Жена Кукловода (СИ)

Сердце выпрыгивало из груди, когда она поднималась по мраморной лестнице. Почти не дышала, когда вошла в зрительный зал и, закинув голову, разглядывала огромную люстру на высоченном расписном потолке. Хрустальные подвески искрились так ярко, что болели глаза. Осторожно усевшись в кресло, Люда кончиками пальцев гладила мягкий темно-красный бархат сиденья. Вытягивала шею, чтобы рассмотреть музыкантов в оркестровой яме…

Но как только погас свет, открылся занавес и зазвучали первые аккорды, Люда забыла обо всём.

Громадная Рождественская Ель посреди сцены таинственно мерцала огнями. Ожили герои сказки: Мари, Щелкунчик, гадкий Мышиный Король, часовщик Дроссельмейер, добрый и пугающий одновременно, Фея Драже и танцующие вальс Цветы. Дивная музыка заставляла её горло сжиматься, а глаза наполняться слезами.

А в антракте Люда замерла перед витриной с большими, в рост человека, восковыми куклами – Принцем в шелковом плаще и сверкающей короне рядом со своей ненаглядной Мари и дядюшкой Дроссельмейром в чёрном сюртуке и шляпе с высокой тульей. Прилипнув носом к стеклу, Люда не могла оторвать глаз от кукол. Смотрела, смотрела и смотрела… И вдруг отшатнулась, вздрогнув от страха, когда ей показалось, что часовщик подмигнул ей.

Восторг от спектакля был таким, что Люда упросила мать отдать её в кружок хореографии во Дворце Пионеров. Самым любимым сольным номером стал танец Куклы – когда в пышной розовой пачке, золотых балетках и с огромным атласным бантом её «доставали» из большой коробки и "заводили" ключиком. И Кукла начинала танцевать.

Каждый раз, возвращаясь с занятий, Люда проходила мимо большого серого мрачноватого дома на углу улицы Декабристов и Английского проспекта. Этот дом, с высокими темными окнами и массивной дверью парадной, всегда закрытой, вызывал у девочки непонятный трепет. Как-то вечером Люда после кружка с подружками отправилась к Мариинскому театру, чтобы поглазеть на настоящих балерин через окно репетиционного зала. Возвращаясь домой позже обычного в ранних питерских сумерках, густых, но прозрачных, будто нарисованных акварелью по мокрой бумаге, она привычно задержала дыхание и ускорила шаг, чтобы побыстрее пройти мимо странного дома на углу. Но что-то заставило Люду поднять глаза…

Серого мрачного дома больше не было. Резные каменные кружева, яркие мозаики. Огромная сказочная птица, будто поддерживала своими крыльями причудливую башенку на самом верху. Дверь парадной была распахнута настежь, а в проеме, откуда лился странный голубоватый свет, стоял человек в чёрном плаще и высокой шляпе. Дядюшка Дроссельмейер ласково улыбнулся Люде и поманил ее рукой. Она, словно во сне сделала шаг вперед. Но вдруг стало так жутко и она крепко зажмурилась…

Когда Люда открыла глаза, то увидела закрытую дверь парадной и серый мрачный фасад с темными окнами.

Она бежала по улице, тускло освещенной неверным светом фонарей, и сердце её билось где-то в горле. Ей всё казалось, что человек в чёрном плаще и шляпе догонит и вцепится в плечо костлявыми холодными пальцами.

Ночью она долго не могла уснуть, уложив рядом всех своих любимых кукол, будто они могли ее защитить.

Куклы навсегда остались для нее живыми. Они говорили на понятном только Людмиле языке, помогали, поддерживали, утешали. Она продолжала верить в чудеса.

Мама мечтала о том, что её дочка станет актрисой. Сама она в молодости тоже пыталась поступать в театральный, но провалилась, пошла работать на завод, потом закончила бухгалтерские курсы и всю жизнь корпела над балансами и счетами. Мама хотела для Людмилы особенной, яркой судьбы.

Саму Людмилу актерство не привлекало. Будучи от природы немного застенчивой, она не слишком любила выступать на публике, хотя мама с самого детства заставляла ее читать перед подругами стихи, выпрашивала у воспитателя в детском саду для дочки роль Главной Снежинки на утреннике и утирала слёзы платочком, когда сидела в зале на школьных постановках.

