призналась она, - и не только потому, что бабушка была бы категорически против, да это так, но мой муж тоже не хотел, чтобы ты жила с нами. Он хороший и любит меня, но ревнивец и эгоист. Готов тебе материально помогать, но чтобы ты жила отдельно. Потому что не хочет меня делить ни с кем. Даже детей собственных поначалу не желал иметь. Это теперь он от них без ума. Все мужчины -собственники. Тебе повезёт, если твой следующий муж будет другим, полюбит чужое дитя.

- Если не полюбит, то я не выйду за него! – уверенно заявила Марьяна, потом, помолчав с минуту, спросила с надеждой в голосе: – А каким был мой отец, скажи? Ни ты, ни бабушка никогда не рассказывали о нём.

Они сидели в ресторане в центре города. Так повелось ещё со школьных времён Марьяны, Наталья предпочитала встречаться с дочерью где-нибудь в общественном месте, чаще в кафе или ресторане, чем в квартире у бабушки. Вот и сегодня они обедали вдвоём после того, как дочь попросила её приехать для разговора. Их столик был в дальнем тихом углу.

- Давай не будем о нём сегодня говорить, - отмахнулась Наталья. – Когда-нибудь я расскажу, но не сегодня.

Марьяна открыла было рот, чтобы возразить, как внимание её отвлекла вошедшая в зал пара. Высокая стройная светловолосая девушка в ярко-голубой кофточке и джинсах просто сияла нежной улыбкой и заглядывала восторженно и даже несколько откровенно подобострастно в глаза своему спутнику – мужчине лет сорока в тёмном деловом костюме, примерно с неё ростом, напыщенному и важному.

Радуга-Дождик! – с удивлением узнала девушку Марьяна. Удивительно, но выглядела она отнюдь не удручённой утратой «большой любви на все времена, которая может только присниться», как писала одна из местных газет, рассказывая о романе Оленева на стороне. Смотрелась довольно-таки счастливой. Особенно когда мужчина, перед тем как усадить её на стул, обнял и поцеловал в губы. Прямо-таки расцвела, хотя и до этого сияла вся довольством.

- Это кто? – поинтересовалась Наталья, проследив за изумлённым взглядом дочери, направленным на вновь пришедших в ресторан.

- Алёна, Радуга-Дождик! – механически ответила Марьяна, не отводя от странной парочки глаз. – Любимая женщина моего погибшего мужа! – добавила с едва заметной ехидцей, сделав акцент на «любимая».

Из того, как эти двое игриво и увлечённо беседовали, как нежно держались за руки, как заинтересованно сверкали взаимно глазами, можно сделать недвусмысленный вывод, что они друг к другу неровно дышат. Влюблены ли или не влюблены - конечно, знают только они. Но то, что испытывают симпатию, - это точно. А может, даже физически близки, поскольку он, не стесняясь, обнимает её, гладит плечи и кончиками пальцев дотрагивается то до губ, то до коротких кудрявых волос, падающих ей на лоб.

- Невероятно быстро она утешилась! – брезгливо скривила красивые пухлые губки Наталья. – И не похоже, что беременна. Так бы и сфотографировала её сейчас и послала в газету. Да, ладно, пусть сучка живёт, как хочет! А мы пойдём-ка отсюда, нечего нам на любовницу твоего бывшего пялиться и вспоминать его плохим словом, пусть покоится с миром!

Рассчитавшись с официантом, они быстренько покинули ресторан. А Радуга-Дождик, так и не заметив вдову своего потерянного любовника, осталась беззастенчиво нежиться в лучах внимания нового ухажёра.