Закончив школу с серебряной медалью, Людмила решила поступать не в театральный, как хотела мама, а в ЛГУ, на факультет журналистики. На подготовительном отделении будущие студенты готовили творческие задания – пытались снимать репортажи, выпуски новостей и авторские программы. Кто-то писал сценарии и тексты, кто-то сразу хватался за камеру. Девушкам с яркой внешностью доставались роли телеведущих и дикторов. Людмиле тоже как-то дали в руки микрофон и поставили перед камерой. Она лихорадочно повторяла про себя текст, но как только прозвучала команда: «Пишем!» и заморгал красный огонек записи – мир вокруг нее перестал существовать. В ушах зашумело, на лбу выступил холодный пот. Слова приклеились к небу как растаявшая ириска. Людмила с трудом преодолела ступор и пролепетала заученные слова. А самое ужасное было потом, когда она смотрела на свое изображение на экране. В черной рамке телеэкрана была кукла, похожая на нее как две капли воды, только нелепая, деревянная, она механически открывала рот и произносила чужим голосом слова. Этот страх поселился в душе Людмилы навсегда.

Экзамены она сдала блестяще, и уже вскоре стояла перед списками абитуриентов, зачисленных на первый курс. Как радостно трепыхнулось сердце, когда она разглядела свою фамилию!

Первые лекции, первые бессонные ночи и первые экзамены, клуб «Синяя лампа», студенческие спектакли - все закружилось ярким калейдоскопом.

Университету, а точнее одному из его недомытых окон, Людмила была обязана и знакомству с будущим мужем.

В тот не по-питерски солнечный майский день, когда второй в ее жизни семестр был позади, а сессия только маячила на горизонте, Людмила еще с тремя девчонками, накинув поверх легкого цветастого платья выданный завхозом тетей Раей темно-синий халат и убрав волосы под косынку, стояла на подоконнике большого, в человеческий рост окна. Жмурясь от солнца, она безуспешно пыталась избавиться от разводов на стекле. Запах нашатыря разъедал глаза, со лба стекали капельки пота, голова начинала кружиться.

Ну кто придумал мыть окна в солнечную погоду? Ее подружки, бросив эту безнадежную затею, уже уселись на подоконник, болтая ногами и щебеча о каких-то глупостях. Но Людмила упорно продолжала натирать оконное стекло.

Увлекшись, она не заметила, что подружки примолкли, будто птички в клетке, которую накрыли платком, и вздрогнула, услышав насмешливое:

- Девушка, если вы не прекратите тереть, на стекле будет дырка!

Она повернулась, чтобы ответить наглецу... Но вдруг все поплыло перед глазами, и она пошатнулась.

Ее поймали мужские руки. Красная от смущения, она смотрела в серые глаза своего спасителя.

- Отпустите, - пролепетала она, чувствуя, как приливает к щекам и стучит в висках кровь.

Ее осторожно посадили на подоконник. Прохладные уверенные пальцы сжали запястье.

- Пульс частит... Разве можно столько работать! - опять насмешка.

Злые слезы жгли глаза, но Людмила сказала себе: "Не реви!". Так всегда говорила ей бабушка.

Вырвала свою руку, хотела соскочить с подоконника и убежать.

- Сидите спокойно! - сказал строго ее спаситель, и она почему-то послушалась.

- А вы что, врач? - выдавила она из себя.

- Ну, почти, пока интерн, - улыбнулся он, и ее сердце начало падать куда-то в пустоту. - Давайте знакомится? Я Руслан.

- Людмила.

- Надо же, как у Пушкина в сказке, - удивился он. - Это точно судьба. А вы – совершенно определенно учитесь на телеведущую!

- Почему?

- С вашей-то внешностью, только на экран.

Людмила фыркнула, но смутилась. Принимать комплименты ей было не в первой, но услышать этот было отчего-то особенно приятно.

- На первом курсе еще нет разделения, - ответила она, не сдержав улыбки. – И я вовсе не мечтаю о телевидении.

- А по-моему, вы просто созданы для телеэкрана! И имя у вас такое замечательное. Людмила, Мила, Милочка. Можно я вас так буду называть?

- Можно, - ответила Людмила и опять смутилась.

А потом были прогулки по полным влажного шепота листвы аллеям Петергофа. И брызги солнечных зайчиков в фонтанах. И поцелуи под мостами на маленьком речном трамвайчике, неспешно пробирающемся по каналам. И сломанный каблук на брусчатке Дворцовой площади, когда они бежали, боясь не успеть до развода мостов.